— Тогда и говорить нечего. У нас самих информации мало, — ответил Прыщ, — не хочу обнадёживать или пугать тебя, ба. Просто следи за новостями. Эх, как бы связь держать с тобой. Мало ли что, мы ж родные люди. А случиться может всякое.

— Ты прав, Коленька, — тихо отозвалась бабушка, произнесла его имя тихо-тихо. Знала, что никто не должен знать его. У пацана аж сердце ёкнуло. Но так принято, скрывать истинное имя. Так пошло не сразу, конечно, но это прижилось, как суеверие, и теперь как зватьдетей знали только родители или очень близкие люди. — У меня есть только рация. — Мария Ивановна вытащила её из ящика стола, — но…

— Бабушка, оставь себе, — остановил её Прыщ. — Какая рация, если вы под землёй, а я буду на другой станции. Ничего, найдём способ связаться. Главное — знай, что я буду либо на «Маяковской», либо, — он задумчиво глянул на Монету. — Недавно познакомил Микки с дедом одним, отшельник он…

— Крюк, что ли? — хохотнула Мария Ивановна, скрестив руки на груди. — Не удивляйся, давно клинья ко мне подбивал, ещё до Большой Зимы. В молодости так сказать. Мы учились вместе, хотя он и старше меня лет, наверное, на десять. Тоже агроном.

— Это хорошо, потому что Крюк показывал теплицу свою. Зашибись, бабуль. — Мария Ивановна многозначительно закивала, понимая, что растения вырастить теперь не так просто. — Я ему немного семян дал, что для тебя в Торговом Центре надыбал, так что извини, если что.

— Да ладно, внучек, всё нормально! — махнула рукой Мария Ивановна и перевела взгляд на девушку. — А тебя тоже помню. Монетой зовут, да ты же про отца интересовалась, — бабушка хлопнула себя ладонью по лбу. — Вот старая, память ни к чёрту. Я же его видела, жив был, когда сюда пришёл. Сижу в своём царстве растений и ничего не вижу. Михаил Петрович попросил оранжерею восстановить. — Она вздохнула грустно как-то, — вы на него не сердитесь. Мужик он хороший, правильный, а такие как Толик, — женщина бросила взгляд на закрытую дверь, — есть всегда. Мерзкий тип. Выслуживаться рад.

— Да уж, — кивнула Монета. — Заставил нас раздеться догола, проверить хотел, покусанные мы или нет.

— Вот мерзавец, — проговорила сквозь зубы Мария Ивановна. — А насчёт поезда…

— Ба, ты не спрашивай никого, — прервал её внук. — Нам главное увидеться, если мы собираемся уехать на нём. Самим неясно — правду говорят или это просто байка.

— Вот отправимся на «Сенную площадь», сам и увидишь, — буркнула Монета. — Не зря Сухой хотел меня допросить, ведь дедушка может и не обманывал. Скажи, ему-то это зачем?

— Монета, а как зовут твоего отца? — спросила девчонку женщина.

— Позывной у него Доктор.

— Ах, да, — закивала Мария Ивановна. — Прости, что сразу не вспомнила. Ваш приход таким неожиданным оказался. Спроси любого, Доктора тут знают, потому что врачи сегодня на вес золота.

— Это хорошо, — улыбнулась Монета. «Петрович разрешил нам остаться из-за моего отца и бабушки Коли, — рассуждала она, — в этом причина. Или у него что-то своё на уме»?

Мария Ивановна внимательно рассматривала девчонку, дверь открылась, и повелительный голос охранника оповестил о том, что ребятам пора уходить. Бабушка обняла Прыща и поцеловал в макушку Монету.

— Не волнуйтесь за меня. И, если что, — она немного помолчала, словно обдумывая, что сказать, — я попытаюсь раздобыть способ связи между нами. Все-таки мы родные и Петрович не станет мешать.

— О чём вы там болтаете? — поинтересовался вошедший в комнату Марии Ивановны охранник, услышав имя главы станции. Бабушка бросила на него суровый взгляд.

— А ты, Анатолий, уши-то не развешивай. Не по-мужски это — лезть в чужие разговоры, и впредь этих ребят впускай без промедления. Я поговорю с Михаилом Петровичем, потому что я здесь не в тюрьме и могу уйти, когда захочу. — Толик насмешливо кивнул ей, но ничего не ответил. — В любом случае от меня зависит, что ты будешь кушать, сынок, завтра.

— Понял вас, Мариванна, — проговорил охранник таким тоном, что и ежу понятно стало, он просто не хочет вступать в конфронтацию с женщиной, она же нужна главе «Пушкинской» и жителям колонии. «Вот ведьма, — пронеслось в голове Брагина, — возомнила себя важной персоной. А если б не такие, как я, некому было бы защитить эту старуху.»

