Егор бессильно опустился на пол. Кровь стучала в висках. Его вырвало. Перед глазами стоял страшный от понимания неизбежности смерти взгляд человека. Егор не помнил, как вышел из вертолета…

Очнулся он в своей палатке, рядом сидел врач. На тумбочке стояла фляжка, стакан и плитка шоколада.

О, очнулся, боец. Возьми, выпей, — врач протянул Егору стакан. — Комполка попросил посидеть с тобой. Мало ли что.

Егор выпил и закашлялся — в стакане был чистый спирт.

В порядке я, — он отломил кусочек шоколада.

В порядке, значит в порядке, ответил доктор. — А смертей на своем веку ты еще навидаешься, парень. Где жизнь — там и смерть ходит. «На войне, как на войне», как говаривали господа французы.

Командир десантной роты, спрятавшись за камни, матерился во весь голос. Но даже его густой бас тонул в грохоте выстрелов. Подразделение попало в засаду, подбитые БТРы чадно горели, перекрыв собой дорогу. Уцелевшие десантники залегли за камнями и отстреливались от моджахедов. «Духи» отвечали шквальным огнем. Рота оказалась зажатой в небольшом ущелье, которое скоро могло стать им могилой. Подобная перспектива совсем не радовала ротного. Рядом с ним лупил из пулемета могучий сержант-сибиряк. Пулемет Калашникова казался детской игрушкой в его руках.

Уходить надо, старлей! Уходить! — орал он в перерывах между выстрелами.

Куда, блин, уходить! Мы у «душар» как на ладони! Постреляют ни за хрен собачий! — яростно проорал командир, посылая очередь, верх по склону, где на миг показалось бородатое лицо.

Ну, артиллерию вызвать!

Ты что…нулся! — близкий взрыв заглушил речь командира роты. — В таком маленьком ущелье они нас вместе с «духами» загасят.

— Евсеев, ко мне, быстро! — он позвал радиста. — Связь давай!

Радист протянул командиру наушники и «лягушку» микрофона.

Пятнадцатый! Пятнадцатый, твою Бога, душу, мать! Пят… Есть пятнадцатый! Я двадцать восьмой! Веду бой в квадрате двадцать семь-восемнадцать. Рота заблокирована, потерял бронетехнику. Прошу помощи!

…ас понял, — донесся еле слышный, заглушаемый помехами голос. Высылаем «Грачей». Прием, как поняли меня…

Вас понял, прием. Ждем.

Старший лейтенант передал радисту наушники и микрофон, повернулся к сержанту:

Слышь, Миха, там грачей каких-то присылают.

А что за птицы? — спросил сержант-богатырь, на мгновение отрываясь от пулемета.

Вдруг, склоны гор, где прятались моджахеды, вздыбились клубами огня, дыма и пыли. Хвостатые кометы реактивных снарядов промелькнули совсем рядом. Смазанными тенями прочертили небо два непривычных угловатых силуэта. Летят вниз черные капельки бомб, ревущее пламя стекает по склонам, жадно облизывая мертвые камни. Наступила пронзительная тишина. Самолеты унеслись так же быстро, как и появились. Гул двигателей растаял в безоблачном небе.

Ни хрена себе птички! — потрясенно сказал ротный, выбираясь из укрытия и отряхивая пыль. Рядом поднимались бойцы его роты. Добивать было некого.

Как ты сказал, грачи? — спросил сержант. — Поклюют они теперь «духов»… Ох и поклюют.

Эскадрилья уже почти две недели летала на боевые задания, а казалось, что они тут уже год, как минимум.

Со снабжением было, мягко говоря, неважно. Летчики и техники, как могли, выкручивались сами. Сами шили себе разгрузочные жилеты, перебирали носимый аварийный запас. В Афганистане летчикам вместо штатных пистолетов Макарова выдали более мощные АПС[1] под «макаровский» патрон и АКМы со складывающимся прикладом. Разгрузочные жилеты летчики шили сами. Особую популярность у летчиков приобрели мощные трофейные американские «Беретты» и малокалиберные пистолеты ПСМ, так называемое, «оружие последнего шанса». Как мрачно шутили летчики, чтобы застрелиться. Подвоз продуктов был тоже так себе. Но быт потихоньку налаживался. По вечерам собирались вместе, смотрели кино, распивали «наркомовские», шутили, флиртовали с девушками-связистками, даже устраивали танцы. По субботам была баня. В афганской жаре и пыли баня была просто жизненно необходима. «Чистота — залог здоровья», здесь эта пословица была особенно актуальна. Здоровье — это залог высокой боеспособности. Ну, а боеспособность была на высоте, летчики выполняли за день по три — четыре вылета, а иногда и больше. Они прикрывали автоколонны, вели патрулирование, наносили удары по бандам моджахедов, штабам, исламским комитетам.

