Сегодня всё было иначе.

Ни смеха, ни цветов, ни восторженных криков. Их заменяло мерцание огней в фонарях, скверно убранное кровавое пятно под ногами да четыре неподвижных тела, оттащенных в сторону. Одно из них мертвое, а другие, возможно, на грани смерти. Эрне впервые показалось странным, что мудрый всеведущий бог Ахиррат и глава Онгхус Ар не пошли таким простым и красивым путем, а выбрали иной, извилистый и жестокий. Эта мысль была недостойной, грязной. Эрну зазнобило, и она обхватила себя за плечи, но увидев, что на нее смотрят, заставила себя опустить руки и выпрямиться. Она подумает об этом позже, когда окажется одна.

Ту часть обряда, в которой жрецы предыдущего хранителя обесцвечивали и снимали старый знак, они пропускали. Совершать это было некому, да и вряд ли бы служители ветра согласились на такое. Онгхус Ар говорил, что та часть и прежде была лишь формальностью, пустым проявлением вежливости, и не влияла на результат. Все должно было сработать и так, хоть с ней, хоть без нее. Божественная сила предвидения не могла ошибаться.

Эрна с опаской перешагнула внешний круг линий, вновь сиявший ровно и чисто. Она ждала, что Инаш, владыка ветра, покарает ее за святотатство, но Ахиррат хранил свою жрицу, несмотря на недостойные мысли. Ей лишь почудилось, что голубое свечение легко, будто перышком, щекотнуло ей лодыжку.

Эрна уверенно заняла положенное место в узоре. Она заучила порядок ритуала от начала до конца и могла повторить свою роль даже во сне или с закрытыми глазами. Девять человек на равных расстояниях друг от друга между первой и второй окружностью и один в центре, как проводник божественной силы.

Онгхус Ар заговорил размеренно и гулко. Он выговаривал одну за другой традиционные фразы, обращаясь то к Инашу-ветру, то к Ахиррату-провидцу, то ко всему Йарахонгу, раскинувшемуся вокруг. Воздух сделался тяжелым и душным, как перед грозой. Стеклянные светильники качались на своих цепочках, огоньки в них то почти затухали, то разгорались с новой силой. Линии знака прежнего хранителя побледнели, истончились и исчезли. Силы медленно, будто нехотя, собирались вокруг моноптера. Эрна не видела их, но ощущала всей кожей, каждым вставшим дыбом волоском. Воздух дрожал, как над нагретыми в полдень камнями.

Эрна стояла на своем месте, выпрямившись и раскинув руки в стороны. Её ладони двигались как положено, изо рта выходили заученные слова и звуки. Сердце колотилось лихорадочно, как птица в клетке, и Эрна никак не могла его унять. «Что-то идет не так, — билось в ее мозгу, — что-то неправильно». Напряжение нарастало, свивалось в плотный комок, забивало лёгкие. Она проталкивала в себя воздух через силу — вдох, ещё один, ещё — и чувствовала, что слабеет. Еще немного, и ей не достанет сил вдохнуть. Голова Эрны закружилась, перед глазами все поплыло, в груди закололо. Она испугалась, что сейчас упадет, но внезапно всё закончилось.

В ночном небе будто лопнула струна. Резко и сильно запахло озоном. По всему телу Эрны разлилось тепло, и она счастливо торжествующе рассмеялась.

На мощеном полу моноптера между колоннами сплетался новый узор. Лиловые линии вспыхивали, перетекали одна в другую, прихотливо извиваясь. Эрна с восторгом и благоговением узнавала части рисунка, похожие на мозаику в главном зале их храма. Вот очертания лепестков пиона, вот причудливо начертанные божественные символы. В центре выплелось распахнутое серебряное око. Глаз мигнул и обвел взглядом каждого из стоявших вокруг а потом уставился вверх, в купол, став просто светящимся рисунком.

Рядом кто-то смеялся, кто-то кружился на месте, запрокинув голову. Глава Онгхус Ар неподвижно стоял в центре круга, зажмурившись и чуть покачиваясь от усталости. Эрна подбежала к нему, торопливо переступая через линии узора. Она хотела подставить плечо, но он отстранил ее жестом и открыл глаза.

— Теперь всё будет правильно и хорошо, — голос главы гулко разнесся между колоннами, — Владыка Ахиррат, смотрящий вперед, укажет лучший путь нам и всему Йарахонгу. А невежды восславят нас, и очень скоро. Я проверял, я знаю.

