– Глупости все это, – улыбнулся Боб. – Лучше давай работать.

– Ты в своем уме?! – возмутился брат. – Надо соглашаться.

– Надо работать, как работали, – ответил Боб. – Не убивая людей, можно добывать пыльцу, менять ее на золото и комфортно жить. Чего еще желать?

– Власти, – сухо ответил брат.

– Мне она не нужна.

– Не волнуйся, я возьму и твою долю.

– И спустишь все на гулянки.

– Остроумно! – съязвил Торн, – Чё подумал, давай буду вести прием, когда ты видишься с Фаррелом, – почесал затылок Торн. – Ничего сложного, нести пургу пчелам. Справлюсь. И так аренду поднял Боров, а прибыль та же, надо что‑то делать.

– Аренду я поднял, чтобы Сорс не совал нос в наши дела, – сухо ответил Дезмонд. – А насчет справишься или нет, подумаю, если правда хочешь помочь, сделаю день для постоянных клиентов, с ними проще.

– Не волнуйся, никого убивать не буду! – оживился Торн.

– Слишком хорошо тебя знаю, брат, чтобы поверить в такие обещания, – засмеялся Дез. – Но идея с работой хорошая!

Торн сделал вид что обиделся и даже вышел из шатра, впрочем, это все была показуха. Он хоть и импульсивный эльф, но отходчивый. Куда важнее тот факт, что такого уровня волшебник, как Тогль, замыслил нечто непонятное, и дело тут не в золоте, сундук Доду – повод. Возможно, дело в Атраксе, две существенные разницы – управлять чужим телом или своим, так что побег из тюрьмы очень важен, но что‑то на уровне интуиции подсказывало: тут были иные причины, заключать союз с эльфами ради золота мелковато, значит, цель иная, и это уже по‑серьезному пугало. Достанется всем, всему миру магии.

Санитар

Больница имени Саммерса Форда наряду с терапевтическими койками располагала отделением закрытого типа для душевнобольных горожан. И таких в Риверстоуне хватало, коечный фонд не простаивал: пьяницы в белой горячке, шизофреники в острой фазе процесса, психопаты в маниакальном возбуждении и далее по списку психиатрических болячек. В последнее время появилась новая форма суицидального психоза: с бредом и галлюцинациями, причем у абсолютно здоровых прежде людей. Даже стали искать вирусную этиологию, потому что случаи были похожи как под копирку: посетил сеанс спиритизма в шатре Боба Грукка – и через месяц бедняга заявлял, что видит призраков, а еще через месяц кончал с собой. Разумеется, сеансы спиритизма проверили, убедились, что это банальное шарлатанство, и лилипут обычной болтовней погружал людей в транс, давая установку на «притягивание счастья», причем задорого. К слову, вопросы возникли к стоимости услуги, но нет такой статьи в уголовном своде законов штата, запрещающей продавать что‑либо по сверхзавышенной цене. Во всем остальном – обычный «развод». Беда была в ином – число суицидов росло, впору было открывать еще одно отделение, и никто не понимал, чем это вызвано.

Пациент Рони Докс поступил в отделение с диагнозом «расстройство личности» 4 сентября 1996 года, спустя ровно месяц после того, как он со скандалом был выставлен из шатра Грукка. Журналист заметно похудел, отказывался принимать пищу, объясняя свое поведение тем, что его якобы хотят отравить, и утверждал, что общается с призраком покойного отца. С учетом анамнеза и внезапности заболевания ему был поставлен диагноз «суицидальный психоз». Восстановить хронологию недуга помогли соседи и владелец парка аттракционов, он‑то и забил тревогу, когда понял, что не получит обещанную журналистом статью. Поначалу все было хорошо, Рони Докс заперся дома и взялся за работу – обычное дело для творческих личностей. Первые звоночки опасения появились через две недели, когда журналист перестал покупать еду, но не прекратил заказывать алкоголь, дальше – хуже, он стал работать по ночам, чем раздражал соседей – стук печатной машинки разносился по всему зданию, а потом, за три дня до госпитализации, он вдруг перестал не только шуметь, но и вообще производить какие‑либо звуки. Город маленький, и такая новость быстро дошла до Сорса, он и забил тревогу, скорая помощь, полиция, и, как следствие, психиатрическое отделение.

