Учёный остановился.

— Ты, верно, голоден? — спросил он мальчика и не дожидаясь ответа, торопливо продолжил: — Ну, пойдём с нами, не бойся, авось найдётся, чем тебя накормить.

И все трое весело зашагали к дому.

Жили рядом два крестьянина, оба семейные. У них было несколько детей-малолеток, которых они кормили трудами своих рук.

Один из соседей всё беспокоился в душе и думал: «Если я умру или слягу тяжело больной, что будет с моими женою и детьми?» Эта мысль не покидала его: она глодала его сердце, как червяк гложет яблоко, в котором сидит.

Случалось, что такие же думы приходили в голову и другому соседу, но он недолго позволял им владеть собой, потому что рассуждал так: «Бог знает нужду всякого Своего создания и позаботится о нём. Он позаботится и обо мне, и о моей жене, и о моих детях».

Этот сосед жил со спокойной душой, другой же не имел ни душевного мира, ни счастья.

Однажды этот печальный и унылый от своих вечных опасений, сосед пахал в поле и увидел, как в расположенный поблизости кустарник постоянно залетали и вылетали обратно две птички.

Крестьянин заинтересовался и подошёл к кустарнику, раздвинул его и обнаружил среди его ветвей два гнёздышка, одно неподалёку от другого. В каждом из гнёзд находилось несколько неоперившихся птенчиков, которые, должно быть, недавно вывелись. Обе матери неустанно трудились, принося корм для своих малюток.

Работая в поле, крестьянин время от времени останавливал свой взгляд на снующих взад-вперёд птичках. Вдруг он заметил, как на одну из птичек-матерей неожиданно с высоты упал коршун и унёс бедняжку в своих когтях. Сердце крестьянина исполнилось жалостью, и он подумал: «Погибла мать, пропадут и детки».

Крестьянин вернулся домой ещё печальнее, чем обычно. Воображение рисовало ему мрачные картины горькой участи его детей, которые могут вот так же — вдруг — оказаться в том же положении, что и птенцы, лишившиеся матери.

На следующий день крестьянин пришёл на свою пашню и, проходя мимо кустарника, подумал: «Бедные сироты, наверное, половины из них уже нет в живых». С этими мыслями он раздвинул ветви и увидел, что птенчики в обоих гнёздах живы и здоровы. «Кто же заботится о сиротах?» — удивился крестьянин и присел за куст, чтобы понаблюдать за птенцами.

Через некоторое время прилетела оставшаяся в живых птичка-мать с кормом в клюве и раздала его птенцам из своего и чужого гнезда. Она прилетала к гнёздам в два раза чаще, чтобы накормить вдвое больше птенцов. Крестьянин обрадовался, что сироты не были покинуты в своём несчастии, и работал целый день в радостном расположении души.

Вечером он рассказал об этом случае своему соседу, так же, как и он отцу большого семейства. Сосед воспринял как должное поведение оставшейся в живых птички и сказал:

— Так и должно быть, приятель. Так же, как и птиц небесных, Господь никогда не оставит нас — Своих созданий, Он вложил в душу человека братскую любовь. Наше дело веровать в Него и жить в этой любви. Если что-нибудь случится со мной, ты станешь отцом для моих детей, а если — с тобой, то я стану отцом для твоих. Если же нам обоим не суждено дождаться, пока наши дети вырастут, отцом для них всегда будет Отец наш Небесный, Который велит нам всегда сохранять мир душевный и во всех обстоятельствах жизни уповать на Его милосердие и помощь.

Однажды летом, рано утром, старик-крестьянин вышел со своим внуком в поле. Прохладный утренний ветерок играл в седых волосах старца и вздымал над волнующейся нивой целое облако цветочной пыльцы.

Старик сказал внуку:

— Смотри, как природа заботится о нашем благополучии! Тем же дыханием, каким она охлаждает наши щёки, она оплодотворяет поля, чтобы наполнить наши житницы. Я видел это уже восемьдесят раз, и всегда это радует меня. Возможно, я вижу это в последний раз, потому что достиг предела человеческой жизни.

