Диана, как всегда, в трудных ситуациях жалась к старшей, вот она и сейчас держала её за руку.

Веста младшенькая, прорвалась, но несмотря на заплаканные глаза и красный нос при постороннем, приняла гордый вид, выпрямила спину, и даже с трудом, но сдержала хлюпанье носом.

Я как Глава ветви прочёл вслух решение.

Кира всё поняла и успокоилась, остальные тоже глядя на нас, почувствовали, что происходит что-то хорошая, и Веста даже улыбнулась, когда Лада прижала её к себе.

Улыбка ребёнка – чудо мира, и я не смог удержаться, не улыбнуться в ответ.

Никогда в моей жизни никто кроме Деда не оглашал решение.

Я рос мечтательным ребёнком, поэтому и выбрал стезю не военную, а научную, мне мечталось, что откроется Дар, и что мне после ухода Деда, доверят окормлять Клан.

С чувством, что я не такой, как все, ненамного, но всё-таки умнее,

Потом я вырос и осознал меру ответственности, и когда не вспыхнула Искра, воспринял с чувством облегчения, глубоко-глубоко спрятанном в душу.

Мне хотелось всем всё доказать не одарённостью, Дар – улыбка богов, получившие его ничего для этого не сделали, я хотел, чтобы меня признали за ум, труд и знания.

Власть в Ветви передавалась по родству, а я хоть и не последний человек, но не самый родовитый. Я всегда верил, что придёт мой шанс.

И вот теперь в съёмной клетушке, перед уцелевшими из большой и славной Ветви, я оглашаю решение.

Прошли времена, когда дела Ветви писались вручную на бумаге, а Клановичи торжественно прикладывали печати и ставили росписи.

За хранение любой атрибутики Греев — каторга три года.

Архивы, реликвии, знамёна, гербы, даже посуда и мебель со знаками Греев, всё уничтожено победителями.

Только наша кровь – подтверждение права принимать решения и нести за них ответственность. Это единственное, что неспособны у нас отобрать.

Я первым приложился к Знаку Греев.

Прокол пальца и Знак принял меня, всплыла голограмма с моим именем и Фамилией.

Только наша кровь может активировать этот сложнейший прибор. Чужака не примет.

Дочки никогда подобного не видели, только наши рассказы.

Супруга, Кира бестрепетно подходили и прикладывались к Знаку.

Дина с неожиданности ойкнула, когда лезвия впивались в палец.

Веста насупилась и предельно серьёзно подошла к этому делу. Как Жанна Д’Арк, перед костром, не меньше!

Ещё бы я слышал, как Кира ей шепнула на ушко:

«Будет больно — ты молчи!»

Даже Серый краешком губ улыбнулся, но быстро натянул маску бессердечия.

Настало время прощаться с этим миром.

Решения все приняты, обратного пути нет.

Сюда на этот мир из лагеря на Ультимо Туле нас привезли военным кораблём, в трюме, в камере за решётками.

Из этого мира мы улетим тайно. Серый всё организовал. Он нас вывезет.

Нас ищут, но не найдут.

Для нас внизу возле машины приготовлены алюминиевые кофры, в которых перевозят рационы питания, особые, сложнейшие устройства. При досмотре рентген, покажет не девчонку, сидящую на дне, а ланч-боксы с котлетой и картошкой, даже если открыть сверху ничего подозрительного не видно, можно, конечно, всё выложить, но кто станет проверять сотни машин в день и тысячи контейнеров?

Да и не надо это никому, есть автоматика, датчики человеческих запахов, в сто раз точнее собачьего носа, и прочее изобретение человеческого ума, столь коварного в преследовании себе подобных.

Одиночки не могут сбежать, без чужой помощи, а контрабандисты возьмут деньги и предадут беглецов властям, награда перевесит любые обещания мерзавцев.

Процесс подготовки долог и сложен, и не для посторонних глаз.

Побег из-под Надзора — это как приход человека в мир.

Мы голыми рождаемся, голыми убегаем.

