В какой-то миг войско даже воодушевилось, однако внезапно грянул гром. По крайне мере так им показалось перед тем, как под их ногами оказался трёхсот пяти миллиметровый снаряд гаубицы Виккерса.

Один за другим, артиллерия начала накрывать всю десяти километровую зону. Ни холмы, ни приказ Генерала отступать не мог спасти жизни этих несчастных людей.

Те, кто выжил после первой волны взрывов, накрыл страх. Их ноги забыли как двигаться, а лицо побледнело как у мертвецов.

Отовсюду исходил столь омерзительный запах гари, а то, что осталось от их бывших товарищей, теперь пластом лежало на земле.

Раненым повезло меньше всего. В отличие от выживших или мёртвых, их накрыло море агонии. Конечно, неприятно смотреть, твоя рука или нога валяется в десятках метрах от тебя.

В такой ситуации лишь единицы могли сохранять своё хладнокровие. Одним из таких личностей был сам генерал. Из его уст лишь слетело словосочетание «кара божья» перед тем, как рядом с ним и его рабом прилетел снаряд. Взрыв, а за ней ударная волна, что отбросила обоих на несколько десятков метров в сторону.

Взрывы продолжали греметь ещё какое-то время, покуда местность не была сровнена с землей. Армия, состоявшая из восьми ста тысяч человек, была практически уничтожена. Это было разгромное поражение.

В самых задних рядах лежало два человека. У первого отсутствовали правая рука и нога, и ему оставалось недолго жить. Второй же остался почти цел и невредим.

— Но… почему? — Спросил он, повернув голову в сторону генерала.

Несмотря на агонию, Мюрей даже не корчился от боли. Более того, в нём нашлись силы говорить.

— Мер… мне бы хот, — не успел он закончить, поскольку начал кашлять кровью.

— Тьфу! — Продолжил он хриплым голосом.

— Я прожил хорошую жизнь, и пожалуй… — кашель вновь напал на него, не давая закончить мысль. Его вид был ужасен, но он не думал останавливаться.

— Сожалею об одном. Ладно… Мер, послушай старика. — К горлу вновь подступила кровь, но он не стал останавливаться.

— Живи. Живи так, как считаешь нужным. Это будет моим прощальным подарком тебе. Прощай, человек, который мог быть мне другом, которого я не заслуживаю, — закончил он свою мысль, расхохотавшись громким смехом, после чего его глаза навеки остекленели. Смерть пришла за ним и вцепилась в его душу своими цепкими лапами.

Мер в свою очередь испытывал смешанные чувства. Он даже не мог произнести ни слова. Человек, которого он презирал больше всего на свете, спас ему жизнь и даже сказала такое перед смертью.

Увы, к нему только сейчас пришло осмысление того, что на этом человеке была надета маска, кою он ошибочно посчитал лицом. Теперь он смотрел на тело генерала другими глазами.

Это был одинокий человек. Он отгородился от всех, и ему не хватало близкого человека. Человека, которому можно было раскрыть свои чувства. Было больно осознавать, что он, Мер, был для Мюрея кем-то ближе друга.

Мюрей был большим грешником. Он заслуживал презрения, однако даже так, в нём было немного доброго.

В этот же миг он вспомнил слова, сказанные генералом перед атакой.

— Постарайся не погибнуть в предстоящем сражении…

Теперь это не выглядело как сухое предложение. Теперь в них чувствовало тепло. Так значило ли это, что Мюрей ценил жизнь Мера даже больше своей?

Ещё раз посмотрев на генерала, в сердце мера словно бы что-то щёлкнуло. Как будто кто-то активировал скрытый механизм.

На тело покойника упала горькая слеза. Проявленное добродушие всё же говорило о нём, как о человеке, что выбрал неправильный путь. Быть может, при иных обстоятельствах они могли стать хорошими друзьями…

Его взгляд упал на крепость. Ворота были открыты настежь, и гора солдат вышла для того, чтобы взять всех выживших в плен.

Ещё раз посмотрев взглянув на Мюрея, он медленным шагом побрёл навстречу к своей судьбе…

— Идиоты! Какие идиоты не поняли приказ взять генерала и его подчинённого в плен? Идиоты! На гауптвахту всех отправлю! На нарах спать будете! — Ходя из стороны в сторону, кричал командир артиллерийского корпуса на своих подчинённых.