Штурмовики неслись над горами, прорезанными многочисленными ущельями. Кое-где на склонах гор виднелись маленькие лоскутки возделанной земли, рядом с ними — глинобитные хижины. Унылый и однообразный пейзаж утомлял, трудно было ориентироваться, но пилоты уверенно вели свои машины к цели. Ровный гул двигателей успокаивал.

Далеко внизу Егор вдруг заметил яркие вспышки зенитного ДШК — «сварку». Мгновенно он рванул ручку управления влево и от себя, одновременно увеличивая тягу двигателей.

Противозенитный маневр! — прокричал он ведомому.

Тот рванул свой самолет в противоположную сторону.

Штурмовик Егора будто провалился в сияющий лазурью неба бездонный колодец, за считанные секунды потеряв в немыслимо-быстром скольжении почти два километра высоты.

Командир, я атакую…

Отставить, ноль двадцать четвертый, — перебил ведомого Егор. — У нас задание.

Егор усмехнулся: «Нервишки у „духов“ шалят». Он щелкнул переключателем радиостанции:

«Минарет», я ноль двадцать третий, прием. Подвергся обстрелу в квадрате 1211. Повреждений нет, продолжаю выполнение задания.

Ноль двадцать третий, это «Минарет», вас понял. Задание прежнее, прием.

Неожиданно горы перед ними расступились, открыв небольшую долину, без всякой системы застроенной глиняными мазанками. В центре, на небольшой площади, стояли полуразрушенные минареты небольшой мечети, рядом с ней — небольшое каменное здание. Раньше в этом некогда крупном горном селении кипела жизнь, а сейчас, когда война разрушила дороги и разорила поля, мирные жители ушли в другие места.

Цель перед нами, атакуем! — передал Егор по рации.

Острый нос его штурмовика нацелился на каменное строение. В тот же момент из развалин мечети ударил крупнокалиберный зенитный пулемет. Сергей, прикрывая ведущего круто развернулся и выпустил по мечети серию реактивных снарядов. Егор в этот момент навел рамку прицела на цель. В наушниках запищал сигнал универсального баллистического бомбового вычислителя, сопряженного с прицелом АСП-17БЦ-8. В пологом пикировании Егор нажал на гашетку. Четыре округлые стальные болванки вырвались из-под крыльев и понеслись к земле. Штурмовик тряхнуло, когда он освободился от этой тяжести. Егор взял ручку на себя, и Су-25 послушно задрал нос, уходя от земли. А внизу две бомбы проломили хлипкую крышу и взорвались внутри дома. Суммарная сила взрыва пятисоткилограммовых фугасов была такая, что лачуги разлетелись обломками камней и потоками пыли. А каменное строение было сровнено с землей. Штурмовики сделали разворот. Тучи пыли и дыма накрыли кишлак. Это был ад. Су-25 снова развернулись и одновременно парой ударили реактивными снарядами.

Цель поражена, задание выполнено, — доложил Егор по рации.

Вас понял, возвращайтесь, — пришел короткий ответ.

После полетов все офицеры, свободные от дежурства собрались вместе. Травили байки, рассказывали анекдоты, шутили, в общем — расслаблялись. Заместитель подполковника Волкова, штурман эскадрильи майор Семенов, рассказывал как раз одну из своих знаменитых баек про какой-то там военно-полевой роман в ну очень отдаленном гарнизоне. А сам рассказчик для пущей ясности назвал эти события «военно-половым романом в трех частях с прологом и эпилогом».

Сюжетная линия этого образца народного творчества была столь сложна и запутанна, что даже сам автор повествования путался в событиях и персоналиях. В прочем, его это нисколько не смущало. Ну а накалу страстей позавидовал бы и сам Шекспир, услышь он сие произведение. Учитывая гомерический язык изложения, изобилующий подробностями пикантного характера и пространными комментариями с использованием ярких метафор и гипербол, байка имела неоспоримый успех у публики. О чем свидетельствовал неумолкающий хохот слушателей.