— Хлад, сволочуга! — тут же воскликнул, перебив Гневомира, Будиволна. — Кто же ещё, как ни этот царёв выкормыш?

— И какую должность занимает в армии бывший царский генерал Хлад? — тут же поинтересовался Гневомир.

— Да вот аккурат, как ты сказал, товарищ, начальник штаба он у нас, контра. Ну ничего, мы его теперь на чистую воду выведем – и поставим к стенке!

— Надо отправить за ним бойцов, — куда спокойнее произнёс Бессараб. — Вся эта история может быть вражеской провокацией.

— Да ну, брось ты, товарищ Бессараб, — отмахнулся Будиволна. — Это ж сразу видно, товарищ из стражи, с документами по всей форме.

— Но и Хлада надо сюда пригласить, — гнул свою линию Бессараб, сразу становилось ясно, его вовсе не устраивала роль второго медведя в берлоге, ему давно уже было тесно. — Нельзя сходу обвинять людей в измене, даже Хлада. Ведь его проверяли – и проверяли крепко. И когда он пошёл на переговоры с нашими людьми в эмиграции, и когда назначали преподавателем в Академии, да и теперь, когда на фронт отправляли. А тут является незнамо кто, и кричит о предательстве.

Тут и пыл Будиволны несколько приутих. Он понял, что возможно и лишку хватил, решив сходу поставить Хлада к стенке, и объявив его врагом и контрой. Он сам подошёл к окну и кликнул часового, охранявшего ночью избу. Велел ему как можно скорее привести сюда Хлада.

— Если наша информация верна, — заявил Гневомир, — то Хлада в его палатке не будет. Как раз сейчас он сговаривается с врагами предать народное дело.

— Если всё так, — кивнул Бессараб, — то от него быстро мокрого места не останется. В расход пустить – это несложно, но сейчас не Гражданская, когда мы людей шлёпали почём зря. Это дело и тогда не было оправдано, а уж теперь – и подавно.

— Подождём, — поддержал его успокоившийся уже Будиволна. — А вы пока садитесь, товарищи, садитесь. Ждать нам, конечно, недолго, но всё-таки неудобно как-то – мы сидим, а вы перед нами навытяжку.

Стульев в избе хватало, а потому Гневомир и Готлинд тут же последовали совету, хотя после длительного перелёта сидеть ни одного особо не тянуло. Тело и так сильно затекло после пребывания в тесной кабине аэроплана.

Ждать, правда, пришлось недолго. Хлад явился в окружении нескольких бойцов в новеньких шинелях с красными разговорами. Он по привычке держал руки в карманах, и не вынул их даже в присутствии командармов.

— Ну скажи-ка нам, товарищ Хлад, — снова первым заговорил Будиволна, — что ты скажешь на то, что тебя тут товарищи из стражи в предательстве обвиняют, и в сговоре с врагами народа, засевшими в городе, на который мы со дня на день выступить должны? Уж не потому ты нас задерживал, чтобы дать им там в силу войти, а?

— И вы считаете, что я сейчас из карманов выхвачу по револьверу, и начну в вас палить, чтобы обезглавить армию? — усмехнулся своими тонкими, бескровными губами Хлад. Он нарочито медленно вынул руки из карманов шинели и сложил их на груди. — Славную провокацию против нас учинили предатели. Я ведь бывший царский генерал, уж как тут не поверить в моё предательство, уж кому предавать как ни мне? Ведь нет мне веры, и не будет никогда. А вы знаете, кто тут сидит и размахивает служебным удостоверением?

Будиволна и Бессараб только плечами пожали. Оба старались иметь как можно меньше дел со стражей Пролетарской революции.

— Это – предатель и враг народа Гневомир Милорадов, уже больше двух лет как приговорённый заочно к высшей мере. И у него хватает наглости заявиться в расположение нашей армии, да ещё и обвинить в измене меня.

В избе повисла напряжённая тишина.

Крыть Гневомиру было, откровенно говоря, нечем. Он не знал о вынесенном заочно приговоре, однако понимал, что находится на родине в розыске после нападения на секретный объект на Катанге. Вот только никак не мог подумать, что тут найдётся тот, кто может узнать его в лицо – сумел его в этом убедить Ратимир. А выходит, всё не так гладко, и противник им попался намного умнее, чем они предполагали.

