Был однажды такой случай. В селе Никитовке устроилась работать фельдшером гражданка Тарасенок. При проверке ее паспорта обнаружилось, что в нем нет отметки о выписке с прежнего места жительства. Шевчук заинтересовался этим. Он запросил Михайловское районное отделение милиции о Тарасенок. Оказалось, что не выписалась она не случайно. Дело в том, что она совершила растрату и теперь скрывалась от ответственности.

Или другой факт. Участковый уполномоченный Фефелов проверял соблюдение паспортного режима в лестранхозе. У рабочего Миронова не оказалось паспорта.

— Он случайно попал в огонь, когда я сжигал сучья, — пояснил Миронов.

Фефелов предложил ему зайти в паспортный стол с заявлением об утрате паспорта. Когда Миронов пришел, Шевчук подробно расспросил его, принял заявление и назначил день получения паспорта. Отпустив Миронова, он нанялся проверкой его личности. Что же выяснилось? В течение трех лет Миронов разъезжал по районам Приморского края, нигде не прописываясь. Все это время его разыскивал Пушкинский городской отдел милиции Ленинградской области.

Около трех лет назад Григорию Леонтьевичу был поручен розыск неплательщиков алиментов. Принимая алиментные дела от работника, который раньше занимался ими, Шевчук впервые услышал выражение «мертвое» дело, т. е. такое, то которому розыск длился годами и надежды на его успешное завершение почти не было. Два неплательщика алиментов разыскивались семь лет, один — шесть и т. д. Дети росли, поступали в школу, годами ожидая помощи от своих отцов, а отцы и думать о них забыли.

Шевчук хорошо знал трудную жизнь семьи, оставшейся без кормильца. Он испытал ее на себе. Это было в годы Великой Отечественной войны, когда отец и старший брат ушли защищать Родину. В 1942 году умерла мать, а через несколько месяцев пришло письмо, написанное незнакомым почерком. Отец погиб смертью храбрых. На плечи пятнадцатилетнего Григория легли заботы о младших братишке и сестренке, о семидесятипятилетней бабушке. Трудное это было время, и никогда не забыть Григорию Леонтьевичу военных лет.

Теперь, когда перед ним лежала стопка серых картонных лапок с делами, он не мог не видеть за каждым из этих дел детей, не понимать, как трудно одинокой женщине растить ребятишек.

Что и говорить, положение с розыском неплательщиков алиментов было сложным. Все возможности, казалось, были исчерпаны. Но Григорий Леонтьевич твердо решил оживить «мертвые» дела, довести их до конца. Другой мог бы удовлетвориться имеющимися документами и продолжать розыск по сведениям из разного рода справок. Такой метод не устраивал Шевчука. «Бумага есть бумага, — думал он. — Больше того, что в ней написано, из нее не узнаешь. А человек… Он может припомнить что-нибудь важное, ранее забытое, чему, может быть, и сам не придавал значения. Нужно начать с людей».

Григорий Леонтьевич пригласил в районное отделение матерей, не получающих алименты, побеседовал с каждой, проверил биографические данные разыскиваемых, их родственные связи, расспросил о местах возможного проживания. Как он и ожидал, беседы дали то, чего не могли дать бумаги. Выяснилось, например, что при объявлении розыска неплательщика алиментов Вологжанина, исказили фамилию разыскиваемого, пропустив в ней букву «г». И сколько бы ни искали Вологжанина, превратившегося по документам розыска в Воложанина, найти его, конечно, было невозможно. Такая мелочь, как пропущенная буква, превратила дело в «мертвое». А когда Шевчук переобъявил розыск по правильной фамилии, место проживания Вологжанина было быстро установлено.

Жена неплательщика алиментов Быкадорова — Елизавета Николаева давно уже перестала ходить в отделение милиции. Явившись по вызову Шевчука, она безнадежно махнула рукой: «Семь лет ищут… Дочери вот уже семнадцать исполнилась». Молча выслушал Григорий Леонтьевич этот справедливый упрек.

Шевчук решил во что бы то ни стало разыскать Быкадорова и заставить его выполнить свой отцовский долг.

