— Зато ты орешь за двоих. Кому-то можно и помолчать.

Они правда похожи более, чем хотели бы признаться самим себе. Но первым заговаривает Нис.

— И ты не удивлен, что мой оте… отец наш морской Айджиан держит здесь не только тебя, но и меня?

— Мой бы наказал куда строже, — Дей откидывается на спину, трет руками лицо.

— Да что ты все время делаешь?

— Глаза чешутся.

— Айджиан так махнул магией, что ее хватило бы оживить мертвого. Так что не прикидывайся, у тебя давно восстановилось бы все. Снимай свою повязку, давно мечтал увидеть твои глаза.

— Ты их вырвать мечтал! — смеется Дей.

— Что? И что смешного?

— То, что нельзя вырвать то, чего нет. Ты опоздал на годик.

Нис молчит: благой маг не может обманывать, не имеет права лгать. Вода словно бы темнеет. Спрашивает очень тихо:

— Я сражался со слепым? Как это возможно?!

— Я вижу магически. Это не то, что зрение, но порой куда сильнее… Долго рассказывать.

— Да у нас времени навалом!

— Ты не удивлен, отчего вы вообще смогли ходить по земле так долго?

— Магия когда-то бы да восстановилась.

— Что ты знаешь обо мне и Алиенне?

— Что ты, тварь, взял ее силой, а она впала в сон-жизнь.

— Я давно перестал спорить об этом со своим и даже неблагим двором, но скажу тебе в этой третьей державе: я виноват во многом, и да, я хотел взять ее силой. Когда уверился, что она выбрала не меня. Но отпустил. А она не ушла. Она осталась со мной, сказала, что любит меня… И мы разделили эту ночь.

— А наутро заснула? Что-то не верится.

— Можешь не верить, сколько хочешь. Можешь не верить даже собственным глазам, хотя…

Дей стягивает перчатку, и в темно-синем океане на его пальце загорается Кольцо. Черное пламя и бело-золотистый огонь, восьмерки, обозначающие истинную любовь, которую нельзя завоевать и нельзя взять силой.

— Она беременна, Нис. У нас будет двойня. Все мечтают об Алиенне, но подумай, кого ты хотешь получить в жены. Женщину, которая всю свою бесконечную жизнь будет любить другого. Даже если будет обнимать тебя в постели.

— Как ты лишился зрения? — после долгого молчания спрашивает Нис. — Так сильно, что оно все еще не восстановилось? И почему тогда Алиенна все же заснула, если у вас все было по любви?

— Она усомнилась во мне наутро. Бранн уверен, что тут вмешались друиды. Они же заверили меня, что Алиенну вернет к жизни ветка вереска, цвет жизни, который когда-то Мидир подарил Лорканну.

— И неблагие вот так взяли и отдали его? — с сомнением в голосе спрашивает Нис.

— Не отдали. Я потерял все, надежду, любимую. Ты знаешь неблагих королей?

— Джоков? Так, слышал немного, что доносится из новостей мира.

— Есть третья принцесса. Она слепа. Была слепа, — Дей вздыхает. — Я отдал ей свои глаза. Мир посчитал это достаточной платой за проступок Мидира, и магия вернулась.

— И ты попросил взамен цветок?

— Нет, Нис. Я был на грани отчаяния и отдал зрение просто так. Чтобы хоть кто-то был счастлив. Мне очень долго казалось, что я потерял все…

— Все, Дей, все! Хватит, помолчи. Мне нужно обдумать твои слова, — Нис уходит вглубь камеры и заворачивается в собственный плащ, ставя магическую защиту.

Эй, мой волк! Не вешай нос! Ага, Нис думал, что он рыцарь на белом кельпи. И что Лили — несчастная принцесса, что только и ждет его, спасителя. Ну пусть подумает, как это выглядит сейчас, когда правда ему известна. И почему его меч сломался лишь потому, что ты на него прыгнул. Знаешь, это было очень и очень глупо! Но сработало, да. Не должно было, но сработало. Странно.

Да, я… Что? Я зеленый? Не желтый? Не знаю почему. Уф, мой Дей, позеленеешь тут с вами! Я еще и мурашками с изнанки покрылся от этого фоморского холода!

Да, Бранн все еще спит. Не стоит его будить, чтобы спросить как он себя чувствует.

А хочешь… Знаешь, а Лили сейчас в Черном замке. Примерно знаю, что там происходит. Ты знаешь, одна лапка тут, другая — там… Показать? Я попробую.

