Вдруг пропал куда-то Тазит. Не было его дома три дня и три ночи. Потом пришёл, молчит. Спрашивает его отец:

— Где был?

- В горах,— отвечает Тазит.

— А что видал там?

— Проезжал по долине русский куцец с товаром. Что ж, была при нём стража?

— Нет, один он ехал.

— И ты не напал на него, не отбил у него товара? — спросил отец.

Опустил голову Тазит, ничего не ответил отцу.

Проходит неделя; видит отец, что Тазит опять оседлал любимого коня. Опять нет его дома три дня и три ночи. Вернулся. Спрашивает его отец:

— Где был?

— За Белой горой.

— Кого там видел?

— Я повстречал раба, что убежал от нас недавно.

— Нашёл? Привёл? Где он? — спрашивает отец. Молчит Тазит, в землю смотрит. Ничего не сказал старик сыну, нахмурился и отошёл от него.

Вот опять пропал Тазит. Три дня и три ночи пропадал. Вернулся усталый, бледный, а глаза у него как-то сыгранно горят... Посмотрел на него строго отец и спрашивает:

— Где был?

— К Кубани доезжал.

— Кого там видел?

— Того человека, что брата убил, — почти неслышно отвечал Тазит.

Задрожал старик, бросился к сыну и спрашивает:

— Привёз его голову? Давай! Ты ведь долга чести не забыл, заколол собаку? Ну, слава Богу, отомщён Селим!

А Тазит стоит перед Галубом бледнее смерти и с места не трогается, только прошептал:

— Не смог я на него руки поднять.

Отступил Галуб от сына, затрясся весь, глядит на него и слова проговорить не может; потом пришёл немного в себя и закричал:

— Не сын ты мне. Изменил ты нашей чести! Поди прочь.

Пошел Тазит от отца и не взял у него ни денег, ни коня, ни оружия.

Была у Тазита в селе невеста. Пришёл он к её отцу и говорит:

— Не смотри, что я беден теперь, я буду трудиться день и ночь, дом построю, хлеб засею, скотину разведу. Работы я не боюсь, твоя дочь за мной горя знать не будет. Только грабежом и разбоем душу свою губить не стану.

Старый горец выслушал его и печально сказал:

— Ступай от нас.

Ушёл Тазит, не видали его больше в селе, и не знали односельчане — нашёл ли он где-нибудь людей по себе...

Усталый бедняк возвращался с работы и сел передохнуть напротив большого дома. Шёл он босиком и сильно натёр ноги. Поглядел он на дом и подумал: «Должно быть, богач хозяин, если такой дом построил».

К дому подъехала карета, запряжённая дорогими лошадьми. «Вишь, на каких лошадях разъезжает, и сапоги на нём верно хорошие, а я вот босой хожу, — подумал бедняк. — Бывает же людям счастье!»

Тут карета подъехала к самым дверям дома, выбежали слуги встречать хозяина. Подбежали, раскрыли дверцы кареты, вытащили хозяина и на руках понесли его в дом.

Бедняк посмотрел и ужаснулся: богач был безногим калекой.

В одном городе жил купец. Как-то собрался он в другой город, чтобы получить там большие деньги. Была у купца любимая лошадь, на которой он всегда по делам ездил.

Получил купец деньги и поехал обратно домой. Случилось проезжать ему лесом; там и напали на него разбойники. Плохо пришлось бы купцу, да, спасибо, лошадь выручила. Вырвалась она от разбойников и поскакала с хозяином во весь опор домой. Пообещал хозяин на радостях, что никогда не забудет этой услуги: будет до самой своей смерти кормить и холить лошадь.

Хозяина лошадь спасла, да себя, видно, скорым бегом повредила. Стала она хромать, да ещё вдобавок ослепла.

Слепая и хромая лошадь была не нужна купцу, велел он сначала её поменьше кормить, а потом и малого корма пожалел, велел лошадь на улицу выгнать и ворота затворить.

Дело было зимой. Долго, опустив голову, стояла лошадь у ворот и ждала, что её обратно впустят. Настала ночь, лошадь продрогла, оголодала, а всё от ворот не отходила. Потом поняла, что ей тут ничего не дождаться, и побрела по улице. Слепая лошадь шла, вытянув шею, обнюхивала землю и стены и искала губами корма — травы или клочка сена. Только бедняжка ничего не находила — везде лежал снег. Так добрела она до площади, на которой стоял столб с колоколом.

