Профессор расплывается в счастливой улыбке и переходит на английский. Но тот, кто спросил, пугается и убегает. Другие голландцы пытаются заговорить с окружающими по-немецки или по-французски, и в толпе находятся люди, которые работали во Франции или в Германии и понимают эти языки. Так что контакт устанавливается, и туристы на седьмом небе от счастья.

— Один из них отдавал приказания шепотом, — рассказывает Дуилио. И все вокруг тут же повторяют эти слова тем, кому не было слышно: «Кто-то отдавал приказания шепотом».

Эта деталь всем кажется очень важной. Может быть, это был главарь? А может, и нет. Есть о чем поспорить.

Какая-то синьора вдруг круто меняет тему разговора:

— Хотела бы я знать, зачем они заняли остров Сан-Джулио?

Поначалу слышны только неопределенные возгласы:

— Н-да…

— Чего захотела!

— Пойди угадай!

— Хорошо бы, конечно…

Затем начинаются догадки:

— По мне, так это все реклама.

— А чего?

— Откуда я знаю! Зубного порошка или пасхального кулича…

— При чем здесь кулич! Сейчас лето.

— При том, что телевидение рекламирует мороженое и зимой.

— Реклама — душа торговли!

— Может, теперь и острова продаются?

— Не иначе как наш мэр что-нибудь затеял!

— Я тут ни при чем! — возмущается мэр, услышав это. — Подобные клоунады меня не касаются.

— Так это, по-вашему, клоунада? Где вы видели клоунов с пушками?

— Не надо преувеличивать! Пушки…

— Харон видел!

— Харон сказал — маленькая пушка.

— Значит, это реклама бисквитных пушек с кремом.

— Я считаю, — заявляет высокая элегантная синьора, которую все слушают с большим интересом, потому что у нее необыкновенно красивые глаза, — что это просто какой-нибудь фокус барона Ламберто, чтобы ограничить посещение острова туристами.

— А что? Очень может быть, что ему мешает стук деревянных башмаков.

— Может быть, его беспокоит запах голландского сыра?

Все смеются.

— Извините, синьора, барону Ламберто девяносто четыре года, и у него бог весть сколько болезней. Он такой тугоухий, что не услышит и пушечной канонады. И потом, если уж быть справедливым, он никогда не устраивал никаких фокусов.

— Какой молодец!

— И его мажордом — тот, что с зонтиком, — тоже!

— Два молодца! Только уж чересчур он любит все засекречивать. Все эти невидимые слуги, которых они привезли…

— Да, их по крайней мере шесть человек, и никто ни разу не видел, чтобы их отпускали с виллы.

— Говорят, они все время сидят в мансарде под крышей.

— Смотрите, там и сейчас горит свет.

Все поворачиваются и смотрят в сторону острова.

— Если говорить о бандитах, — замечает какой-то миланец, остановившийся в лучшей гостинице города, — то я слышал недавно разговор о какой-то группе абстрактных художников из Оменьи, Вербании и Домодоссолы, которые выступили с заявлением протеста против цветных открыток, требуя их уничтожения и угрожая перейти к действиям.

— То есть? Возьмут приступом киоски, где они продаются, что ли?

— Устроят на площади костер и станут сжигать открытки?

— Синьор хочет сказать, что они могли занять остров, чтобы шантажировать всю страну: или будут уничтожены все цветные открытки на полуострове и на всех близлежащих островах или…

— Ну и чем же они могут угрожать?

— Взорвать Сан-Джулио.

— Бум!

— Все это вранье. Я знал многих абстрактных художников. Все они были прекрасными отцами семейства. А один даже был дедушкой.

— А я знал одного абстрактного художника, который был матерью семейства и в то же время тетушкой, потому что у него была замужняя сестра с двумя детьми.

— Я не настаиваю, — бормочет миланец. — Я только говорю то, что слышал.

— Где?

— В поезде.

— Оно и видно! В поездах люди только и делают, что болтают всякую чепуху. Ведь никто не может проверить, правду говоришь или врешь. Я однажды ехал с одним типом, который уверял, что его похищали марсиане.

— Кстати, не исключено, что это НЛО — неопознанный летающий объект.

— То есть?