Помимо этого титула, он имел ещё два — статус графа Танкервиля, а также хозяина этого города-крепости. Сам же он выглядел как старичок лет шестидесяти-семидесяти, с гусарскими усами и выпирающим пузом. Его образ дополняла сабля, которой он без стеснения и зазрения совести махал на глазах солдат.

Толком было неизвестно, но кто-то может по случайности, а наверное специально нанёс удар артиллерией туда, где стоял генерал. Командир предполагал, что здесь таилась личная обида, однако толку от этого было мало.

— Вы, идиоты, хоть понимаете, в какой заднице находится наш корпус? К чёрту погоны, нас отправят на виселицу, если только выяснится, что генерал умер по вашей халатности! Чёрт, и что мне теперь делать?

В этот миг донёсся голос рядового со стены.

— Мой командир, солдаты наткнулись на выжившего полковника. Возможно это наш клиент.

— Вот молодец. Хоть кто-то хорошие вести принёс, в отличие от вас, оборванцев. Сынок, продолжай в том же духе, и я тебе лычки сержанта дам.

— Буду благодарен, мой командир. Разрешите вернуться на пост.

— Разрешаю. И доложи лейтенанту, чтобы привёл полковника ко мне в кабинет. У нас с ним предстоит серьёзный разговор. И да, окажите гостю первую помощь, если тот в ней нуждается.

— Есть! Отклоняюсь выполнить приказ!

Перекинув карабин на другое плечо, солдат в спешке побежал в противоположную сторону.

— Молитесь, чтобы это был он, и тогда вместо голов полетят ваши погоны. Всё, разойтись. И да, майор Гордей, прикажите солдатам расчистить территорию. Не хватало ещё, чтобы к нам в город ещё одна чума нагрянула.

Мужчина средних лет сделал шаг вперед, отдал честь и отправился выполнять приказ. В свою очередь граф Танкервиль вернулся в командный центр, чтобы послать гонца сообщить об успешности задания.

Где-то через час раздался стук в дверь, а за ним и генеральское «войдите.» Внутри помещения, помимо командира, присутствовало ещё двое человек — первый лейтенант, девушка лет тридцати-тридцати пяти, с короткими чёрными волосами и прекрасными зелеными глазами.

Несмотря на её пол, в армии никто не смел распускать на неё руки — все знали, что она единственная дочь графа, и уж в ней он точно души не чаял.

Вторым же был сравнительно молодой мужчин, а в оборванных одежде офицера Инпогрина. Его лицо было хмурым, а во взгляде читался опыт. Складывало ощущение, что этот человек прошёл не через одну войну, и видел не одну тысячу смертей.

Возраст несколько смущал генерала — уж больно был он суров для такого молодого возраста. Он привык видеть вспыльчивых непосед, но не хладнокровных воинов, давящих своей аурой.

Опыт приходит со временем — так он всегда говорил. Смотря же на этого человека, может показаться, что мудрость свалилась наковальней ему на голову. Это лицо, этот взгляд — он казался таким родным. В нём чувствовалась усталость.

Усталость приходит к нам с возрастом, ближе к старчеству. Здесь же был особый случай — этому человеку осточертела жизнь. И тут в графе проснулась сочувствие к парню.

— Отец, я доставила этого человека, как ты просил.

— Молодца, доченька. Не в формальном тоне, как я люблю.

Девушка конечно закатала глаза, но ничего не сказала насчёт поведения своего отца. Она уже давно привыкла, что он так обращается к ней перед посторонними. Однако вражескому полковнику казалось было плевать на это. Его мысли были занят чем-то другим.

— Мне уйти?

— Будь добра. Мне бы хотелось наедине поговорить с нашим гостем.

— Только не пей! У тебя, итак, больная печень.

— Да не буду я.

— Ну конечно. А потом ввалишься домой в дубень пьяным, а мне переживать!

— Доченька, ну не при чужих же.

В ответ девушка положила руку на руку и подняла бровь, как бы угрожая расправой.