Попрощавшись с бабушкой, Прыщ ощутил некое облегчение. Он шёл позади сопровождавшего их помощника Петровича и крепко сжимал за руку Монету. «Для чего главе нужен этот придурок, — размышлял пацан, и в его сердце копилась ненависть к охраннику. — Прикончить бы его при первой возможности».

— Ты чего? — тихо шепнул ему девушка. Он ничего не ответил, лишь сверлил взглядом затылок Толика, надеясь в душе, что прожжёт в его черепушке дыру. — Не стоит он того, — тихо сказала Монета. — У нас есть и другие дела. Жаль, что не смогу в этот раз повидать папу. Просить снова? Не дадут добро.

Прыщ кивнул ей и больше не проронил ни слова до того момента, как они снова оказались у двери кабинета Петровича. Парень попросил, что хотел бы сказать главе станции пару слов, и охранник, включив рацию, связался с главой «Пушкинской». Дверь открыл перед незваными гостями нехотя, и ушёл на свой пост, недовольно хмыкнув. Надеялся, что хозяин не станет говорить с малолетними выскочками.

Прыщ прямо без обиняков сказал Михаилу Петровичу о том, что бабушка нестанет просто так пахать на чужих людей и в любой момент, если захочет то уйдёт отсюда.

— Конечно, — спокойным тоном ответил Петрович. — Никто недержит её здесь, хоть она и очень нужна нам для оранжереи. А что хочешь ты, мальчишка?

— Понимаю, что сейчас здесь спокойнее, да и сотрудничество с вами, это хорошо для всех. У меня просьба есть одна. Не мешайте нам встречаться. И мы будем говорить с Марией Ивановной столько, сколько посчитаем нужным. А этот Толик пусть не докапывается, особенно до неё. — Прыщ бросил взгляд на густо покрасневшую Монету. — Я опасался за её безопасность и скажу, что мог бы запросто сломать этому уроду шею, но понимал, что мы не на своей территории. Поэтому давайте договоримся, что раз бабушка помогает вам, то и вы не станете мешать нам.

— Закончил? — усмехнулся Петрович. Прыщ кивнул. — Толя выполняет свою работу и нам заражённые не нужны.

— У меня иммунитет. — На слова Прыща глава удивлённо приподнял брови. — Меня уже кусали, и я выжил и при этом стал сильнее. На нашей станции есть девочка, она выжила тоже и у неё тоже какие-то способности. Немудрено, что кто-то из ваших людей, такой же как мы. Король тому пример, но у него свои непонятные планы сумасшедшего придурка. Поэтому давайте жить дружно.

— Хорошо, — ответил Петрович, а сам задумчиво смотрел на парня, которому вдруг стало не по себе от его взгляда. «Чёрт и дёрнуло меня рассказать ему правду, — пронеслось в мыслях пацана, — хотя, что мне терять. До выхода недалеко, и сбежать мы всегда сможем. Если Петрович что задумал, то дела плохи, ну, а если он дурак, ему только хуже». — Идите, — наконец выдавил он и добавил: — Не злись на меня. Если что будет известно о том поезде, мы всегда сможем договориться.

Прыщ не стал отвечать ему, да и не хотелось парню ни о чём договариваться с главой «Пушкинской». Не доверял он ему ни на грамм. Вдруг вспыхнула мысль: «Ведь я ничего не говорил ему о поезде? Значит, информация есть и, скорее всего, Сухой тоже в курсах, как и Молот, глава станции «Гостиный двор». Они точно решили свалить на том поезде, как петух жареный крылья расправит».

Монета не расспрашивала парня, хотя тоже поняла — Петрович недоговаривает точно о своих планах. «Да и кто мы такие, чтобы с нами делиться ими, — размышляла она, — но для чего Коля сказал ему, что он был укушен, и у него иммунитет к зомби-вирусу».

Поднимаясь по ступеням, ребята плотнее застёгивали куртки. Прыщ глянул на часы, понимая, что пора спешить, да и в желудке что-то жалобно заскулило и снова хотелось поесть. Отвар и бутерброды бабушки, конечно, хорошо, но ничто не заменит банку тушёнки или кашу с ней же.

Толик молча открыл дверь, выпуская пацана и девчонку в тоннель, ведущий к выходу со станции. «Заткнулся и, слава богу, — рассуждал Прыщ, словно только и ждал повода разбить самодовольную морду этого верзилы. — Это несложно, и главное — быстро». Тем не менее, драки не случилось. Монета засунула в карманы руки и, проверив оружие и патроны, кивнула привратнику, тому, кто сидел у железной двери с окошком.