– В начале лета я бы сказал – случай неординарный, пограничный, – начал разговор невысокого роста седовласый доктор. – Но сейчас, когда половина отделения в смирительных рубашках, могу лишь посоветовать готовиться к худшему. Галлюцинации только усилятся, а бред станет еще более глубоким, задевая витальные функции. Мои коллегии из научного центра собрали группу ученых и хотят на месте найти причину, но, сами понимаете, это процесс небыстрый, особенно в психиатрии.

– Доктор Фернандо Росто, – прочитав табличку на столе, ответил Сорс. – Я знаю, кто во всем виноват – шарлатан Боб Грукка.

– Наслышан про этого лилипута, – усмехнулся Фернандо. – Однако я реалист, поломать психику болтовней и благовониями невозможно. А значит, ваш Грукка – обыкновенный обманщик, посещение его шатра – простое совпадение. Больше верится в вирусную этиологию, и где, как не в парке с таким скоплением людей, можно заразиться новой инфекцией. Именно инфекция объясняет такую схожесть симптоматики и течения заболевания, но тогда вопрос: почему нет очагов заболевания, а присутствует некая избирательность, надо понять пути передачи и этиологию вируса.

– Он опаивает людей какой‑то дрянью.

– Обычная вода из кувшина.

– Они подменили воду, там работает целая банда, – стоял на своем Сорс. – Лилипут и его брат, видели бы этого мордоворота! Он голыми руками может сломать хребет любому. А сколько престарелых клиентов просто пропало!

– Охотно верю, – перебил его доктор, – но это не к нам. Мы психиатрическое отделение. Вот по вашему другу могу дать оценку состояния.

Врач улыбался во все тридцать два зуба. Фернадо не первый год был заведующим отделением и привык к подобным беседам. И как бы ни пыжились родственники, ища сверхъестественное, порой даже магическое в свалившейся на них беде, в конечном итоге все сводилось к неизлечимому заболеванию из учебника по психиатрии.

– Доктор, так я не понял, когда Рони поправится? – с укором спросил Сорс.

– Ну, дорогой, сам Бог не даст вам ответа, – усмехнулся врач, делая запись в истории болезни. – Терапия только началась, поймите, мы можем пока лишь наблюдать и купировать возбуждение.

– А можно поконкретнее? В октябре, зимой, через год? – достав сигарету, спросил Сорс.

– У нас не курят, уважаемый, – сделал замечание психиатр, на что Сорс недовольно спрятал портсигар, а доктор продолжил: – Давайте дождемся реакции на терапию, чтобы понимать, с чем работать, а что потеряно навсегда.

– А если так? – толстяк Сорс встал и протянул конверт. – Скромный презент за хлопоты.

– Вы хотите, чтобы мы долго лечили пациента Докса? – накрыв конверт журналом, спросил врач.

– Нет, напротив, мне нужен адекватный журналист, и чем быстрее, тем лучше. – Сорс наморщил лоб. – Он должен закончить статью, кстати, о шарлатане Грукка.

– Вы меня не слышите, – удивился Фернандо Ресто. – У вашего друга неизвестное психиатрическое заболевание, возможно, неизлечимое, с очень негативным течением.

– Этого не может быть, он нормальный человек, – замотал головой Сорс. – С писательской придурью, но не из этих шизиков. Тут явно какая‑то ошибка.

– Хорошо, – доктор встал. – Мы обычно запрещаем посещение больных в острой стадии, – открыв дверь, он пригласил Сорса пройти. – Но вам я сделаю исключение. Идемте.

Не раздумывая, Сорс вытер пот со лба и, опираясь на трость, поднялся со стула. Следуя за доктором, он изрядно нервничал. Надо признать, любые попытки сделать психиатрическую больницу комфортной: позитивные рисунки на стенах, нейтральные тона, – все это становилось бесполезным после того, как ловишь безумные взгляды пациентов. И этот специфический запах старой одежды вперемешку с хлоркой (уборщицы не жалели антисептика) пробирал до мурашек. В таких местах присутствует ощущение опасности: то тебе улыбаются, то косятся исподлобья, то отводят взгляд. И самое страшное, ты не знаешь, чего ожидать в следующую минуту. Но худшее – это осознание, что каждый из этих людей здесь надолго, порой на всю оставшуюся жизнь. Больницы всегда наводят тоску и некую обреченность, а психиатрические отделения еще и страх.