– Увы. Так. И что же?

– То, что хоть у меня нет ни малейших подозрений на предмет моих коллег по научной работе, но я не стал бы ручаться, что никому из них никогда не придет в голову мысль передать основные идеи моих разработок представителям страны, которая может оказаться в будущем нашим врагом.

Барклай услышал меня и задумался. Надо добивать. Черт! Как верно и хлестко высказался в свое время Юлиан Семенов устами «папаши Мюллера»: «Знают двое – знает свинья».

– Михаил Богданович, поймите: я должен отчитываться о своей работе чуть ли не ежедневно. Значит, получение столь нужных для войск веществ можно проводить только в «дополнительное время». А где я его возьму? К тому же…

– Подождите, – прервал меня Барклай, – если военное министерство пришлет приказ не контролировать ваши работы…

– Вы подпишете мне смертный приговор. В лучшем случае. Я бы на месте заинтересовавшихся разработками посольств ныне дружественных государств меня бы просто выкрал. Ну, то есть по башке чем-нибудь тяжелым в темном переулке, связать и доставить в соответствующее посольство.

– Вы не сгущаете краски? – Было видно, что мои аргументы заставили заволноваться даже невозмутимого «немца».

– Отнюдь. А если и сгущаю. Вы готовы рискнуть? – Я уперся взглядом в глаза полководца. – Я ведь не более чем человек. Я боюсь, например, боли. Пытки не выдержу. А ведь тот, кто меня похитит, не остановится перед такой «мелочью», если от этого будет зависеть судьба его страны. Разве не так?

Вот елки-палки! Что, разыграть собственное похищение со счастливым избавлением? Только тогда поверит Барклай наш де Толли?

Честно говоря, у меня уже сложился план подобного мероприятия: отправить Тихона нанять «варнаков» для нападения на меня, покромсать их в «стружку» и представиться жертвой заговора.

Вроде необходимость отпала. Въехал военный министр в ситуевину.

– Пожалуй, вы правы: работы безопаснее проводить непосредственно в армии. Я подумаю, как это лучше устроить.

Уже хорошо. Делаем новый «вброс».

Я рассказал о наших с Бородкиным трудах в области микробиологии и вытекающих оттуда санитарии, гигиене и асептике. Генерал, немного посомневавшись по поводу первопричин болезней, все-таки проявил себя разумным человеком и оценил перспективы уменьшения некровавых потерь в воюющей армии. Договорились, что Филиппа Степановича оформят и в медицинский департамент военного министерства без отрыва от работы в Академии наук.

Барклай довез меня до дома в своей карете, после чего мы простились, договорившись, что я буду ждать от него вестей.

А через два дня вечером в дверь нашей квартиры постучали. Тихон открыл и проводил в гостиную, где мы с доктором кайфовали после трудов праведных с бутылкой хереса, ротмистра конной гвардии.

– Господа Демидов и Бородкин, если не ошибаюсь? – чопорно поинтересовался офицер.

– Именно так, – отозвался я, вставая с кресла. – С кем имеем честь?

– Ротмистр лейб-гвардии Конного полка Нехлюдов. Имею к вам поручение.

– Слушаем вас, господин ротмистр.

В ответ наш посетитель молча протянул конверт.

– Благодарю.

– Ответа приказано не ждать. Честь имею, господа! – Кирасир кивнул, щелкнул шпорами, развернулся и удалился.

Я пока находился в некоторой прострации: еще бы, чай, не каждый день офицеры лейб-гвардии мне письма притаскивают.

А вот доктор держался молодцом, аж завидно…

– Вадим Федорович, вскройте же конверт. Что там?

Я очнулся и, пренебрегая всякими условностями типа специального ножа для конвертов, надкусил бумагу в углу и оторвал краешек. Вытащил письмо.

Мы с Бородкиным чуть лбами не стукнулись, пытаясь прочитать его поскорее.

Упс! Не пришлось бы любезного Филиппа Степановича отпаивать чем-то покрепче хереса…

– Вадим Федорович, – обалдело прошептал эскулап, – нас что, приглашает к себе император???

– Ну да. А чему вы удивляетесь? Мы с вами как-никак «светила европейской науки» – почему бы государю с нами не познакомиться?