Внук огорчился словам деда и с горячностью стал убеждать его так не думать. Дед ему на это спокойно заметил:

— К чему так огорчаться? Прошёл мой день и настал вечер. А чтобы дождаться нового утра, нужно, чтобы сперва прошла ночь.

— Ах, дедушка, — возразил на это внук, — как можешь ты спокойно говорить о том, что будет для нас таким горем?

Тогда старик сказал:

— Видишь ли ты жаворонка? Вот он, распевая, взвивается изо ржи. Недаром он так близок нам — крестьянам, ведь он — образ нашей жизни. Рождённый и выросший на лоне матери земли, он держится её борозд, питающих его. Там, среди зелёных стеблей, он строит гнездо и высиживает птенцов. Но вот он взвивается к небу — к свету, дающему рост стеблю, и к облакам, ниспосылающим дождь. С рассветом он уже парит в воздухе, приветствуя наступающее утро. Так и живёт он как бы двумя жизнями: одна — деятельная — проходит в тени питающих его борозд; другая же — в просторах высшего светлого мира. Но обе жизни тесно связаны между собой и вместе составляют одну! — Старик помолчал немного, а потом прибавил: — Борозда моя становится мне слишком трудна, так не печальтесь, когда придёт моё время устремиться к вечному свету, чтобы обрести нераздельную жизнь!

Один человек подстрелил морскую ласточку. Она упала в море с перебитым крылом и тщетно пыталась взлететь. Стрелок бросился в воду, чтобы не упустить своей добычи, но оказался свидетелем замечательного случая.

Другие ласточки подлетели к своей раненой подруге и окружили её. Две из них схватились клювами за её крылья и подняли из воды подстреленную птицу. Было видно, с каким трудом летели две ласточки, но не бросали подругу. Рядом с ними летели и остальные ласточки.

Через некоторое время первые ласточки устали и опустили раненую на воду. Тотчас её подхватили две другие ласточки, подняли из воды и понесли дальше.

Так пары ласточек менялись до тех пор, пока не принесли раненую подругу на большой камень, который выступал из воды и располагался довольно далеко от человека.

Стрелок побежал по берегу, стараясь приблизиться к камню, чтобы потом доплыть до него и забрать подстреленную птицу. Но опять налетела целая стая морских ласточек, и две из них снова подхватили раненую и понесли её дальше вдоль берега.

Человеку стало стыдно. «Казалось бы, неразумные создания — птицы, а как они привязаны друг к другу, как стараются помочь своей подруге, попавшей в беду. Неужели я, человек, должен препятствовать им исполнять их дело милосердия», — сказал он в душе своей и не стал больше догонять раненую морскую ласточку.

Неподалеку от нынешнего города Козельска, на крутой горе, стояли богатые хоромы. Кругом залегли тёмные леса да крутые овраги вперемешку с тучными пажитями и нивами, с большими сёлами и богатыми посадами. У подошвы горы протекала глубокая речка, которая несла свои воды в Оку, а в лесах блестели озёра.

Хоромы эти принадлежали князю Рославу. Ярко светились их окна в непроглядной тьме осенней ночи. Далеко разносились громкие песни храбрых витязей, звон серебряных чаш, гул голосов. Рослав пировал со своею дружиной.

Далеко за полночь пируют гости, расходиться не думают, песни поют, друг перед другом величаются, похваляются, кто может на лету попасть в самую малую пташку, кто умеет метать стрелы на всём скаку, кто не страшится выйти один на один на медведя, остановить буйного тура за рога, кто посадит с размаху вепря на рогатину.

— Нет, братья, всё это не диво, — сказал Рослав, — на то мы и витязи, чтобы стрелы метать да со зверьём управляться, а вот дочурка моя, дитя малое, скажу я вам, из лука стреляет не хуже доброго богатыря, с веслом управляется, как большая, на бегу всех перегонит, на самое высокое дерево взберётся, без седла на любом коне проскочит.

— Ой ли? — загудели гости. — Это твоей покойной Янушки дочка? Что же ты, хозяин, нам такое диво не покажешь? Потешь гостей, позови её, пусть споёт да спляшет!