— Да. Потому что один… не вынес выбора.

Они спустились в центр. Там — круглая площадь, в которой когда-то был Оракул — живой камень, что говорил голосом Сердец. Теперь от него осталась только чёрная воронка. Но когда Алексей приблизился — в воздухе что-то шевельнулось.

Голос.

— Ты опоздал...

Из воронки вырвалась фигура. Не тело — свет, сгусток эмоций, лицо, пульсирующее между десятками личин. Оно говорило голосами разных времён. Мужчины, женщины, ребёнка.

— Кто ты? — спросил Алексей.

— Я — Память Гнезда. Эхо Раскола.

Я видел, как он пришёл. Как он коснулся Сердца… и оно не отвергло.

— Григорий.

— Он был… один. Сломанный. Жаждущий.

Он не хотел власти. Он хотел… исчезновения.

Алексей замер.

— Он хочет разрушить всё?

— Нет. Он хочет, чтобы ничего не было.

Чтобы Тьма и Свет схлопнулись в точку.

Чтобы всё началось заново… без нас.

Вокруг завихрился воздух. Из камней проступили следы — пепельные силуэты, выжженные шаги. Григорий был здесь. И оставил ловушку.

Мария схватила Акико за плечо.

— Здесь не только память. Здесь кто-то смотрит.

Тени поднялись сами собой. Свет померк.

Из-под камней вырвались существа. Не маги. Не демоны. Куклы.

Тела без лиц, на которых пульсировали символы — руны боли, подчинения, бессмертной муки. Они двигались, как марионетки, но несло от них волей.

Алексей шагнул вперёд. Его глаза вспыхнули.

— Он оставил слуг.

— Нет, — прошептала Акико. — Он создал их из жертв.

Один из кукол издал звук — не крик, а стон. Алексей узнал голос. Его мать.

— Они… все, кто умер здесь.

— Он использует души, — сквозь зубы сказала Мария. — Мразь.

Алексей поднял руку. И впервые не призвал тени. Он протянул ладонь — и позвал тишину.

Мир замер.

Память Гнезда исчезла. Куклы рухнули. Площадь стала пустой.

— Он хочет уничтожить… и тебя, — сказал шёпот в голове. — Потому что ты — доказательство, что можно выжить с болью. А он — не смог.

После падения кукол город снова замолчал. Но тишина теперь была другой — затаившейся. Как будто сама земля выжидала.

Алексей стоял в центре площади. В ладони — тёплый воздух, в груди — гул, не прекращавшийся с момента, как он коснулся Памяти. Его дыхание было ровным, но внутри всё сжималось.

Свет в амулете моргнул.

Он увидел проход — полуразрушенный тоннель под храмом. Без слов, он пошёл туда. Акико и Мария последовали за ним, не задавая вопросов. Они уже знали: сейчас не время говорить. Сейчас время слышать.

Подземелья Гнезда были древними. Камни здесь шептали — не голосами, а вибрацией. Стены исписаны языком, которого Алексей никогда не учил, но всё понимал. Это был язык Сердец. Артериальный язык, как сказала бы Весть.

В одной из ниш он нашёл ящик. Каменный, украшенный символами солнца и спирали. Внутри — пергамент. Почти рассыпавшийся, но сила, вложенная в него, хранила форму.

Он развернул. И узнал почерк.

Григорий.

"Если ты читаешь это, брат… значит, я уже стал тем, кем не хотел быть.

Ты думаешь, я предал.

Ты прав.

Но я предал не тебя.

Я предал саму идею надежды.

Ты — смешной. Ты всё ещё хочешь верить, что можно идти между. Что мост не рухнет.

Но я видел мост в огне. Я прошёл по его обломкам.

И теперь я строю туннель. Вперед. Без света. Без тени. Без боли.

Когда ты придёшь в Гнездо — оно начнёт дышать.

И тогда… либо ты погибнешь.

Либо станешь мной."

Подпись: «Последний из Волконских».

Алексей сжал пергамент. Кровь ударила в виски. Он слышал шёпот.

— Он внутри, — сказала Акико, стоя позади. — Григорий… он оставил не только слова. Он оставил часть себя.

— В тебе? — спросила Мария.

Алексей закрыл глаза. И в этот момент увидел.

