— Отпустите его, — сказал Ив. — Я заплачу за ущерб. Денег у меня немного, но я отдам их все, а такое даяние — к прибытку. Из последнего гроша, если только его отдали добровольно, как из зерна, вырастает большое богатство. Я в это твердо верю, поверьте и вы.

С этими словами сир Ив вынул кошель, в котором оставалось еще немного серебряных монет, и вручил старшему из крестьян. Тот развязал тесемки, пересчитал деньги и долго раздумывал. Потом поднял взгляд на Ива. А Ив ждал так безмятежно, словно и не сомневался в исходе дела.

— И как же вы поступите с ним, с Лесным Наном? — спросил наконец крестьянин.

— Это уж вас не касается, — ответил Ив. — Берите деньги и уходите.

Крестьянин все еще медлил.

— Лучше бы вам повесить его в той самой петле, которую мы приготовили, — сказал он. — Впрочем, как вам будет угодно. Мы бы хотели только, чтобы Нан исчез из наших краев и чтобы мы больше никогда его не видели.

— Это я вам обещаю, — сказал Ив.

И крестьяне тотчас пропали, как будто их никогда и не было. Исчезла и телега. А Ив остался на поляне наедине со связанным человеком, который с ненавистью глядел на него сквозь спутанные волосы.

Волосы эти были не только грязны, но и склеены смолой: очевидно, он переночевал где-то на земле, подложив под голову смолоточивое полено. Глаза у него болезненно щурились, как будто ему трудно было смотреть на свет.

Ив спешился и разрезал веревки. Оборванец, охая, уселся и принялся растирать себе руки и ноги. Вся его одежда представляла собой лохмотья, в прорехи видно было тощее продрогшее тело. Оборванец вздрагивал и постанывал сквозь зубы и вдруг замер и уставился на Ива. Лицо у Лесного Нана было неприятное — с длинным носом и маленькими глазами. Скула и губы были разбиты недавно, лоб рассекал старый шрам, и мочка уха была надорвана. Он выглядел старше Ива лет на семь, может быть — десять.

Ив сказал:

— Я спешу в мой замок Керморван. За тебя я отдал все деньги, какие у меня были, так что времени на разъезды у меня вовсе не осталось — поневоле я вынужден торопиться. Расстанемся же здесь. Обещай, что уйдешь из этих краев, не то добрые люди из Кервезена тебя и впрямь повесят.

Лесной Нан молчал в ответ так долго, что Ив вдруг усомнился: а понимает ли тот вообще человеческую речь?

— Вы же теперь мой хозяин, господин? — спросил вдруг Нан, когда Ив уже отчаялся услышать от него хоть слово.

— Нет, — ответил Ив.

Нан поднялся на ноги, даже не попытавшись стряхнуть с себя сор.

— Я видел, как вы отдали за меня деньги, — настаивал Нан.

— Я дал тем крестьянам деньги, чтобы они отпустили тебя.

— Я голоден, — сказал Нан и облизнулся. — А вы мой хозяин.

— Говорю же, я тебе не хозяин, — рассердился Ив. — Чужая свобода — последняя вещь на земле, в которой я нуждаюсь! Знаешь ли ты, что я был несвободен целых полтора дня? За это время понял, каково это — даже в мыслях своих зависеть от чужого человека! Вот тогда я и поклялся, что ни одним живым существом не буду владеть, даже соколом и собакой, если только они не захотят остаться со мной по доброй воле.

Нан покачал головой:

— Так у вас не найдется для меня еды?

— Ты мне не нужен, — сказал Ив.

Нан вздохнул, словно до него вдруг разом дошел смысл произнесенных Ивом слов.

— Не нужен? — повторил он.

Он поежился, потер себе плечи ладонями, чтобы согреться, скривился — задел свежую ссадину. И снова замер, уставившись на Ива.

— У вас рука ранена, мой господин.

Тот насторожился, отступил назад:

— Что с того? Она уже заживает.

— Здесь поблизости живет одна женщина, — сказал Нан. — Проводить вас к ней?

— Что за женщина? — удивился Ив.

— Она и вылечит, и накормит, — объяснил Нан. — Меня-то она не жалует, может и палкой прибить, ну а вы — другое дело. Вас она примет.

— А тебя почему не жалует?

— Я ее обокрал, — ответил Нан просто.

— Как же ты к ней явишься после такого?