В том городе с давних пор существовал такой обычай, что всякий, с кем случалась беда и кому нужна была помощь, приходил и звонил в колокол. На звон собирались на площади жители и старшины города и разбирали: в чём дело?

Лошадь добралась до столба, поймала зубами верёвку от колокола и стала от голода её жевать. Лошадь дёргала веревку, а колокол звонил. По всему городу пошёл громкий и протяжный звон. Пришли на площадь жители — и видят: стоит у столба лошадь и звонит в колокол. Кто-то из пришедших сказал:

— Это купца лошадь, видно, с ней беда случилась.

Послали городские старшины за хозяином. Пришёл купец на площадь. А на ней уже много народу собралось, чтобы своими глазами увидеть, как лошадь на хозяина жалуется.

Стыдно стало купцу за свой поступок, Поклонился он людям, собравшимся на площади по зову колокола, и повинился:

— Простите меня, люди добрые, обещал я кормить и холить лошадь, что спасла мне жизнь, а сам поступил с ней жестоко: слепую и хромую прогнал со двора на голодную смерть. Спасибо, что вразумила она меня.

Привёл купец лошадь к себе домой и стал заботиться о ней, как когда-то обещал.

А жители того города, чтобы все люди чаще вспоминали о том, что Бог велит и к животным быть милостивыми, вырезали на камне картину, как слепая лошадь звонит в колокол, а над картиной начертали слова Писания:

Праведный имеет сожаление к жизни скота своего, — сердце же нечестивых жестоко.

Стоит до сих пор на площади города этот камень — в поученье людям.

У одного учёного человека была собака, небольшого роста и с очень умной мордочкой. Звали её Кудлайка. Она любила, чтобы с ней играли, и ласково тёрлась о ноги хозяина, когда тот гладил её волнистую шерсть.

Учёный был человек занятой и серьёзный, а потому не мог выучить Кудлайку ни служить, ни давать лапку. Впрочем, это не мешало Кудлайке любить своего хозяина и внимательно следить своими умными чёрными глазками за каждым его движением. Ничего Кудлайка не пропускал без внимания: телега ли проедет по улице, разносчик ли закричит под окном, — сейчас он наклонит морду набок и кожу на лбу соберёт в складки, как будто думает: что это за шум? Больше всего любил Кудлайка, когда хозяин его вставал из-за стола, потягивался, выпрямляя уставшую спину, и говорил: «Кудлайка, гулять!»

И тогда Кудлайка начинал прыгать, визжать, лаять и, как стрела, летел вниз по лестнице. Выбежав на улицу и сделав несколько прыжков, он вдруг становился степенной и благоразумной собакой и важно шёл впереди.

По утрам он обычно вместе с хозяином ходил в булочную за хлебом. Булочник, очень любивший собак, давал каждый раз Кудлайке два сухаря, и Кудлайка один сухарь съедал в булочной, а другой приносил домой, где, развалившись перед печкой, уничтожал его с большим удовольствием.

Раз как-то, идя в булочную, учёный увидал тощую собачонку, которая лежала, прижавшись к водосточной трубе. Она смотрела очень грустно и дрожала от холода.

По дороге в булочную Кудлайка лишь слегка покосился на собачонку, но когда шёл обратно, держа в зубах свой сухарь, вдруг остановился возле неё. Остановился и учёный посмотреть, что будет дальше Кудлайка постоял немного в раздумье и уже, было, продолжил свой путь, но вдруг резко обернулся, как будто на что-то решившись, подбежал к собачонке и осторожно положил перед ней сухарь.

Посмотрев на хозяина, Кудлайка вильнул хвостом, как бы приглашая его следовать за ним, и степенно зашагал домой.

Вдруг рядом с ними раздался детский голос:

— Барин добренький, подайте Христа ради. Учёный обернулся. Перед ним стоял мальчик лет десяти и протягивал руку за милостыней.

— Чем по улицам бегать да попрошайничать, шёл бы лучше в школу да учился, — заворчал учёный, — и хотел пойти дальше, но тут взгляд его упал на Кудлайку, который, обеспокоенный сердитым голосом хозяина, озабоченно глядел на него, наклонив набок свою умную мордочку.