Я выйду теперь немного за пределы тех выдумок и хитростей, о которых речь шла выше, и обращусь к забавному словцу, брошенному одним французским рыцарем перед папой Бонифацием VIII.[63]

Некий почтенный французский рыцарь был отправлен вместе с другим послом к папе Бонифацию; рыцарь этот звался Гириберто;[64] он был маленького роста, полный и столь тучный, насколько можно быть таким. Когда настал день выполнения данного ему поручения, рыцарь, как человек непривычный к подобным делам, спросил кого-то, каким образом обычно приветствуют папу, если к папе является человек, равный ему, рыцарю, по положению. Ему было сказано, что нужно трижды преклонить колено таким-то образом. Осведомившись обо всем, рыцарь в тот же день отправился к папе, чтобы передать ему возложенное на него поручение. Желая сделать это более ловко, чем то позволяла его особа, он преклонил колено в первый раз; хотя это и было для него затруднительно, тем не менее он вышел из положения. Когда же он стал опускаться на колено во второй раз, то затруднения, преодоленные в первый раз, увеличили затруднения второго; он хотел опуститься быстро, но не мог, и это привело к тому, что нижняя часть туловища дала себя услышать. Видя, что он осрамился, рыцарь тотчас же нашелся, и, упершись руками в бока, сказал: «Дайте мне говорить, чтоб вам всякое лихо от бога!»

Папа слышавший все, не исключая забавного словечка посла, сказал: «Говорите то, что хотите, ибо я слушаю вас внимательно».

И когда рыцарь подошел к сидевшему на возвышении папе, то папа встретил его с большим удовольствием. Рыцарь изложил то, что ему было поручено, и так как это было передано двумя устами, то он легче добился от папы того, о чём просил.

Уменье этого рыцаря быстро найти выход из положения следует похвалить. Почувствовав себя невольно посрамленным, он тотчас же прибегнул к упомянутому средству, ибо у него не было ни какого-либо другого подобного, ни более забавного. А сколько бывало случаев, когда иные ученые люди, являвшиеся послами к папе, не имея никакого основания чувствовать себя пристыженными чем-либо, приходили, не зная сами почему, в такое смущение, что лишь с большим трудом и после долгого промежутка времени приходили в себя.

Отнюдь не меньше решительности, нежели французский рыцарь, проявил сьенский посол, смело передавший папе то, что ему было поручено.

Во времена папы Григория X[65] в Сьене было постановлено отправить к нему торжественное посольство, для этой цели избрали трех рыцарей и некоего человека, который не был рыцарем, но считался самым лучшим оратором в Сьене, если он, прежде чем доложить порученное ему дело, выпивал три или четыре раза доброго вина; если же он не выпивал таким порядком, то не мог сказать и простой гобболы.[66] Такая благоприобретенная привычка или природное свойство кажется мне, писателю, одним из самых странных и необычных, о которых когда-либо можно было услышать.

И вот, пустились эти четыре сьенских посланца в путь и прибыли в Рим ко двору. В то утро, когда они должны были передать папе данное им поручение, они собрались в гостинице отдельно, и один из рыцарей стал спрашивать товарищей: «Кто же будет говорить?» На это второй сказал: «То есть… А кто же не знает, кому говорить? Пусть говорит такой-то». Тогда названный стал отказываться, ссылаясь на то, что он не рыцарь и что говорить ему – значит осрамить других товарищей по посольству, которые были рыцарями, и что передавать порученное им он ни в коем случае не хочет.

Словом, сколько он им не рассказывал про всяких Берт и Бернардо,[67] пришлось ему все-таки по настоянию всех трех послов согласиться выступить докладчиком. По обыкновению было послано за лучшим местным вином и за печеньем. После того как докладчик выпил трижды, все они отправились выполнять данное им поручение, что и было затем отлично сделано оруженосцем, как это он делал обыкновенно. После того, будучи отпущены папой на все утро, они вернулсь в гостиницу. Когда посланцы, уединившись, завели между собой разговор, докладчик спросил рыцарей: «Не знаю, ладно ли и по душе ли вам я говорил».

Рыцари ответили ему: «Ты говорил несомненно лучше, чем когда-либо».

Докладчик заметил тотчас же: «Клянусь святой божьей кровью, если бы я выпил еще разок, я бы даже по лицу его ударил».

Нельзя передать, сколько смеялись кавалеры над тем, что сказал их товарищ. А докладчик доказал, что, раз у человека не хватает духу, то, не решаясь быть смельчаком, он никогда не сможет говорить хорошо.

И действительно, верно: когда кто-нибудь говорит, он должен быть уверен в себе и решителен, потому что от страха слова всегда не идут; если же кто не теряется и смел перед верховным первосвященником, то редко, или даже никогда не бывает, чтобы он не говорил смело и перед любым синьором.

Если в предыдущей новелле слово или красноречие посла становилось богаче от выпитого вина, то в нынешней новелле я покажу, как двое послов – от выпитого ими хорошего вина почти лишились и той небольшой памяти, которую имели.

Когда епископ Гвидо был синьором Ареццо,[68] в коммунах Казентино выбрали двух послов, чтобы отправить к нему и просить его о некоторых вещах. После того как им наказали, что сказать епископу, однажды поздно вечером им был дан приказ наутро тронуться в путь. Поэтому, вернувшись вечером домой, они уложили свои дорожные сумки, и наутро отправились в предписанное им путешествие. Когда посланцы проехали несколько миль, один из них сказал товарищу: «А ты помнишь поручение, которое нам было дано?»

Товарищ его ответил, что не припоминает его.

Тогда первый сказал: «Ах, а я положился на тебя».

На что второй ответил: «А я на тебя».

После этого они переглянулись между собой, и один из них проговорил: «Хороши же мы! Что нам теперь делать?»

На что товарищ его заметил: «Вот что. Мы скоро приедем к обеду в гостиницу и там сообразим вместе; не может быть, чтобы память к нам не вернулась».

Первый сказал тогда: «Ты прав». И так, продолжая подвигаться вперед и путаться в воспоминаниях, они доехали в третьем часу до гостиницы, где должны были пообедать; но и здесь, думая и передумывая до тех пор, пока не наступило время отправиться к столу, они ничего не могли припомнить.

Когда они пришли к обеду и уселись за стол, им подали отменнейшего вина. Послы, предпочитавшие пить вино, нежели вспоминать о поручении, принялись за осаду бутылок, а там: пей да пей, хлопни да хлопни, – словом, когда кончился обед, они не только не вспомнили того, что им было поручено, но перестали даже понимать, где они находятся, и отправились спать. Проспав порядочно, послы проснулись совершенно одуревшими. Один спрашивает другого: «Ты еще помнишь о нашем деле?»

А второй отвечает ему: «Ничего не знаю; я помню только, что вино у здешнего хозяина лучшее из всех, которые я когда-либо пивал. После обеда я очнулся только теперь; да и сейчас еще едва соображаю, где нахожусь».