— Черт возьми! Что она тут делает? — вскрикнул я, морщась от боли, потирая ногу.

— Привезли новую партию пива. Остальное, кстати, перед входом стоит. Надо бы забрать и закинуть в подсобку, — улыбнувшись, произнес Топор, усевшись за стол, с которого открывается вид на бар и на входную дверь одновременно с бокалом пива.

— На входе? — с удивлением спросил я.

— Ага.

— А ты не думал, что его могут украсть? — с удивлением спросил я, выходя из-за барной стойки, направляясь ко входу.

— Кега тяжелая, вряд ли ее кто-то утащит. Я вон и то не смог даже до подсобки дотащить, — произнес Топор, смотря словно сквозь барную стойку на кегу, о которую я ударился.

Выйдя на улицу, я ухватился за ручки кеги, принялся заносить ее вовнутрь.

— А почему они вообще там оказались? Доставка же обычно заносит их прямо в подсобку? — произнес я, затаскивая кегу в подсобку, после чего вышел и оттащил ту, о которую ударился ногой, под кран с пивом, приготовив ее для смены, после того как закончится установленная.

— Да хрен их знает, — непринуждённо ответил Топор, сделав глоток пива.

Вынырнув из-под барной стойки, я посмотрел на него строгим взглядом, после чего произнес:

— Уверен, что не знаешь?

— Ну не знаю, может, они обиделись, когда я их обматерил за то, что они опоздали с доставкой на пять минут.

— Ну ясно тогда, — произнес я, закатив глаза и направившись за следующей.

— Ой, ты еще скажи, что я в чем-то не прав! — возмущенно произнес Топор.

— Да нет, конечно, — максимально серьезно ответил я, перетаскивая очередную кегу в подсобку.

— Не ври! Я же видел, как ты закатывал глаза! — слегка раздраженно сказал Топор.

— Ну хорошо, я считаю, что не надо грубить людям, которые тебе помогают.

— Ну кеги ведь в подсобке, верно? — спросил Топор, глядя, как я затаскивал последнюю кегу в подсобку.

— С тобой и не поспоришь, — выдавив улыбку сквозь напряженное лицо от тяжести кеги, сказал я.

— А вот и не надо со мной спорить! — произнес Топор, сделав глоток пива, после чего, отрыгнув, добавил, — никому!

Отдышавшись после «легкой» кардиотренировки, я принялся натирать бокалы, а в тоже время в бар начали заходить гости.

Через час зал бара был заполнен людьми, за каждым столиком сидело много народа, от которого в баре стоял гул разговоров, который порой был даже громче, чем музыка. Девчонки-официантки относили килограммы картошки фри, жареных куриных ног, крылышек, бедрышек и прочих частей жареных животных и изделий из них типа колбасок из помещения кухни, дверь в которую была по другую сторону от барной стойки напротив входной двери.

Наливая очередной бокал пива, я поднял глаза, и мое сердце вмиг сжалось, и в груди растекалось какое-то теплое чувство и одновременно заполняло мой мозг волнением. За столиком, где час назад сидел Топор, я увидел Вику, Алину и еще несколько их подруг, вероятно, не из университета, потому что я их не видел раньше.

Вика и Алина сверлили меня взглядом и с издевкой улыбались. После чего они позвали официантку и, делая заказ, указывали куда-то в сторону бара. Я старался делать вид, что я их не знаю, но делал огромные усилия, чтобы не пялиться на Алину.

Когда Катя — девушка официантка подошла ко мне, она, указывая на самую верхнюю полка с алкоголем, которая была за моей спиной, произнесла:

— Заказали вон тот самый дорогой виски, пять порций.

Я развернулся и удручающе посмотрел наверх. Полка была на самом верху почти под трехметровым потолком. Там стоял самый дорогой алкоголь, который никто за мою недолгую тут работу не заказывал.

Обернувшись, я увидел, как Вика, Алина и остальные заливались от смеха, внимательно смотря на меня. Я понял, что вечер будет не из легких, они пришли поиздеваться надо мной.

Выдохнув, я поднял с пола деревянную лестницу, лежавшую возле полок с алкоголем, и, уперев ее на одну из полок, полез на самый верх за бутылкой, на которую указала Катя.

Весь оставшийся вечер и ночь они гоняли меня по бару как муху между оконных рам, заказывали сложные коктейли, даже те, которых не было в меню, уговаривая Топора своим кокетством и вызывающим видом. Вика то и дело спускала лямку лифчика, демонстрируя голое плечо, отчего он не мог им ни в чем отказать.

