Сир Ив думал о том, что, по-видимому, находится в специальном аду для людей с обостренным желанием спасать окружающих. Ибо какую еще кару могли изобрести дьяволы, желая показать сиру Иву его грехи во всей их отталкивающей красе?

Сир де Керморван воображал, будто честь повелевает ему отправиться на поиски знакомой девицы, дабы избавить ее от плачевной жизни в плену. Теперь же он сам сделался пленником. Он жаждал непременно заботиться о тех, кто не в силах позаботиться о себе, — и что же? Ныне он беззащитен, словно новорожденный, и точно так же спеленут по рукам и ногам, и не смеет даже поднять голос, дабы отвергнуть чужое вмешательство в свою судьбу.

И, пребывая во тьме боли и унижения, сир Ив неустанно размышлял над новым уроком, который преподнесла ему жизнь. Дело в том, что состояние неволи он изведал впервые.

К детям вследствие их телесной и умственной слабости принято относиться как к существам бессловесным и нуждающимся в суровом руководстве. Но Ив мальчиком вовсе не был так бесправен, как прочие младенцы того же возраста. Напротив, благодаря Эсперансу он был в те годы абсолютно свободен. И вот теперь, оказавшись раненым в лесу на попечении брата Эртеля и девицы Женевьевы, одинаково свирепых в своей любви к нему, сир Ив познал наконец, что такое — быть несвободным. И, познав это, дал торжественный обет: никогда и никого не лишать благословенной свободы, а тех, кто служит ему по доброй воле, — как, например, конь, — всегда награждать, милостиво или по-братски.

И еще сир Ив раздумывал над тем, как бы ему совершить побег.

В конце концов, он решился и заговорил с девицей Женевьевой:

— Я еще не выказал тебе благодарность, прекрасная девица, за все твои заботы.

— О, не говорите так, сир Ив! — воскликнула она. — Это я должна быть вам благодарна, потому что вы спасли меня от разбойников!

— А вы действительно желали этого спасения? — спросил сир Ив. — Или же своим вмешательством я поступил против вашего желания?

Ничего не зная о тайных мыслях сира Ива и принесенном им обете, Женевьева горько разрыдалась:

— Ах, это все брат Эртель! Он считает меня развратной. Его послушать — я ни к чему так не стремилась, как только к тому, чтобы быть похищенной разбойниками, и пусть бы они все по очереди надругались надо мной, как им только вздумается! Не думайте, что это произошло на самом деле, — добавила она поспешно. — А если что-то и произошло, то лишь самую малость, потому что они куда больше были увлечены дележом добычи и пиршеством.

Сир Ив принял ее рассказ на веру, зато брат Эртель, который ревниво все подслушивал, так и кипел от негодования:

— Что значит — «самую малость»? Как будто такое возможно — утратить девственность лишь чуть-чуть! Пусть объяснится толково: перестала она быть девицей или нет.

— Брат Эртель развратен душой, а это куда хуже, чем утратить девственность телесно, — шипела Женевьева.

— Вздор! Просто я походил по свету и знаю жизнь, и к тому же привык называть вещи своими именами! — парировал брат Эртель.

Сир Ив почувствовал: настало для него время обрести долгожданную свободу. И крикнул, напрягая силы:

— Молчать!

Оба в изумлении уставились на своего раненого рыцаря, завладеть которым было так интересно и сладко, и замолчали.

А сир Ив сказал, уже поспокойнее:

— Я лишь хотел поблагодарить вас за ваши труды и сообщить, что завтра уеду. Мне пора возвращаться в Бретань.

— Ах, знаю я, в чем тут дело! — вздохнула девица Женевьева. — По грехам моим сейчас получаю!

И рассказала, что был с нею похожий случай. Как-то раз, говорила, плача, девица Женевьева, шла она по площади в рыночный день, и какая-то торговка предлагала платки. И Женевьева стала смотреть эти платки, просто из любопытства, потому что не собиралась покупать. Одним платком она все же заинтересовалась и попросила развернуть, чтобы полюбоваться красивым узором. И тут пролетавшая птица нагадила прямо на этот платок. Женевьева сразу ушла, а торговка побежала за нею, крича, что теперь та обязана купить платок, ведь из-за любопытства покупательницы и случилось несчастье! Женевьева же отвечала, что покупать не хочет. И торговка долго кричала ей вслед и упрекала.