— Летающие тарелки. Космические. Они приземляются где угодно. Может быть, они опустились и на остров Сан-Джулио?

— В таком случае Харон должен был бы видеть маленьких зеленых человечков с рогами.

Кто-то из подошедших позднее слышит только обрывок фразы и передает своему соседу:

— Говорят, на острове сидят какие-то зеленые человечки с рогами.

— Тогда тут опасно оставаться.

— Я тоже так думаю. Пойдем лучше пить пиво.

Но тут что-то останавливает их. Какое-то волнение проносится по толпе. Оказывается, от острова отделилась светящаяся точка и движется по направлению к Орте.

— Кто-то едет сюда!

— Марсианин?

Те, у кого есть бинокли, стараются хоть что-то увидеть в темноте, чтобы первыми сообщить, кто же это пересекает невидимую границу между тайной и материком.

— Он слишком глубоко опускает весла.

— Ему, очевидно, дьявольски трудно.

— На руке у него зонтик.

— Так это синьор Ансельмо!

— Что я вам говорил? Все это фокусы барона! Теперь он шлет сюда своего мажордома и будет диктовать условия.

Какой-то грубоватый парень как бы устремляется навстречу гребцу и шутливо подсказывает ему ритм:

— Раз-два! Раз-два!

— Да ты что! — восклицает какой-то специалист по олимпийским регатам. — Разве не видишь — это же «одиночка»! Рулевого на одиночке не бывает.

Синьор Ансельмо, а это именно он — кроме зонтика у него есть и другой опознавательный знак — совершенно седая голова, — тяжело дыша, причаливает к пристани.

— Где… Где… мэр?

— Что я вам говорил? Это все мэр виноват!

— Я здесь! Кто меня звал?

Синьор Ансельмо откашливается и поправляет зонтик на руке. Наступает торжественный момент. Все шикают друг на друга, чтобы прекратились разговоры, но тише от этого не становится.

— Синьор мэр, — говорит Ансельмо, — мне поручено передать вам следующее послание: «Первое. Остров Сан-Джулио захвачен вооруженной бандой двадцати четырех "Л"».

— Как вы сказали — «М»?

— Нет, он сказал «Н».

— «Л», как первая буква имени Ламберто, — уточняет Ансельмо. — Можно продолжать?

— Прошу вас, — говорит мэр Орты. — А вы все (к толпе) не перебивайте больше, черт возьми!

— «Второе. Мэру Орты поручено созвать в течение суток генеральных директоров двадцати четырех банков, принадлежащих барону Ламберто». Вот их телефоны, синьор мэр…

— А кто оплатит все эти междугородные и международные звонки? Смотрите… Цюрих, Гонконг, Сингапур… Да я разорюсь!

— «Третье, — продолжает Ансельмо, вытирая платком лоб. — Лодочнику Дуилио поручено каждый день в восемь утра привозить на остров продукты». Где Дуилио?

— Я тут!

— Вот тебе перечень всего необходимого. А в конверте деньги на расходы. Сдачу не надо.

— А если меня тут нет?

— «Четвертое, — продолжает Ансельмо, не отвечая на вопрос. — Если эти распоряжения не будут выполнены, город Орта будет подвергнут обстрелу с острова».

Никто не нарушает наступившую тишину. Дело принимает серьезный оборот.

— «Пятое. Запрещается подходить к острову на лодках или вплавь, под водой или по воздуху. Подпись — «Двадцать четыре "Л"».

Ансельмо закончил. Он как бы откланивается, торопливо бормочет: «До свидания», разворачивает лодку и направляется обратно к острову. Слышны удары весел по воде. Слишком глубоко он их погружает, как уже заметил кто-то.

Теперь, однако, ни у кого нет желания обсуждать событие. Слышны только перешептывания, смущенное покашливание. Мэр бежит в мэрию и хватается за телефон. Он звонит президенту, потом министру внутренних дел и своей жене, которая отдыхает на море в Виареджо. Затем, вздохнув, заказывает разговоры по телефонам, список которых ему передал Ансельмо.

Любопытным, которые продолжают наблюдать за островом, теперь кажется, что он стал меньше и темнее. Свет, видневшийся кое-где, погас, и кажется, будто остров, готовясь к долгой осаде, порвал все контакты с материком.