Хлеб нарезали в стороне от кашечерпия, а еще дальше разливали сидр и весьма хвалили тех, кто пришел на праздник с собственной кружкой.

Сбоку от прислужника стоял важный с виду горожанин — из числа местного магистрата.

— Ешьте во славу Господа, — услышал сир Ив. — Набирайтесь сил, ибо скоро они вам понадобятся, когда будем вместе петь на вечерней службе! Да смотрите же, горланьте погромче, не то на небесах вас не услышат!

Ив протиснулся к раздаче и без стеснения взял плошку. Прислужник глянул на него с удивлением:

— Знатный сеньор не погнушался нашим угощением?

— Как можно гнушаться угощением, — сказал сир Ив, лаская во рту бретонскую речь, — если оно раздается от имени Пречистой Богоматери? Ради Бога, сотворившего море и землю, не смейтесь над человеком, который только что вернулся с чужбины!

— Далеко ли вы были, господин? — спросил прислужник, с почтением накладывая для Ива с горкой. — Неужто за морем, в Англии?

— Нет, за рекой — во Франции…

Ив принял из его жилистых рук плошку и, вытащив из-за пояса кинжал, принялся уплетать. Когда каша в котле иссякла — а такое случилось, хоть и казалось невозможным, — прислужник тихо подошел к Иву. Молодой человек как раз вылизывал плошку, и нос у него лоснился, равно как и подбородок.

Магистрат поглядывал на него неодобрительно, но скоро отошел — его ждали в соборе.

— Ну и ну! — проговорил прислужник, усаживаясь рядом с Ивом. Он видел, что сеньор держится просто и не откажется удовлетворить его любопытство. — Стало быть, вы были за большими реками, мой господин, и видели Францию!

— Там произошло великое сражение, — сказал сир Ив. — И множество баронов полегли на поле, чтобы подняться лишь в день Страшного Суда.

— А вы что делали? — спросил прислужник. — Должно быть, разили налево и направо?

— Я думал, как остаться в живых и одновременно с тем не опозорить себя трусостью, — сказал Ив.

Прислужник недоверчиво посмотрел на молодого сеньора, но тот вовсе не думал насмехаться. Тогда прислужник тихо спросил:

— А королей вы видали?

— Сразу двоих: сперва короля Англии Эдуарда, потом короля Богемии Иоанна. А французского короля Филиппа я не видел, хотя говорят, что он тоже был там и бился, как простой рыцарь, и не хотел уходить с поля боя, хоть все и закончилось его полным поражением. Он непременно попал бы в плен, если бы другие сеньоры не увели его силой.

— Вот оно что! — сказал прислужник.

Он вынул из-за пазухи яблоко и пальцами разломил пополам.

Иву стало спокойно на душе. Так спокойно, словно он спал у себя дома. И одновременно с тем ему показалось, будто он целую вечность сидит здесь, на траве, нагретой поздним, предосенним солнцем, у стены сияющей часовни, и грызет яблоко на пару с каким-то полубратом, чьего имени даже не спросил.

Сир Ив въехал в Броселиандский лес на следующий день после праздника. Только еще вчера все вокруг лучилось светом и полнилось братской любовью, а сегодня моросил мелкий дождь. Воздух был напоен густой влагой, и от веселых, пестро разодетых людей не осталось и следа: все вернулись по домам, по большей части в близлежащий город, называющийся Кервезен.

Единорог уныло дергал ухом, когда Ив отправился в путь. В лесу ни конь, ни молодой рыцарь не сделались веселее. Здесь было темно, как будто день уже миновал и наступила ночь; но, поскольку на самом деле до ночи оставалось еще почти десять часов, то темнота эта имела значение полной безнадежности: ни рассвета, ни заката в ней не предвиделось, одна лишь серая мгла.

Стволы деревьев заросли густым лишайником, свисающим с коры, точно кудель с прялки; иногда, похожий на ухо тролля, торчал прямо из ствола большой древесный гриб, и в его чашечке собиралась ядовитыми капельками влага тумана.

Опавшие листья под ногами пружинили: они копились веками и наполняли собою землю — и так будет продолжаться до самого конца всех времен. Изредка в чаще мелькал блеклый голубоватый огонек; там светилась древесная плесень.

Ив надеялся, что ночевать здесь ему придется один или два раза, не больше, а там, глядишь, он снова выберется на побережье и отыщет тот мыс, с которого видел мессу святого Гвеноле в затонувшем городе Ис. А уж как добраться от города Ис до замка Керморван — того сир Ив не позабыл.

