Юржин очнулся на холодном полу. Тело болело. Он приподнялся на локте и сел. Голова сразу закружилась, его замутило. Он крепко зажмурился и снова осторожно приоткрыл веки. Память вернулась рывком.

Его держали за локти всю дорогу до храма Росы. Сперва Юржин остолбенел, скованный неожиданностью и страхом, и покорно переставлял ноги. Но ведь он не мог идти с ними и тратить время зря! Его ждал дядя Линкей на постоялом дворе. Юржина и так ожидала выволочка за самовольную прогулку, а если он задержится еще сильнее… нет, он должен был сейчас же освободиться!

— Мне надо идти! — он попытался стряхнуть чужие руки, но жрецы в бирюзовом держали надежно.

— Вы не довольны письмом в шкатулке? Я ничего о нём не знаю!

— Ну-ну, — хмыкнула Мальда, — не трепыхайся.

— Что я сделал! Пустите меня!

В ответ — молчание. У Юржина похолодело в животе, во рту пересохло. Он отчётливо понял: в письме, которое он принёс, было что-то ужасное. Угрозы? Дурная весть? А они решили, что в этом виноват он.

— Пустите! Я ничего не знаю! — он рванулся было, но получил локтем в бок и утих.

— Спросите у Искр, это их шкатулка. Я не при чём, — совсем тихо проговорил Юржин.

Мальда, шедшая впереди, услышала. Обернулась, оскалившись зло.

— Сейчас узнаем, причём или нет.

Юржин ссутулился и обмяк. Он больше не дергался и позволил довести себя до самого храма Росы. Там пленители наконец разжали руки и затолкнули его внутрь так, что Юржин чуть не упал.

Верховного жреца Росы было не узнать. Всего полчаса назад это лицо было лощеным и важным, губы растягивались в самодовольно-благожелательной улыбке. Теперь оно побагровело, перекосилось. Лоб, нос и щеки покрыли кровянистые волдыри. Волосы обгорели, в мантии тут и там виднелись прожженные дыры.

Юржин отшатнулся, вскрикнул и закрыл лицо.

— Нравится? — взвизгнул голос над его ухом, — Смотри, сволочь! Нравится твоя шкатулка?

— Я не знал, не знал! Я не хотел, — из глаз брызнули слезы.

— Где ты это взял?

— Мне дали.

— Кто?

Он вспомнил красивую незнакомку в шафранно-желтой накидке. А ведь она не желала отдавать шкатулку, собиралась отнести ее сама. Это он ее уговорил. Должно быть, девушку тоже обманули, а она ни в чем не виновата. Да! Так все и было! Значит, он ни за что не должен рассказывать о ней.

— Кто? Отвечай!

— Не помню, — солгал Юржин.

— Когда он принес шкатулку, господин, он говорил про жрицу Искр, — напомнила Мальда.

— Жрица. Как она выглядела? Отвечай!

Лицо верховного перекосило еще сильнее. Чьи-то руки ткнули Юржина в спину, он не удержался и упал.

— Отвечай, паразит!

— Я не знаю, — Юржин упрямо задрал подбородок, — она… она закрывала лицо. На ней была желтая накидка.

Он видел, ткань лежала на мостовой. Значит, этим упоминанием он уже не мог ей навредить.

— Он что-то скрывает, господин. Он знает больше.

— Говори.

— Я ничего не знаю, — Юржин попытался выпрямиться, — отпустите меня, мне надо.

Его ударили в лицо. Голова взорвалась болью.

— Надо ему. После того, что сделал? Получай! Получай, гад! И Искрам твоим достанется. Будь уверен.

Каждое слово подкреплялось ударом. В лицо, в затылок, по ребрам. Юржин скорчился на полу, закрывая живот.

— Довольно время терять. Разберемся с теми, кто его подослал.

Эти слова Юржин слышал последними перед тем, как мир для него потемнел и исчез.

Перетерпев тошноту, Юржин привстал и попробовал оглядеться. Вокруг — темнота и больше ничего. Страх накатил волной, сердце забилось в горле. Что, если он теперь больше никогда не будет видеть? Что, если у него в голове что-то сломалось?

В родном городе Юржина жил слепой старик, зимой и летом таскавшийся в одних и тех же лохмотьях. Никто не знал, где он ночует, его видели то тут, то там. Стоило слепцу заслышать чьи-то шаги, как он поднимал лицо с впалыми веками и тянул срывающимся голосом: «Пода-а-йте голодному на пропитание». Его жалели, кидали кто хлеб, кто мелкую монетку, которую старик ловко ловил скрюченными пальцами. Неужели он, Юржин, теперь станет таким же?

