— Спукайся же, коли не трусишь. Или будешь сидеть до еще одного Проклятия? Мы поедем на этьяках, позови, — это было сказано кому-то, стоящему рядом.

Этьяки? Наверняка не страшнее эйтеллов. На летучих конях Гвенн уже путешествовала, так где наша не пропадала?

— Везде пропадала, — сказала сама себе Гвенн и отпустила спасительную ветку.

Перевернувшись в воздухе, опустилась на ноги, сохранив равновесие. Выпрямившись, принялась оглядывать лесных.

— Где же твоя охрана, принцесса? — спросила ши в королевском плаще.

— Мне не нужна охрана!

Мысли текли мерным потоком, прокручивая события последних дней, новости от ищеек-нюхачей и слухоловов, а разум подкидывал решения. К примеру, место, куда он только что отправил Гвенн, должно было оказаться самым спокойным, более того, не менее чем через полчаса там должна была оказаться леди Тайра, которая не упустит случая забрать к себе почти что родню методом действенным, но неприятным для волчьей принцессы, но там же существовала и опасность магических возмущений. Связь с Алиенной и Лугом была оборвана полностью, а ведь советник планировал держать ее под контролем, или хотя бы договориться с ее дядей об отсутствии давления на свежеиспеченную королеву Благих земель! Оставалось надеяться, что прямого вреда беременной племяннице дядя не причинит. Что Алиенна сможет постоять за себя, было маловероятно.

Советник еще раз прокрутил сводки с Северного моря и донесения от прибрежных фортов, наложил на них временную сетку магических волн и понял, что времени у него еще меньше, чем думалось. Фоморы смогут дойти до Черного замка меньше чем через месяц, а что Нис захочет этого, сомневаться не приходилось. Хорошо, что ни Гвенн, ни Алиенны к этому времени в цитадели волков еще не будет.

Джаред позволил себе слабость и позлился на Вогана. Повар волков имел таинственную связь с кулинаром Октопой, неблагим осьминогом, и громадным крабом, поваром фоморов. У советника таких источников не было. Делиться сведениями Воган отказался, предложив поделиться чем имеется: икрой морского ежа и тухлыми яйцами. Советник оценил иронию, есть иноземную пищу отказался.

Джаред оскалился и позлился еще и на законы мира ши, по которым он не мог открыто вербовать себе сторонников и подкупать детей иных Домов. Потому что в ответ на прямой вопрос они обязаны были бы дать прямой ответ своим королям, а так скоро лишаться осведомителей — кощунство. Оставалось ловить информацию где только можно, обмениваться сведениями через письма, а то и между строк.

Нужно было успеть еще решить с десяток мелких вопросов, касательно браков детей разных Домов, успокоить Дея, переговорить с тоже встревоженным Аланом, посоветоваться с Бранном о волшебных предметах, запертых в тайном отделении сокровищницы и начавших подозрительно активно шевелиться… Много чего нужно сделать, а он ничего не успевал.

Когда одни и те же мысли пошли по десятому кругу, глаза зажгло от солнечных лучей. Джаред попытался повернуться набок или хотя быть сморгнуть, и это было единственное действие, которое он смог сделать.

— И что ты тут делаешь? — раздался не ко времени голос Угрюма.

— От… ды-ха-ю-у-у, — набравшись сил, ответил советник.

— Сдыхаешь? Похоже. Уже рассвело, а чтобы ты, родня, столько валялся на земельке, я не припомню.

— Н-н-не…

— Все люди — братья, не слыхал? — ухмылялся невидимый Угрюм.

— Уй-ди!

— Джаред, ты меня не любишь, и это взаимно. Но ты не дал мне когда-то умереть, а я не позволю помереть тебе. На земельке валяешься, а земелька-то не помогает. Чувствуешь что-то? Похоже, нет.

А ведь и правда, боли не было вовсе. Джаред слабо дернулся, когда его подхватили и положили куда-то. Судя по запаху и положению собственного тела — на коня, плавно двинувшегося куда-то.

— Дурень, ну дурень же! А еще меня ругал, — причитал Угрюм рядом. — Знаешь, какой ты сейчас красивый, а? О видел бы ты себя. Вид — зеленее некуда. О скулы порезаться можно, под глазами мешки. Тебе лечиться надо! Кровь течет отовсюду, из ладоней, ушей, рта и даже глаз. Все кружево заляпал. А рядом с тобой земля-то подгорела. Ты сколько Окон наоткрывал, ушастый умник?