Он стоял на той же площади. Но город был цел. Башни сияли. Люди в мантиях обсуждали что-то, смеясь.

На троне — Григорий. Только не он. Тот, кто когда-то был братом. Он моложе, в его глазах — жажда, но ещё не ярость. Перед ним — Алексей. Но без лица. Без формы.

— Ты не сможешь, — говорил тот Григорий. — Ты всегда был мягким. Слишком человечным. А я… я стал тем, что нужно миру.

Он поднимает руку. Появляется чаша. В ней — пульсирующее Сердце, второе. Оно шепчет, зовёт, искушает.

— Пей, — говорит он. — Или умри.

Алексей открыл глаза. Всё ещё в подземелье. Пергамент тлел в его руке. Символы на стенах вспыхнули.

— Что это было? — спросила Мария.

— Видение, — ответил он. — То, что будет, если я приму его путь.

Акико подошла ближе, осторожно, как к зверю.

— И?..

— Я не пью из его чаши. Но… я не выбрал окончательно.

И тогда земля содрогнулась.

С глубин раздался гул. Камни под ногами вспыхнули. Сотни линий, как сосуды, расползлись по полу, соединяясь в центре. Город начал оживать.

— Что ты сделал? — прошептала Мария.

— Не я. Он.

Под Гнездом начал подниматься Механизм — древняя конструкция, спящий проводник силы. Сердце Гнезда. Когда-то оно соединяло Хранителей. Теперь — оно вскрывает всё, что осталось.

Город дрожал, будто просыпался после кошмара, не зная, где сон, а где реальность. Платформа в центре площади поднялась из-под земли, как сердце, вырвавшееся из грудной клетки. На её поверхности — символы, загорающиеся один за другим, создавая сложную вязь: карта памяти. Но не всего Гнезда — одного человека.

Григория.

Алексей подошёл первым. Как только он ступил на камень, всё вокруг исчезло.

Он стоял в комнате. Узкой, сырой. С потолка капала вода. На полу — наручники. За столом — Григорий. Его брат. Тот, кем он был до магии, до раскола.

— Ты помнишь, Алексей? — спросил он. — Это был тот день, когда отец сказал: "Вы оба — инструмент. Один — для войны. Второй — для мира."

Ты был надеждой. Я — клинком. Но знаешь, что случилось?

Он поднял голову. Глаза — полны боли.

— Мир выбрал клинок.

Алексей хотел что-то сказать, но не мог. Это было не видение. Это была вшивка памяти. Кусок души, зашитый в город, запущенный через механизм. Он проживал Григория — от первого страха до последней злости.

Он видел, как брат стоял над телом матери, не в силах плакать. Как скрывался от учителей в Академии. Как впервые почувствовал Сердце — и оно его отвергло.

— Знаешь, почему я не убил тебя в порту? — спросил голос. — Потому что ты был моим слабым местом. Моя тень.

Но теперь ты стал светом.

А свет… сжигает.

Алексей очнулся с рывком.

Площадь была пуста. Платформа — обугленная. Акико стояла в стороне. Мария — опиралась на меч, бледная, но целая.

— Что ты видел? — спросила она.

— Его. Всё, что он прятал. Всё, что он чувствовал.

— И?

Он молчал. Потом подошёл к сердцу платформы, и запечатал её.

Жестом. Молча. Тени и свет сплелись. Символы погасли.

— Я мог бы оставить. Сделать это местом памяти. Или оружием.

Но я не хочу, чтобы наш путь шёл через его боль.

Он повернулся к ним.

— Мы идём дальше.

Мария нахмурилась.

— Ты в порядке?

— Нет, — честно ответил он. — Потому что часть его… осталась во мне.

Но я буду держать её. Не как проклятие.

А как напоминание, кем я не должен стать.

Акико подошла. В её глазах — уважение. И страх.

— Тогда ты готов к последнему шагу.

Он кивнул. И пошёл прочь от Гнезда Раскола. Не как изгнанник.

А как тот, кто видел Безумие. И выбрал остаться человеком.

Место не было отмечено ни на одной карте. Даже амулет Вести, доселе мерцающий уверенным янтарным светом, начал моргать, сбиваясь с ритма — будто сама реальность отказывалась указать направление.