В панике он поднес руку к самому лицу и выдохнул с облегчением: пальцы с трудом, но различались. Черные на черном. Самого страшного не случилось, просто очень темно. Он посидел еще немного, выравнивая дыхание, и стал обследовать место, где очутился.

Его заперли в узкой комнатушке длиной чуть больше человеческого роста. Стены были шершавыми и прохладными, одну из них занимал пустой стеллаж, накрепко приделанный к стене. Похоже, эту комнату когда-то использовали как кладовую. Сквозь тонкую щель под дверью пробивался призрак голубоватого света. Сама дверь не поддавалась, сколько Юржин ее ни дергал и ни толкал. Бесполезно. Он сел на пол и прислонился лбом к приятно прохладной наружной стене.

Внезапно прямо над головой раздались шаги. Юржин заозирался, но ничего не увидел. Ни силуэта, ни движения. Может, тут где-то окно, а он не заметил? Пядь за пядью он ощупывал стену и скоро нашел маленькое отверстие для воздуха чуть выше своего лица.

— Эй! Помогите! — хотел крикнуть он, но из горла раздалось лишь невнятное сипение.

Он откашлялся и попробовал снова. Вышло чуть лучше, но его не услышали. Человек удалялся. Звук шагов скоро исчез.

Это окошко было сущим издевательством. Казалось бы, вот она, свобода, но выбраться никак. Даже не выглянуть. Громко кричать Юржин боялся. Вдруг его услышат эти, в храме? Привлекать их внимание не хотелось. Он привалился к стене и прислушался. За ней было тихо. Долго, очень долго.

Вряд ли кто-то станет его искать. Для дяди он позор семьи, разочарование и несносный мальчишка, как он не раз говорил. Для матери… Она далеко, да и ей тоже собственные дела всегда важнее. Юржину представилось, что он так и останется сидеть в этой темнице, как безымянный пленник из старой сказки, пока не поседеет и не покроется морщинами. Целыми днями он будет ногтями выцарапывать на стене план побега и странные чудесные картины, а когда на ней закончится место…

Юржин вскинулся, так и не додумав, что же тогда произойдёт. Снова приближались шаги. Звать бесполезно, он уже проверял. Но как тогда привлечь внимание? Что-то бросить? Вокруг было пусто. Обувь? Ботинок придётся пропихивать через отверстие, да и кинуть его не удастся, он просто упадет вниз и всё. Он ощупал себя, похлопав по бокам — рёбра отозвались болью — и его осенило: пуговица! Он вцепился в костяной кругляш пальцами и потянул. Нитки не поддавались. Шаги миновали стену и начали удаляться. Юржин снова дернул пуговицу, ткань с треском разорвалась. Он подпрыгнул к окошку и швырнул кругляшок вслед человеку. Заметит? Услышит? Ну же!

Не заметил. Даже не замедлил шаги.

Но в Юржине уже проснулась надежда. Пуговиц было полно, а город еще не спал. Издалека слышался гул голосов. Кто-то снова непременно пройдет мимо, и к тому моменту Юржин будет готов. Он оторвал еще одну пуговицу и притаился под окошком.

Долго ничего не происходило. Он начал было снова отчаиваться, картины с собой в роли забытого пленника забрезжили под веками, как вдруг за стеной послышались шаги. Человек быстро приближался. Юржин выждал, пока прохожий не оказался к его окошечку ближе всего, и изо всех сил бросил пуговицу. «Милосердные боги, вас в этом городе много. Кто-нибудь, сделайте так, чтобы меня заметили».

Прохожий остановился. Юржин подпрыгнул повыше — прыжок отдался болью в ребрах и голове — и крикнул:

— Эй! Я здесь! Вытащите меня отсюда!

Игнасий шагал по улице. Ему всегда лучше думалось в движении. Эмоции оставались позади, разум действовал четко и ровно. Вот и сейчас события послушно складывались в голове одно к другому.

Жрецы Ахиррата вместе со своим богом — уже не оставалось сомнений, что это были именно они, — не гнушаясь ничем, создавали в городе хаос. Табу, запреты, моральные нормы не были помехой. Они взрывали, убивали, подливали масло в огонь давно тлеющих распрь. Взять то же вторжение в храм огня. Кто-то написал записку ветру. Кто-то подбросил святыню в окно. Кто-то подгадал время до секунд. Кто еще мог осуществить это, кроме пророков, видящих будущее? Если бы Игнасий с Утарой не вмешались, драка стала бы неизбежной. Многие бы пострадали.