Джаред плотно прикрыл глаза, но это не помогло. Всего-то второе Окно за несколько дней, хотя и в иные Дома. Не рассчитал немного. А его продолжал отчитывать и куда-то тащить полукровка, не сильно любимый, но близкий по крови.

— Не переживай, советник. Мы едем в твой любимый Черный замок.

Джослинн раскрыла глаза. Утреннее солнце задержалось на ее изогнутых ресницах, пощекотало щеку, высветило деловито ползущую по травинке улитку. Прозрачно-медовые рожки обратились к лицу девушки, а потом развернулись от нее. Джослинн проморгалась — было на что посмотреть. Бранн во всей красе шустро носился по полянке, поднимал с земли гибкие ветви, прилаживал их к двум деревцам, стоящим в пяти локтях друг от друга, создавая ветвистую арку. Вот подхватил кувшинки и деловито украсил ими переплетение цветов и ветвей. И был, в отличие от нее, полностью одет! Джослинн покраснела, приподнялась на локте и поняла, что тепло и уютно ей потому, что она и лежит, и укрыта покрывалом, похожим одновременно на мох, и на перья, и на подшерсток. Подобное сочетание прекрасно подходило для Бранна, сочетающего несочетаемое. Логичный и алогичный одновременно, и невероятно обаятельный.

Джослинн подозрительно поглядела на аккуратную стопку ее собственной одежды, лежащей рядом. Она прекрасно помнила, как скидывала одежду, а еще — как они на пару валялись на ней. Теперь и сюрко, и лейне были не только вычищены, но и, судя по всему, отглажены! На расстоянии вытянутой руки — чашка, над которой вьется белесый пар. Чашка тоже полупрозрачная, тонкая, розовая, а на блюдце — две печенинки в форме сердечка.

Джослинн отогнала видение Бранна с одной кистью из утюга, а другой — печки, хотя было понятно, что чистка одежды, как и завтрак, его неблагих ручонок дело. Шаловливых ручонок, подумала Джослинн и опять покраснела. Ее сомнения в собственной женской привлекательности для одного странного и глубоко любимого ши можно считать развеянными. И развеянными не единожды. Джослинн вздохнула, зарылась поглубже в пухоодеяло, наслаждаясь собственным личным счастьем, в котором, как ей казалось, ей было отказано всеми силами, как высшими, так и низшими. Ну и что, что подскочил и бегает как ужаленный, может, у неблагих такие обычаи? Или решил размяться? Джослинн была не против совершенно. Ей, кто прятался ото всех триста лет в башне звездочета, открылся мир, куда так долго звал ее Джаред. Советник, похоже, не мог пройти мимо ни одной девушки, попавшей в беду. И хотя Джослинн этого не показывала, после встречи с друидами ее жизнь превратилась в мир теней наяву. Как истинная волчица, она подумывала о самоубийстве. Но на войну ее, конечно, никто не пустил, а бросаться на меч или с башни не позволяла все та же гордость дочери Дома Волка. Мало того, что истинная любовь убивает, так еще и один поцелуй Джослинн станет последним для ее избранника!

Поэтому она ходила в одном и том же, совершенно не смотрелась в зеркала, а когда мельком видела там нечто, похожее на ведьму, только радовалась. Молодые ши в ее редкие выползки шарахались, Джаред убеждал не верить дурным предсказаниям, а Джослинн вздыхала и убегала подальше от суетного Двора, к любимым цифрам и подсчетам. Как на ее пути оказался Бранн, не знают и древние боги. Он смог вывернуть слова друидов наизнанку и осветить ее жизнь огнем любви, без разницы, истинной или нет, главное, единой и самой лучшей. Правда, чуть не умер при этом! Что до внешности… А у нее, оказывается, и волосы серебристые, и кожа белоснежная, и глаза небесные, и вся она хороша вкупе и по отдельности. Да-да, особенно — по отдельности. Единственное, что она могла поставить Бранну в вину, так это его невыносимую, томительную нежность. А так… все оказалось похоже и непохоже на рассказы взрослых волчиц и ее собственные книжные познания. Так что теперь жизнь она ощущала в полной мере — и сладость раннего утра, и птичьи переливы, и легкий шелест ветра, запутавшегося в еловых ветвях.