Но не влиять.

Он вложил в сферу не силу. А границу. Как дом, у которого много комнат. Но в каждой можно закрыть дверь.

— Не всё должно быть одно, — прошептал он. — Но всё должно жить.

Сфера дрогнула. Не вспышкой. Не бурей.

Она просто… замерла.

И мир выдохнул.

Он вышел из Точки медленно. Как будто рождался заново.

Скала снова стала скалой. Воздух — воздухом. Пространство — привычным. Акико обернулась первой.

— Ты…

Он кивнул.

— Я… не всё изменил. Но я дал шанс. Миры будут жить. Но не сплетённые. Разные. Свободные.

Мария лежала тихо. Он коснулся её лба. Свет прошёл сквозь ладонь. Она дёрнулась — и открыла глаза.

— Ты вернулся… — прошептала она. — Значит, ты всё испортил.

Он рассмеялся. Впервые за долгое время — не от отчаяния. А потому что жил.

В этот момент, где-то далеко, в другом краю мира, на вершине башни из чёрного стекла стоял Григорий. Его глаза светились янтарём, но не жгли. Он смотрел в сторону горизонта — и на миг… улыбнулся.

— Он сделал невозможное, — сказал он. — Значит… я больше не нужен.

Позади него, в темноте, вспыхнуло второе сердце. Но теперь оно било медленно. Как будто умирало.

И где-то в нём звучал голос:

«Теперь ты просто брат.»

Когда они спустились с плато, мир уже не был прежним.

Не разрушенным. Не спасённым. Просто — иначе настроенным.

Деревья не шелестели так, как раньше. Ветви выгибались, будто в такт внутреннему дыханию мира. Птицы пели отрывисто, фальшиво. Земля была тёплой, но не солнечной. Всё казалось... на грани пробуждения. Или срыва.

Алексей чувствовал это кожей. В груди билось не только его сердце. Там же — пульсация мира, еле различимая, как послание, оставленное в бутылке и заброшенное в океан вселенной.

— Мы изменили что-то фундаментальное, — сказал он, идя первым. — Я чувствую... ткань реальности стала податливее. И в то же время — опаснее.

Акико кивнула.

— Не реальность изменилась. А её глубина. Раньше мы жили на поверхности. Теперь… всё дышит изнутри.

Мария, шедшая позади, махнула рукой, отгоняя назойливую пчелу.

— Как по мне, всё стало страннее. Особенно эта пчела. У неё на жопе тень. Чья пчела?!

Их смех — короткий, нервный — прозвучал, как дыхание в костях. Они были живы. Но слишком долго стояли у грани, чтобы чувствовать себя по-настоящему собой.

Через два дня пути они достигли Рест-Хара — поселения, где когда-то родилась Акико. Теперь это был полуразрушенный храм, заросший мхом, с тремя оставшимися обитателями. Все трое — старцы, хранители Песни Времени.

Они не удивились, увидев Акико. Не удивились и Алексею. Но сказали:

— Ты вернулся. Значит, круг завершился.

— Какой круг? — спросил он.

— Первый.

Он хотел спросить больше, но почувствовал: не время. В Рест-Хара время текло иначе. Он остался на ночь, а утром проснулся с мыслью, что прошёл год.

В этот самый вечер в другой части мира, в Смотровой Башне Империи Око, некий наблюдатель разложил на мозаике кости и пепел.

— Алексей Волконский активировал точку схождения, — сказал он. Его голос звучал как шелест страниц.

Перед ним — зеркало. Внутри — ничего. Только слова.

— Переход в стадию финала. Все нити сводятся в его шаги.

Григорий... сброшен. Но не исчез.

А Сердца... они теперь не вещи. Они — условия.

Он коснулся зеркала, и из него всплыл светящийся текст:

"Те, кто завершат путь, должны быть готовы забыть, кем они были."

Он улыбнулся. И исчез.

На следующее утро Алексей нашёл у своего ложа письмо. На нём не было подписи. Только символ — спираль, обвитая змеёй.

Он знал — это от Григория.

"Ты сделал невозможное. Но ты не избежал судьбы.

Ты стал началом новой петли.

Я ухожу.

