Брат с сестрой, опустив головы, угрюмо молчали.

— Я знаю, через что вам пришлось пройти, понимаю, какого это, когда вы знаете правду, но вам никто не верит, — деревянно продолжал говорить Тревор, как робот заученную речь. — А ведь я искал вас тогда. Когда мне рассказали про вас и прислали заключения психиатра, я тут же вылетел в Уичито, но к моменту моего приезда, вы уже сбежали из лечебницы. Все эти годы я пытался вас найти и наконец мне это удалось. Сейчас же я предлагаю вам вступить в мою команду, и тогда у вас будет не просто нормальная жизнь, но и появится шанс отомстить тем существам, по вине которых погибли ваши родители.

— Я хочу! — тут же вскинула голову девушка.

— Робин, нет! — отдёрнул сестру Морган.

— Но я правда хочу этого! Наконец хоть кто-то подтвердил, что всё, что мы тогда видели — правда! Эти твари действительно существуют!

— И что теперь? Идти на них охотиться?!

— Конечно.

— Ты спятила? Это ведь государственная организация, она находится под защитой тех самых ублюдков, кто всю жизнь нам лгал, выставляя сумасшедшими! А ты теперь хочешь на них служить?!

— Да плевать мне уже! — Робин вскочила на ноги.

— Но ведь ты, как и я, ненавидишь подобные заведения! — возразил Морган, вскакивая вслед за сестрой. — Все служащие в государственных учреждениях лицемерные уроды! Хочешь уподобиться им?!

— Я хочу отомстить за маму с папой!

Они продолжали орать друг на друга так яростно, словно поссорились впервые в жизни и, скопив за годы недовольства, разом решили вылить их друг на друга.

Робин обосновывала своё решение тем, что ей надоела та жизнь, что они вели, надоело спать под открытым небом или в заброшках, скитаться из города в город, воровать в магазинах и грабить случайных прохожих, и убивать представителей власти или подпольного мира, чтобы не попасться им в руки или спастись. Морган же пытался вразумить сестру тем, что так они по крайней мере свободны, никто не указывает им как жить, они сами хозяева своих судеб, и что лучше скитаться, чем подчиняться тем, кто, не поверив, разрушили их жизни.

— Свобода превыше всего, Робин! — выкрикнул Морган.

— Да на кой мне такая свобода, мы живём не лучше собак! — рявкнула девушка. — Мне надоело, что ты вечно меня опекаешь! Я хочу хоть раз в жизни принять решение самостоятельно!

Пока Фрэн со скучающим видом курила сидя на полу, Тревор внимательно наблюдал за братом и сестрой и прислушивался к высказываниям каждого.

— Морган, — осторожно позвал он парня.

— Чего тебе?! — рявкнул тот, сверкнув светло-карими глазами, которые в этот момент приобрели красноватый оттенок.

— Какова главная идея твоей жизни?

Этот вопрос поначалу ввёл Моргана в ступор, но потом он кратко и твёрдо ответил:

— Свобода.

Тот же вопрос Тревор задал и Робин, и та ответила:

— Сила.

— А что в жизни для вас самое важное?

— Сестра, — ни секунду не замешкавшись ответил Морган.

— Брат, — одновременно с ним ответила Робин.

Они переглянулись.

— Вижу, вы очень дорожите друг другом, — продолжил тем временем Тревор. — И это прекрасно видеть столь сплочённых между собой людей, родных не только по крови, но и по духу. Ты, Морган, был вынужден заменить сестре родителей, хотя сам всего на два года старше. Ты все эти годы заботился о ней и защищал, и твои опасения вполне понятны. Но ты так же должен осознать, что Робин такая же свободная личность, как и ты, и имеет право принимать собственные решения. Не забирай у неё то, что для тебя самого является главным.

Склонив голову и вперив взгляд в пол, Морган некоторое время стоял молча, но это молчание было настолько тяжёлым, что в пространстве ощущалось сильное напряжение, как при приближении грозы.

— Хорошо, — наконец вымолвил он, тихо, сдавленно, словно решение далось ему с величайшим трудом. — Раз Робин решила работать на вас, я тоже согласен.