Теперь либо самому выхватывать револьвер, и пытаться прорваться к аэроплану вместе с Готлиндом, либо сдаваться. Оба варианта развития событий не сулили ничего хорошего.

— Меня решили топить по всем правилам, — добавил Хлад. — Подослали человека якобы с той стороны, и тут же отправили к вам, товарищи, ещё пару подставных с новостью о моём предательстве. Вот не найди меня бойцы – завтра же меня в расход пустили бы, и слушать не стали. Верно я говорю, товарищ Будиволна?

Командарму ничего не оставалось кроме как признать правоту начальника штаба.

— И доказательство сейчас сидит в нашей гауптвахте, — завершил свою обличительную речь Хлад.

— Завтра будем со всем разбираться, — поднялся со своего стула Бессараб. Он мельком подозрительно оглядел Хлада, но сказал лишь: – Скоро утро, и бой с Болботуном. Всем надо выспаться перед ним.

— И то верно, — поддержал его Будиволна. — Завтра после боя будем с этими провокаторами разбираться, — он тоже поднялся на ноги и добавил, усмехнувшись в роскошные усы: – В городе.

— Бойцы, — велел Хлад, сопровождавшим его молодогвардейцам, — обезоружить этих двоих и проводить на гауптвахту.

Сопротивляться Готлинд и Гневомир не стали – для чего лишний раз злить конвоиров. Ведь могут ненароком и прикладом приложить, пока ведут. Однако ничего подобного делать молодогвардейцы и не думали. Знакомый уже комвзвода быстро обыскал обоих, побросав на пол револьверы и пару ножей, что припрятал Гневомир. А после их вывели из дома, занимаемого командармами, и отвели в сырой погреб, служивший местной гауптвахтой. Правда, использовался он редко – даже самым отъявленным дебоширам и нарушителям дисциплины хватало одной ночи, чтобы надолго заречься. Вот и теперь в погребе сидел только один «постоялец» – и им оказался не кто иной, как Ратимир.

И снова Бушуй опередил меня. Мои пальцы только расстёгивали кобуру, а у него в руках уже были оба его револьвера. Но в этот раз на нас никто не кидался, а потому стрелять он сразу не стал, а жаль. Перестрелка положила бы конец всем переговорам и как нельзя лучше сыграла бы на руку нам. Хотя я слабо представлял себе, кто такие эти мы. Ведь с гипотетическими врагами нашего мира боролись сейчас лишь я, Гневомир и Готлинд. Да и борьбой наши хаотические метания вряд ли можно было назвать.

— Давайте обойдёмся без резких движений, — предложил примирительным тоном генерал Хлад. — Духовлад, что вы имеете против летуна, сопровождающего нашего гостя?

— Это враг народа и нашего дела, — заявил отлично знакомый мне командир чоновцев. — Его нужно немедленно прикончить. Я гонюсь за ним от самой Катанги.

— Вы не запутались в риторике, Духовлад? — полуобернулся в его сторону генерал. — Сложно быть одновременно врагом народа и нашего дела.

— У него получается весьма неплохо, — усмехнулся Духовлад.

— Ну, столь интересный экземпляр я не имею права отпускать, — снова повернулся к Бушую Хлад. — Я вынужден реквизировать вашего летуна до выяснения, так сказать.

— Есть только одно обстоятельство, которое мешает нам, — заявил в ответ Бушуй. — Я не умею водить аэроплан. Среди вас есть кто-либо готовый сесть за его рычаги и отвезти меня обратно?

Револьверы он при этом опустил, однако в кобуры возвращать оружие явно не торопился.

— Я выделю вам пятерых конных разведчиков, — пообещал генерал Хлад. — Они проведут вас мимо гайдамацких разъездов и выведут к городу едва ли не скорее, чем добрались бы туда на аэроплане.

— Но я должен как-то объяснить отсутствие летуна князю Росену.

Похоже, драться за меня он не собирался, и просто искал удобный выход из сложившей ситуации.

— Сообщите, что его забрал к себе Духовлад – командир отряда ЧОН из Усть-Илима, князь поймёт.

— А аэроплан послужит нашему делу, — усмехнулся Хлад. — Все вопросы решены?

— Я терпеть не могу лошадей, — бросил Бушуй, пряча револьверы.

— Но в седле-то держитесь? — спросил у него Духовлад.