— К ней же не я приду, а вы, мой господин, — сказал Нан. Его глаза хитро блеснули, и впервые живое выражение появилось на истощенном сером лице. — Раз вы теперь мой хозяин, значит, со мной ей и говорить незачем. Она с вами будет разговаривать, не со мной.

— Кажется, я начинаю понимать, за что тебя били и хотели повесить, — заметил Ив.

— Нет, мой господин, — уверенно возразил Нан. — Эти люди хотели повесить меня за курицу. Вам такого уж точно не понять.

Ив ехал по лесу вслед за своим провожатым. Нан шел впереди, отыскивая для всадника тропинку в чаще. Иву нравилось, что Нан молчит. Хоть неповешенный вор и владел, как оказалось, связной речью, все же разговаривать с ним Иву вовсе не хотелось. Хорошо бы поскорее избавиться от него, потому что возвращаться в Керморван, имея в спутниках такого пройдоху и оборванца, было бы стыдно.

И стоило Иву подумать так, как Нан повернулся к нему и сказал:

— Уже скоро.

Ив не ответил и даже не взглянул на говорившего. Дорога пошла вниз, под копытами чавкнуло сыростью. Слева открылось заросшее высокой травой болото, а справа, на самом краю трясины, стояла маленькая хижина, крытая соломой.

Шагах в десяти от этого жилища между корнями старого дерева бил родник. Тонкий ручей убегал в болото, теряясь среди густой зелени.

— Здесь, — кивнул Нан и остановился.

Ив проехал вперед и, остановив коня, обернулся к своему спутнику:

— Какая она, та женщина?

Нан с опаской смотрел на хижину, ежился, кутался в свои лохмотья, словно пытался исчезнуть.

— Выглядит-то она так, словно приходится вам теткой или какой другой родней, — сказал наконец Нан. — Это если в глаза ей не глядеть.

— А что такого в моих глазах? — прозвучал вдруг женский голос, как будто наполненный мягкой улыбкой.

Ив вздрогнул, поворачиваясь на голос. Перед ним стояла женщина лет тридцати — тридцати пяти. Она была высокая, сильная. Платье на ней было самое простое, но из хорошего полотна и очень чистое. Можно подумать, она никогда не собирала дрова, не топила печь, не готовила еду, а по хозяйству у нее хлопочет какая-нибудь служанка. Но, видя ее исцарапанные покрасневшие руки, всякую мысль о служанке поневоле отбросишь.

Иву понравилось ее лицо — с мягкими крупными чертами, широко расставленными глазами, большим ртом. Волосы она носила свободно распущенными по плечам. А улыбалась так спокойно и приветливо, что у Ива полегчало на душе и он поздоровался с ней как с доброй знакомой.

— Меня зовут Матилина, — представилась женщина. — А вы, мой сеньор, устали с дороги, да и плечо у вас опять разболелось. Давно ли вы получили эту рану?

— Несколько дней назад, — ответил Ив, почему-то краснея.

Она сказала:

— Отпустите коня, пусть себе пасется на воле. Если хотите, заходите в дом, да только хижина моя убогая и вам будет в ней скучно. Лучше я принесу для вас покрывало. Посидите на мягкой земле, под ясным небом, отдохните.

Она скрылась в хижине.

Нан прошептал:

— Попросите у нее поесть, мой господин.

Ив сделал вид, что не слышит.

Матилина быстро вернулась и расстелила на земле большое покрывало, сшитое из лоскутов.

— Отдыхайте.

Ив с благодарностью растянулся на земле. Только после этого Матилина устремила сердитый взгляд на Лесного Нана:

— А ты как посмел ко мне явиться?

Нан тоскливо втянул ноздрями воздух и ничего не ответил.

Ив подал голос:

— Не обращай на него внимания, добрая женщина. Его здесь нет.

— Как же «нет», когда вот он, стоит передо мной во плоти? — удивилась Матилина и ткнула Нана пальцем в грудь. — Почему благонравные жители Кервезена не повесили тебя? Я же точно указала им, где тебя искать. Неужто ты сумел отвести им глаза? Кто научил тебя этому?

Нан по-прежнему не отвечал, он переступал с ноги на ногу, ежился и озирался по сторонам.

Ив нехотя подал голос:

— Благонравные жители Кервезена не ударили лицом в грязь, добрая Матилина. Они действительно изловили этого Нана и уже приготовили для него прочную петлю.