– Нет, но все-таки…

– Филипп Степанович, успокойтесь – да, визит к самому царю – это, конечно событие, но это случилось. Так что готовьтесь к нему и перестаньте нервничать.

– Легко вам говорить. – Краски на лице Бородкина сменяли одна другую просто как в мультике: багровая – розовая – белая – салатовая… И по новому кругу…

– Прекратите психовать! – В конце концов не выдержал я. – Выпейте еще хереса и идите спать, Филипп Степанович. Ночь вас успокоит.

– Думаете?

– Уверен.

– Кстати, а почему вы так спокойны? Для вас визит к монарху – обыденность?

Вот ведь зараза! Вот инфекция! У самого поджилки трясутся от предстоящего визита, а он еще что-то анализировать пытается…

Будем выкручиваться.

– Вы слышали то, что я вам сказал? Мы с вами, Филипп Степанович, совершили научные открытия, которых нет и не было за всю историю российской науки. С точки зрения Европы, во всяком случае.

Император не чужд всему этому. И он ценит престиж России во всем. Разве не так? Что же вас удивляет?

– Не знаю. Вы, конечно, логичны, но предстать перед государем… Наверное, позже я привыкну к этой мысли, но пока прошу извинить мою нервозность. Пожалуй, действительно стоит выпить еще.

– Несомненно. Причем этой бутылки нам не хватит. Тихон!

– Слушаю, ваше благородие, – немедленно «встал передо мной, как лист перед травой» мой опекун.

– Вот тебе деньги, – протянул я слуге три рубля, – сбегай к Чусовому в трактир и попроси для меня вина, он знает какое. Бутылки четыре. Со сдачи возьмешь гривенник себе.

– Премного благодарен…

– Подожди. Учти: сначала принесешь вино нам, а потом пойдешь пропивать свой гривенник, понял?

– Не извольте беспокоиться, Вадим Федорович, все исполню в точности, – поклонился и немедленно смылся выполнять приказание.

– А не много ли нам четырех бутылок будет? – с сомнением в голосе спросил доктор.

– Да кто же нас заставляет все сегодня выпивать? А запас никогда не помешает. За каждой бутылкой, что ли, Тихона гонять. Так что пока разлейте по бокалам то, что осталось, и будем потихоньку привыкать к мысли о встрече с императором.

Вино как раз заканчивалось, когда вернулся Тихон.

– Так что, ваше благородие, – слегка смущенно начал он, – я шесть бутылок принес. И там семга свежая была – тоже прихватил. Извиняйте на этом.

Ну не золото у меня слуга? Чисто Швейк. Умница.

Блюдо с нежно-розовыми ломтями рыбы было немедленно поставлено на стол. Рот тотчас же наполнился слюной и, судя по всему, ощущения доктора не сильно отличались от моих. Я понимаю, что херес под рыбу – это моветон, но если очень хочется?

– Так что, я могу быть свободен? – робко спросил Тихон.

– В кабак торопишься? Ступай, – улыбнулся я.

– Ни боже мой. Я с собой водочки взял. На кухне буду. Если что – покличьте.

За пару часов мы с Филиппом Степановичем под неторопливую беседу «уговорили» еще две бутылки и очистили блюдо от лососины. Пора было ложиться, но сначала я решил проверить, как там дела у моего Планше на кухне. Проверил…

Перефразирую великого комбинатора: «А ваш дворник довольно-таки большой пошляк – разве можно так нажираться на гривенник?» Кстати, тоже о Тихоне сказано.

Мой слуга сладко спал, сидя за столом, на котором стояла порожняя бутыль внушающих уважение размеров. И пустая тарелка – чем закусывал, непонятно. Что характерно, спал тихо – никакого тебе храпа. Сплошное умиление.

Будить его я не стал, раздевать и укладывать баиньки тоже. Утром ему сделаю внушения, а пока пусть продрыхнется.

Втык после пробуждения я сделал Тихону спокойно и «без души» – на самом деле никакой злости по отношению к нему не испытывал, к тому же сам дал добро на попойку, а границ не установил – вот мужик и оторвался до полного изумления. Даже слегка жалел распекаемого – вполне заметны были мучения перебравшего организма. Пришлось собственноручно набулькать полстакана вина для поправки здоровья жертвы жажды вчерашней.