Ни одного украшения, ни одной тряпицы мы не можем забрать из этого мира. Детское колечко может, как кольцо всевластия предать хозяйку, Комиссия в такие безделушки любит встраивать датчик положения, ярлычок мужских трусов служит не только для покупки на кассе местного универмага, но и способен выдать носителя в рентгенокамере таможни.

Голые пришли в этот мир — голые ушли.

Первыми готовили девочек.

Супруга сама, не доверяя никому, натёрла их маслом, забивающим человеческий запах, одела памперс. И каждой дала снотворное.

Я бережно, как величайшее сокровище их одну за одной опустил в кофры, Серый сам закроет и активирует бокс-убежища, это его долг.

Моя супруга буднично разделась, и я помог её натереться.

Страх, надежда, тревоги, этого дня, перешли в адреналин, плоть отреагировала предсказуемо.

Горячее желание овладеть моей женщиной, наткнулась на её холодный расчёт.

Поцелуй в щёчку, и обещание любви, когда будем в безопасности, вот всё, что я получил.

Я на руках опустил спящую Ладу в бокс, устроил поудобнее, и не удержавшись поцеловал её в лоб.

Пусть Боги нам помогут.

Я остался один.

Капитан уходит последним с тонущего судна.

Всю одежду, обувь, бижутерию запихал в печку.

От нас не должно ничего остаться на Трооне.

В огне сгорала школьная юбка, и мои штаны, плавилась золотая цепочка супруги, огонь лизал детские босоножки с чулками, воткнутыми в носок, берет супруги исходил синим пламенем.

Надо натереться, залезть в кейс, проглотить снотворное, и ждать наступающего будущего.

А я смотрел на огонь не в силах пошевелиться.

Мне стало предельно ясно, что огонь — это пламенная черта, между до и после.

Горела в печке не одежда, совсем нет!

Сгорала наша попытка примирения с победителями…

Глава 7.

Едина плоть.

Претория. ПреторСити. Аэровокзал.

— Сколько пальцев? — непримечательная рука непривыкшего к физической работе неприметного человека в очках.

Бледные глаза внимательно смотрят сквозь очки, ожидая ответа.

— Три Серый. Всё успешно?

— Да вполне, всё успешно, мой фургон, даже не осматривали, таможенники пропустили, проверив накладную.

— Повезло, — с облегчением вздохнул я. — Вам не говорили, что ваше лицо вызывает интуитивную эмпатию?

Я не удержался на радостях от комплимента. Чёрт возьми, приятно всё-таки после всех волнений и метаний увидеть знакомые очки.

— Эмпатию? Нет, разумеется, меня обычно не замечают. Но давайте вернёмся к делам, всё прошло успешно, кофры не вскрывались, я полагаю, требованиям нравственности и морали будет более соответствовать, если вы самостоятельно разбудите родных.

— Да, разумеется.

Повисла тишина, мы оба знали, что следующий шаг придётся сделать, и оба понимали, после побега решиться будет намного проще, но всё равно боязно.

Серый молчал, не торопил меня.

— А, что дальше оттягивать, раз решили — режь. Уже поздно сдаваться.

Я повернулся на столе спиной кверху.

— Вы, разумеется, понимаете, что после этого, сдаться властям, будет можно, но невозможно будет свести к действию в состоянии аффекта, а это, соответственно, уже не ссылка, а каторга, мне дать вам собраться с мыслями? — голос посланца сух и без эмоционален.

Как объявление о прибытии монорельсового поезда, на платформу рабочей окраины, богами забытого городка, моего мира.

Разве что, не говорится:

«До остановки поезда не приступать жёлтую линию»;

Хотя если вдуматься, я сейчас жёлтую линию преступлю.

— Я Тит Грейстоун, понимаю последствия и принимаю их без сожаления.

Всё, пора рвать ещё одну пуповину, соединяющую меня с обществом.

Шипенье аэрозольного обезболивающего, скальпель, разрезающий кожу, пинцет, вынимающий инородное тело, металлический стук бросаемого в кювет чипа, три щелчка стиплера и завершающее нанесение клея на шов.