Но оставляю тебе то, что нашёл — карту боли. Там, где ты думаешь, что всё закончилось, всё начнётся.

Ты увидишь круг. И в нём — себя.

Если выберешь — не зови.

Если пойдёшь — не оглядывайся.

Если забудешь — ты спасёшься."

— Он оставил маршрут, — тихо сказал Алексей. — Но не для себя. Для меня.

Акико подошла ближе.

— Григорий… всё ещё наблюдает?

— Да. Но теперь не с ненавистью. А с... тревогой. Он боится, что я поверю в конец.

— А ты?

Он сжал письмо.

— Я иду до конца. Даже если кругов станет больше.

Путь, указанный Григорием, не шёл по привычным маршрутам. На карте он казался чередой изгибов, петель, внезапных разворотов. Но когда Алексей шагал, всё становилось… логичным. Будто сам мир уступал ему дорогу — но не с радостью, а с любопытством. Как зверь, впускающий путника в своё логово лишь потому, что хочет узнать, доживёт ли он до выхода.

Тропа вела через лес Четвёртых теней, где деревья не отбрасывали одинаковых силуэтов. У каждого дуба, сосны, клёна — своя тень. Длинная. Короткая. Сломанная. Иногда с лицом.

Мария морщилась каждый раз, когда её шаг попадал на такую тень.

— Это не иллюзия, — сказала Акико. — Это остатки. Возможности. Плоть реальностей, что были возможны, но не произошли. И теперь они... ищут шанс.

Алексей смотрел на одну тень дольше обычного. Она была его. Но — с мечом в спине. Лицо — оплавленное. Глаза… смотрели на него. Он не отводил взгляда. И тень кивнула.

Он не знал, чему больше удивляться — её признанию… или своему спокойствию.

На четвёртый день пути начались перекрёстки.

Они шли по долине, когда дорога вдруг расщепилась. На три. На пять. На семь направлений. Все одинаково логичны. Все ведут вперёд.

— Ловушка? — спросила Мария.

— Нет, — ответил Алексей. — Это… место решения. Мы попадаем в петлю принятия.

Здесь пересекаются не пути — а выборы. Если мы свернём с правильного — окажемся в чьей-то чужой реальности.

Акико посмотрела на него странно.

— Откуда ты это знаешь?

Он не ответил. Но знал: это Григорий внутри него. Не как голос. Как интуиция.

Они пошли по центральной тропе. Дальше началось странное.

Сначала — тишина. Потом… отголоски.

На шестом повороте Алексей увидел себя. На секунду. В белом плаще, стоящего на скале. Он моргнул — и фигура исчезла.

На седьмом повороте Мария закричала.

— Я… я только что шла позади! — сказала она. — А теперь… я вспомнила, что умерла! Я видела, как Алексей… не спас меня!

— Это не было, — сказал он. — Это было можно было. Параллель.

Акико остановилась. Закрыла глаза.

— Здесь… их слишком много. Я чувствую себя… в клетке из собственных отражений. Я… теряю себя.

Он коснулся её плеча.

— Тогда держись за меня. Пока ты чувствуешь, кто я — ты знаешь, кто ты.

Она не ответила. Только сжала его руку.

На восьмой день — всё замерло.

Они оказались на вершине холма. Перед ними — поле. Пустое. Но странно живое. Воздух звенел. Пространство сжималось.

И тогда перед ними появился человек.

Не маг. Не демон. Обычный человек. Но... в нём было всё.

— Кто ты? — спросил Алексей.

— Я тот, кто выбрал уйти, — ответил он. — Один из возможных тебя. Я сбежал. Живу в глуши. Пишу книги, которых никто не читает.

— Ты пришёл сказать, что я ошибаюсь?

— Нет. Я пришёл сказать: ты не обязан. Ты можешь просто… уйти.

Алексей посмотрел на Марию. На Акико. И кивнул.

— Спасибо, что не сбежал.

И тень исчезла.

В тот вечер они остановились у источника. Вода в нём — золотая. Тёплая. Не опасная, но странная.

— Григорий знал, что ты дойдёшь сюда, — сказала Акико. — Он не оставил ловушку. Он оставил путь, но проверяет тебя… его отрезками.