Достаточно набравшись, под утро они, наконец-то, ушли из бара в сопровождении охранников Алины, которые сидели весь вечер за столиком рядом, слившись с местными завсегдатаями, и следили, чтобы никто к ним не приставал. Однако их маскировка рассыпалась почти сразу, когда через полчаса их нахождения к ним начали приставать мужики.

Закрыв бар в шесть утра, мы с девчонками официантками еще полчаса убирали зал, после чего они пошли домой, а я задержался, начав разговор с Топором по поводу аванса. Топор достаточно набрался к утру, но оставался в сознании и все-таки выплатил мне аванс, как и договаривались. Аванс я попросил именно под утро, зная, что, когда он выпьет, он становится добрым.

Усталый, но в тоже время радостный я вышел из бара и направился в ближайшую работающую аптеку с нетерпением потратить свежеотслюнявленные Топором купюры.

Купив лекарства для мамы, я довольный прыгнул в метро и удовлетворенным ехал в сторону дома, хотя я прекрасно понимал, что сегодня мне придется еще идти в университет, но меня успокаивало, что мне нужно было не к первой паре, отчего у меня было несколько часов для сна.

Когда я подошел к дому, я заметил стоявшую возле моего подъезда машину скорой помощи. Что-то в моей груди сжалось, но не так как при виде Алины, а совсем по-другому. Стало тревожно, очень тревожно. Я гнал от себя плохие мысли, но быстро поднимался на свой этаж.

Поднявшись, я увидел распахнутую дверь своей квартиры. Что-то внутри меня упало, разбившись вдребезги. Я забежал в квартиру и, кинув рюкзак возле двери, увидел, как двое санитаров тащили носилки, на которых была мама, а рядом с носилками шла женщина — врач.

— Что с ней? — выкрикнул я, срывая голос, глядя на врача.

В голове моей помутнело, и я отрывками слышал, что женщина говорила, что что-то произошло с сердцем, и ее срочно нужно везти в больницу, иначе она может умереть.

Врач постоянно поглядывала на часы, держа маму за руку, видимо, измеряя ее пульс. В промежутке между этим она выпалила фразу, которую я четко расслышал:

— Вы ее родственник?

— Да, сын, — произнес я, после чего спросил, — я могу поехать с вами? Я не могу оставить ее одну, у нее кроме меня никого нет.

Врач посмотрела мне в глаза и, выдохнув, сжалившись, произнесла:

— Поехали…

Схватив рюкзак, я вышел вслед за врачами и, закрыв дверь, последовал за ними в машину скорой помощи.

Затащив носилки в машину, один санитар сел к водителю, а второй вместе с врачом сели с обеих сторон от носилок, где лежала мама. Они стали ее подключать к каким-то аппаратам и делали какие-то уколы. Я не мог на это смотреть, поэтому опустил голову, устремив взгляд на пол, коря себя за то, что не смог заработать денег, чтобы начать лечить ее как можно раньше. Терзаясь мыслями, что было бы, если бы я все сделал по-другому, я в какой-то момент понял, что мне нужно перестать себя во всем винить и отвлечься. Я не помогу ей, если уйду в какую-нибудь депрессию или еще хуже, сам чем-нибудь заболею, доведя себя мучениями.

Открыв рюкзак проверить на месте ли лекарства, я неожиданно обнаружил конверт, который вытащил из двери еще утром.

Открыв конверт, я достал из него ключ, по всей видимости, от двери и письмо.

Положив ключ в рюкзак, я открыл письмо и принялся его читать.

«Дорогой Андрей!

Пишет тебе твой дед Петр Семенович Осипов. Вероятно, ты меня не знаешь, а если и знаешь, то слышал явно не очень хорошее. Самое первое, что я хочу тебе сказать, это — прошу, чтобы ты меня простил за то, что меня не было в твоей жизни. Ты должен знать, что я бросил твоего отца и его маму, твою бабушку, в том же возрасте, что и он тебя, но у меня была веская причина, о которой я не мог сказать никому, дабы сохранить вам, да и себе жизнь. Видимо, твой отец взял с меня пример и покинул вас, за что я тоже прошу прощения. Сейчас я тебе могу открыть тайну, всю свою жизнь я был одним из хранителей ключей Мерлина, отчего и пришлось покинуть семью.»