— Я ввела ее в разорение, — говорила Женевьева, — а теперь и сама уподобилась платку, на который нагадили и который поэтому никому не нужен!

— Сдается мне, — сказал ей брат Эртель, — что если бы ты действительно желала иметь тот платок, то купила бы его и отстирала. Так же и с тобой: сир Ив не хочет тебя вовсе не потому, что ты побывала в руках у разбойников… Есть какая-то другая причина, и вот она-то важнее всех остальных.

— Какая же? — всхлипнула девушка. — Я и красива, и богата, и готова ради него на все…

— Сдается мне, — сказал брат Эртель, — сир Ив попросту тебя не любит.

Наутро, несмотря на протесты брата Эртеля и Женевьевы, сир Ив оседлал Единорога и забрался в седло. Припасы почти подошли к концу, но ожерелье было цело, и кое-что из денег у него сохранилось в сумке, так что он рассчитывал худо-бедно добраться до родных краев.

Девица Женевьева подошла к нему и, подняв к сиру Иву распухший после ночных слез носик, прошептала:

— Я хотела бы отблагодарить вас по- своему, сир Ив.

— Как? — Он удивился. — Разве ты уже не сделала для меня все, что было в твоих силах?

— Я не прошу вас на мне жениться, — продолжала девица, как бы не слыша возражения. — Но мне было бы лестно провести с вами некоторое время на ложе, сир Ив, как если бы вы решили сделать меня своей любовницей. И если бы я зачала от вас ребенка, он был бы моим первенцем, и мог бы, если бы вы захотели, называться «бастард де Керморван». Это стало бы для меня большой честью.

Ив смотрел на нее во все глаза; затем просто сказал: «Нет»; однако спешился и долго стоял в раздумьи.

Женевьева не представляла для него ни малейшего соблазна. Однако стоило ему подумать об этом, как знакомая тьма зашевелилась в нем, отчего сразу тепло стало в груди. Но теперь эта тьма была растворена жалостью, и Иву было в ней вовсе не страшно и не одиноко, как в прошлый раз.

— Иди ко мне, — сказал он Женевьеве.

А брату Эртелю он сказал:

— Подержи коня. Я скоро вернусь.

Он взял Женевьеву за руку и повел ее в чащу леса. Она шла за ним доверчиво и все покусывала губу. Ив никак не мог выбрать подходящее место: то кусты, то муравейник, то какие-то колючки. А Женевьева сказала:

— Вообще-то их было четверо, а пятый только сделал вид, но у него не получилось.

Ив и это пропустил мимо ушей. Он остановился на маленькой полянке, где рос мягкий мох.

— Нравится тебе здесь?

Она молча уселась и подняла голову. Ив сел рядом. Молча они смотрели — не друг на друга, а куда-то на деревья. Женевьева начала плакать. Ив обнял ее, прижал к себе и покачал, а она обхватила его руками и стиснула. Ив еще успел подумать о том, что сейчас его сердце лопнет; а потом он вообще перестал думать.

И вдруг он услышал, как кричит птица, и увидел над собой небо. Женевьева сидела рядом, затягивая завязки на платье. Ее волосы растрепались и были полны легкого лесного сора, а к виску прилепилась тонкая паутинка. Ив приподнялся на локте, осторожно смахнул эту паутинку.

Она повернулась к нему спиной.

— Помогите мне прибрать волосы, мой господин.

Ив взял в ладонь ее волосы и подержал их на весу. Никогда в жизни он не прикасался ни к чему подобному. Они были тяжелыми и приятными на ощупь, как собачья шерсть, но гораздо более гладкими. Ив не знал, что делать с ними. Он разобрал их на прядки, как сделал бы это с гривой Единорога, вытащил несколько соринок, расчесал их пальцами. Женевьева отобрала у него волосы и заплела в косу.

Ив поднялся на ноги, помог встать Женевьеве. Она по-прежнему не глядела на него. Тихо сказала:

— Теперь простимся.

И бросилась бежать.

Ив в недоумении проводил ее глазами, но догонять не стал. В голове у него гудело — темным ветром оттуда выдуло все мысли. Остались только самые простые: например, мысль о том, что надо теперь забрать Единорога и ехать дальше в Бретань, домой — в замок Керморван.