— Что ж, — выходя в коридор, протянул Тревор, — тогда пришло время познакомиться с семьей.

В кабинете психиатра в это раннее время царила тишина, нарушаемая только тихим шелестом перебираемых страниц книги. Здесь, в уютном полумраке, создаваемом закрытыми шторами и мягким светом нескольких ламп, в кресле перед журнальным столиком сидела женщина в красной блузе, которую дополняла вишнёвого цвета помада на тонких губах. Её лицо имело ассиметричные черты, поэтому правая половина выглядела словно чуть удивлённой, а тёмно-карии почти чёрные глаза с лёгкой экзотропией угольками выделялись на бледной слегка припудренной коже, что совсем не портило её, даже наоборот придавало особый шарм.

Откинувшись на спинку кресла, психиатр внимательно наблюдала за стоявшим у её большого во всю стену книжного шкафа молодым человеком в чёрных классических брюках и чёрной футболке, который, держа книгу, листал страницы.

— Эррол, — наконец позвала женщина своего пациента. — Ты уже больше года с нами, но каждый раз, появляясь у меня, молчишь. Может ты сядешь, и мы всё-таки поговорим?

— Говорите, я вас и здесь прекрасно слышу, — не отрываясь от книги, произнёс молодой человек.

— Хорошо, тогда, вспомним о жизни, которую ты вёл, до того как попал к нам. Какие чувства вызывают у тебя воспоминания о том, что с тобой было? Сожалеешь ли о том, что тебе пришлось делать?

По-прежнему смотря в книгу, но теперь не различая буквы и строки, Эррол задумался.

В его жизни последние шесть лет, включая проведённый в этой государственной организации год, были только убийства, убийства и убийства. Каждый день был наполнен оружием, последние новинки которых Эррол приобретал у контрабандистов, кровью тех, кого убивал, и одиночеством, ведь у таких, как он, не могло быть близких. Каждый день, как день сурка, начинался, продолжался и заканчивался одинаково: тренировка, завтрак, чистка оружия, выход на клиента, приготовление всех нужных для ликвидации вещей, и само задание, а после только ужин и сон. Так парень и выживал до того, как попал в это бюро и стал рейнджером, а то что было ещё ранее в далёком детстве, даже не помнил.

— Нет, не сожалею, — спустя мгновение ответил Эррол. — Это была моя работа.

Выражение его лица оставалось бесстрастным, без единой эмоции, словно все мышцы, затвердев, навсегда превратили лицо в каменную маску.

— Быть наёмным убийцей с четырнадцати лет не работа, ты же это понимаешь? — мягко произнесла психиатр. — Дети и подростки должны играть, учиться, радоваться жизни, наслаждаться каждым её днём и купаться в любви своих близких, а не убивать людей, потому что пришлось выживать в одиночку в этом мире. Ты был лишён нормальной жизни, того детства, что заслуживают все дети, и совершенно нормально сожалеть об этом.

— Я не сожалею, — безжизненно, не окрасив слова в эмоции, повторил Эррол. — Это была просто работа.

Психиатр мгновение наблюдала за тем, как молодой человек, поставив книгу на полку, взял следующую.

У него была поразительная феноменальная способность скорочтения, когда в течении десяти секунд он мог прочитать целый разворот. Тем он и занимался как в свободное время, так и во время их терапии — стоял у книжного шкафа, проглатывая книгу за книгой в отведённое время. И предпочитал он по старинке бумажные, а не электронные книги.

— Разве тебе не жаль, что пришлось забрать столько человеческих жизней? — вопросила психиатр.

— Нет, — деревянно прозвучал Эррол.

— Потому что не считаешь их за людей? Или потому что они не были тебе знакомы?

— Не думал об этом. Все те, кого я убил, были просто мне заказаны.

Психиатр вновь некоторое время молчала и, хоть знала всю историю его жизни, всё же спросила:

— Ты лишал жизни всех, кого тебе заказывали, включая женщин и детей?

— И женщин и мужчин, молодых и старых, да, — вновь пусто прозвучали слова. — Детей мне ещё не заказывали.

— У некоторых киллеров есть свои определённые критерии в работе, выстроенные на этике или личных убеждениях. У тебя подобного не было?