При мысли о доме на душе у него потеплело, и он почувствовал, как к нему возвращается хорошее настроение.

Но, как и все доброе в нашем падшем мире, продолжалось это недолго; неожиданно до слуха донеслись голоса. Сперва Ив хотел избежать встречи и проехать так, чтобы его не заметили, но Единорог возымел другое желание и вынес его прямехонько на поляну, где находились люди.

Их было четверо: один оседлал толстую ветку и прилаживал там веревочную петлю; второй стоял прямо под деревом, задрав голову и приоткрыв рот; третий расхаживал взад-вперед в нетерпении; что до четвертого, то этот, связанный, грязным кулем валялся на земле. Поблизости ожидала телега с клоком измазанного в навозе сена, но лошади нигде не было видно.

Никто не произносил ни слова. Потом тот, что прилаживал петлю, спрыгнул на землю и обтер ладони о штаны.

Ив положил ладонь на рукоять меча, подбоченился, показывая, что готов к любому исходу встречи. Но эти люди вовсе не искали с ним ссоры и заговорили приветливо. Они поздоровались, спросили, куда направляется сеньор и не потерял ли он часом дорогу, а затем попросили разрешения без помехи продолжить свое занятие.

— Вижу я, чем вы заняты, — нахмурился Ив.

— Мы этого вовсе и не скрываем, сеньор, — сказал тот человек, который выглядел постарше остальных и был почище одет.

— Мне так не кажется, — возразил Ив. — Ведь вы вешаете этого человека не прилюдно, на деревенской площади, а в глухом лесу, и если бы я случайно не проезжал мимо, то никто из посторонних никогда и не узнал бы об этом. Следовательно, вы поступаете так самочинно, а вовсе не по приговору суда.

— И что с того? — осведомился мужлан с едва заметной улыбкой. Он глядел на Ива по-доброму, и морщинки в углах его глаз были совсем ласковыми.

— Да разве так совершаются справедливые казни? По мне, это больше похоже на тайное убийство.

— Ни одна казнь, сеньор, не может считаться справедливой, кроме тех, что насылает на грешников Господь. Но мы — крестьяне и живем плодами своих трудов, и если к нам в курятник повадится лисица, то мы убьем ее, а праведно ли поступаем — не нам судить. Лисица тоже не слишком-то с этим считается, когда таскает у нас птицу и оставляет наших детей без пропитания.

Говорил он складно, как человек, который хорошо слушает чтение в церкви. Поэтому сир Ив решился действовать против него не оружием, а словом, и сказал:

— Если кто-то провинился перед вами, его следует отдать судье, а не вешать в лесу.

Двое других крестьян в разговоре не участвовали: один дергал петлю, проверяя, хорошо ли она прикреплена, а другой толкал ногой связанного человека.

Собеседник Ива объяснил, не теряя терпения:

— Судья бывает нужен, если дело неясно и спорно. А наше дело сомнений не вызывает. Он, — крестьянин кивнул в сторону связанного, — известный на всю округу вор Лесной Нан, а изловили мы его, когда он крал еду из моего погреба. И не в первый раз уже он такое проделывает. К нему неприменимы человеческие законы, потому что он живет в лесу и, полагаю, даже никогда не был крещен, а это равняет его с лисицами.

Ив сказал:

— Что бы вы ни говорили, но нельзя повесить крещеного человека просто так, даже если он повадками подобен дикому зверю.

Крестьяне молча уставились на Ива. Их тяготило это бессмысленное заступничество. Лучше бы молодой сеньор уехал и предоставил событиям разрешиться своим чередом.

Но Ив все не уезжал, медлил.

Старший из крестьян еще раз попробовал добром уговорить его:

— Любезный сеньор, да поглядите же сами, коли вам не противно, — у этого вора все тело в шрамах; по ним можно прочитать всю его жизнь, и клянусь вам спасением души, ни один из дней этой жизни не был праведным. Он побывал и помощником кузнеца, и на конюшне служил у сеньора Кервезена, и нанимался косить, и всегда воровал, и пьянствовал, и дерзил, и дрался, и портил женщин, повсеместно бывал он бит и отовсюду его гнали; а теперь он вовсе переселился к диким зверям и не дает житья честным людям. Как же с ним, по-вашему, следует поступить?