Из рассказа Николаевой он узнал, что муж ее во время войны находился в рядах Советской Армии. Она регулярно получала от него письма. В 1946 году пришли посылка и письмо: «Встречай, еду». Однако он не приехал. Три года ждала Николаева возвращения мужа, но так и не дождалась. Тогда она решила подать заявление об алиментах. Прошло семь лет, а результатов никаких. На вопрос Шевчука о последнем месте службы Быкадорова и о его родственниках Николаева ничего не могла сказать. А на вопрос, где он родился, ответила: «Где-то на Кубани». На Кубани?! Но ведь в розыске Быкадоров значится уроженцем Ростова-на-Дону! Или Николаеву подводит память, или розыск объявлен неправильно. Все это надо проверить.

Шевчук попросил Николаеву поискать дома адрес службы мужа в Советской Армии. И она принесла справку, высланную воинской частью в 1946 году. Это уже было что-то реальное, от чего можно было оттолкнуться для возобновления поисков.

Связавшись с архивом Министерства Обороны, Шевчук узнал, что муж Николаевой действительно служил в части, выдавшей справку. Но значился он там не Быкадоровым а Быкадыровым, уроженцем хутора Синегорска, Шахтинского района, Ростовской области. Кого же в конце концов искать: Быкадорова или Быкадырова? Шевчук как бы стоял у развилки дорог без всяких указателей.

Трудно представить, сколько усилий затратил Григорий Леонтьевич, чтобы установить истину. Скажем лишь, что розыск длился год, а в папку легло триста новых листов! Огромный труд увенчался успехом. Шевчук выяснил, что данные Министерства Обороны тоже не совсем точны. Разыскиваемый оказался все-таки Быкадоровым, а не Быкадыровым, и не Иваном Карповичем, а Иваном Поликарповичем, преспокойно проживающим в хуторе Синегорске, Белокалитвенского района, Каменской области.

С облегчением закрыл Григорий Леонтьевич шапку: еще одно дело закончено, мать получит деньги на воспитание дочери.

Одно за другим оживали «мертвые» дела. Во все концы страны летели запросы и письма из Чкаловского районного отделения милиции. Шевчук тревожил работников самых различных организаций и учреждений. Бывало, что он сталкивался с бездушным, бюрократическим отношением к судьбе человека. Тогда приходилось просить, настаивать, требовать ясного, быстрого и точного ответа. Это была живая, творческая, работа, напряженная и беспокойная, скромная и благородная. Закончилась она полной победой лейтенанта милиции Григория Леонтьевича Шевчука. Все неплательщики алиментов были разысканы.

В коллективе уважают Григория Леонтьевича. И не только как образцового работника, честного труженика. Сослуживцы знают его как инициативного и принципиального коммуниста. Четвертый раз подряд коммунисты отделения милиции оказывают ему высокое доверие, избирая секретарем своей партийной организации.

Не так давно на перекрестке Северного и Океанского проспектов можно было видеть невысокого подтянутого постового с полосатым милицейским жезлом в руке. На его обветренном, энергичном лице играл здоровый румянец. Серые улыбающиеся глаза доброжелательно и немножко строго смотрели на прохожих. Иногда он подносил к губам свисток, поднимал жезл, останавливал нарушителя правил уличного движения или превысившую скорость машину.

Этого постового хорошо знали и боялись любители висеть на подножках трамваев, шоферы-лихачи. «На спине у него глаза, — говорили они, — все видит». Постового звали Александром Егоровичем Люлькиным. Вскоре на посту его заменил другой милиционер. Теперь Люлькин появлялся на мотоцикле. Он стал командиром отделения Первореченского районного отдела милиции.

Когда во Владивостоке проходил краевой слет отличников учреждений внутренних дел, все с большим интересом слушали рассказ Люлькина. Мы решили познакомиться с Люлькиным поближе, узнать о нем побольше. И он рассказал…

До милиции я работал в Дальневосточном пароходстве. С шестнадцати лет плавал не судах юнгой, учеником кочегара. Сдал экзамены на кочегара, на машиниста второго, а затем первого класса. Во многих местах довелось побывать: в Америке, Китае, в различный пунктах побережья дальневосточных морей. Потом служил в рядах Советской Армии, а когда демобилизовался, поступил на работу в жилищно-коммунальный отдел Дальневосточного пароходства. Вот здесь я и познакомился с работой милиции, когда стал членам бригады содействия милиции, или бригадмильцем, как попросту нас называют.