Ликующие голоса слились в едином вскрике. Лландер, Канефа, Брум, Кхандрин, Нок, все остальные — каждый был счастлив.

Эрна опустила глаза. Беспокойство, отпустившее было ее, нарастало с новой силой, сдавливало грудь, не давало спокойно дышать.

— Пожалуйста, — прохрипела она, цепляясь за рукав главы, — умоляю, посмотрите в будущее еще раз.

Онгхус Ар раздраженно тряхнул рукой, сбрасывая ее пальцы.

— Глупая трусиха, — прошипел он, сощурившись, — ты не веришь в неизбывную мудрость Ахиррата?

Эрне захотелось провалиться, исчезнуть на этом самом месте. Как она могла усомниться, как она вообще осмелилась говорить о таком вслух?

— Но мы сегодня добры и милостивы, — продолжал Онгхус Ар, — мы радостно глядим в грядущее, и потому посмотрим снова и насладимся плодами победы.

Он довольно усмехнулся, его глаза полыхнули лиловым. Эрна смотрела в его лицо с надеждой и страхом.

Почти сразу улыбка стерлась с губ главы, брови изумленно выгнулись. В следующий миг его лицо исказилось страхом. Крик ужаса и отчаяния пронзил ночной воздух.

Многие из тех, кто живут в Йарахонге достаточно долго, умеют слушать город.

В этом нет ничего необычного. На такое способны старожилы многих городов. Иногда, выходя из дома, чувствуешь, что весь мир вокруг благодушен и расслаблен, напоен дремотной негой. Или, напротив, собран и сердит. В такие дни — берегись и, если повезет, сумеешь избежать проблем. А может, и нет.

Игнасию голос города был хорошо знаком. Прислушиваться к нему давно вошло в привычку.

Весь этот день Йарахонг лихорадило. Сначала это было заметно едва-едва, только если хорошо присмотреться. На первый взгляд, город по-прежнему благодушно щурил глаза и усмехался — цветастые одежды, беззаботные голоса, солнечные зайчики на мозаиках и позолоте. Но в уголках улыбки уже тогда скрывалась тревожная тень, которая выросла и окрепла к ночи. Смешинки и яркие блики сменились гримасой боли. Пламя свар вспыхивало тут и там, разбрасывая искры. Те, на кого они падали, загорались следом. Во всем были виноваты жрецы Ахиррата. Но только ли они?

Игнасий шёл по улице. В который раз за эти бесконечные сутки. Кажется, он толком и не останавливался. Так, замирал на мгновение, чтобы вдохнуть, и нужда снова подталкивала его вперед.

Ноги потяжелели от усталости, желудок сводило голодом. Огонек внутри фонаря мерцал, проявляя неровным пятном лишь ближайшую стену, расписанную яркими красками, да мостовую под ногами. Зря он взял его у Олы. Зря согласился. А ведь порадовался было вначале — думал, что идти со светом станет приятней. Но получилось наоборот.

Улицы в центральной части города, обычно увешанные фонарями, сегодня тонули в темноте. Дурацкая стекляшка в руках давала лишь небольшое световое пятно, но взамен забивала зрение и не давала приспособиться глазам. Почему он не погасил ее сразу? Из-за ложной убежденности, будто свет — это безопасность? Как бы то ни было, эту группу людей Игнасий заметил, только чуть не наткнувшись на них. Они стояли неподвижно и удивительно тихо, неясной, неопрятной кучей. От них отчетливо несло брагой и паленым волосом. Ждали его?

— Слушай, ты же истинник, да?

Игнасий устало вздохнул и шагнул влево, пытаясь их обойти. У него не было ни времени, ни желания вступать в разговор. Один из них, крупный, массивный, ухватил его за плечо. Игнасий попытался сбросить руку, но бугай держал крепко.

— Да не трепыхайся ты, — примирительно бросил другой, невысокий и тучный, с перебинтованным лицом, — ты ж истинник? Мы у тебя спросим кой-чего, ты ответишь, и пойдешь дальше по своим делам.

— Я спешу. Руки убрал.

Пальцы нехотя разжались. Игнасий наконец сбросил руку со своего плеча и скосил глаза, незаметно оглядываясь. Люди обступили его кругом. Нехорошо. Но страх перед такими показывать последнее дело.