А вот и могу, вот и поймал!

Смотри!

Моя солнечная госпожа оказывается у замка совсем скоро, хотя уже после того, как процессия скрывается в воротах. Не слушая спутанные объяснения стражников и придворных, Алиенна требует провести себя к Гволкхмэю, ши опускают головы — офицер очень плох. Они думают, что принесли его в родные стены умирать, о чем лекарей предупреждало уже письмо, но моя госпожа сердито белеет, и ей спешат указать дорогу.

В конце коридора мелькает спина Алана — седого волка легко узнать с любой стороны, похоже, торопится организовать и собрать волков в замке, наверняка грядет осадное положение. Опять.

Ну, короля-то и правда на месте нет. Уже второй раз за этот год!

Впрочем, королева-то на месте. Однако куда же торопится советник? Не знает, что Алиенна тут? Иначе его спина не растворялась бы на другом конце коридора.

Алана не видно, и я успеваю заинтересоваться — куда подевался начальник стражи? На посту? В палате? И если в палате — пациентом или скорбящим родственником? Судя по тому, что я видел глазами моей госпожи, вероятность этих вариантов примерно равна.

Благо, наша волчья королева собирается проверить одну из моих догадок. Вернее, одну палату. Палаты для раненых тут же, на первом этаже, а возле кровати Мэя заливается горючими слезами взрослая волчица. Оглядывается на Алиенну, качает головой, сводит губы, пытаясь вернуть себе достойный вид, но слезы катятся и катятся из серебристых, со звездочками, точно как у Мэя, глаз.

Моей госпоже не требуется объяснений, чтобы разобраться, что это за волчица: многократно упоминаемая Мэем его великолепная мама. Сейчас горько оплакивающая пострадавшего почти смертельно — это вопрос только времени — сына. Алана рядом нет, так что он либо действительно ужасно пострадал на пару с воспитанником, либо, что вероятнее, был озабочен советником и делами, которые способны отвлечь горюющего волка.

Моя солнечная госпожа сбрасывает перчатки, плащ, устраивает их решительно на ближайшей тумбочке, закатывает рукава: ей не нравится настолько затихший балагур.

— Возьмите его за свободную руку! — этот ни много ни мало приказ адресован волчице, которая старше моей госпожи примерно в сорок раз. — Да не мешкайте!

— Спасибо, вы добры, королева, — серые глаза кажутся вовсе прозрачными, из-за горя они блекнут, показывая возраст волчицы. — Я наслышана об этом, — всхлипывает, — от сына, теперь могу убедиться воочию, но что же тут сделаешь?

Закрывает лицо руками, плечи ее вздрагивают, стойкая красавица, вырастившая настоящего волка, плачет. Похоже, она вовсе не видела Алана, иначе они беспокоились бы на пару. Точно, советник его увел.

— Что же тут сделаешь? Я не чую сына, — проводит аккуратно рукой по его лицу, приглаживает жесткие от крови пегие пряди на виске. — Это значит, что Мэй уже не здесь, — слезы сами катятся из её глаз, — а продолжает дышать из своего любимого чувства противоречия. Он всегда, всегда, всегда обожал не оправдывать ожидания, быть лучше всех возможных мыслей о нем. Чаще всего это получалось ненамеренно. Мэй не забыл Алана после ста пятидесяти лет на границе с фоморами! Мэй всегда помнил, что наш Дом именно тут! Сюда и вернулся умирать!

Волчица хочет опять спрятаться за руками и платком, но не может оторваться от лица сына, все ж таки пережившего удар, долгое время одиночества и дорогу до замка на спине дракона.

Право слово, был бы я сейчас там, я бы их всех по очереди как следует куснул! То начальник стражи, почти отдавший свою искру вечности, то отчаявшаяся мать! Как будто они уже совсем со своим офицером распрощались!

Моя госпожа оглядывается на женщину в сомнении: она, в отличие от меня, разрывается между желанием утешить горюющую мать и взгреть отчаявшуюся женщину. Моя госпожа стала только более решительной после брака с моим Деем.

— Я вас не понимаю! — волосы горят белым, ой-ой, это опасно. — Ваш сын! Гволкхмэй! Не сдался до сих пор! Даже получив удар по голове, удар подлый и со спины, Мэй, зависший между жизнью и смертью, рвется обратно! А вы не желаете верить в него именно сейчас?!