— Беатриса! — выкрикнул Бенжамин громче, чем следовало.

Фламэ подавил одновременно зевок, раздражение и неуместные сейчас ругательства. С этим лордом-наемником следует все же говорить поуважительнее. Хотя бы из-за разницы в росте и силе.

— Что случилось, милорд? — тихо спросил музыкант.

— Она исчезла! Трактирщик сказал — просто вышла на рассвете! И он ее отпустил!

Фламэ саданул кулаком по дверному косяку, подхватил со стола гитару и опрометью бросился вниз по лестнице.

Стражники на воротах также проверяли ярлыки, но не у всех. Крестьян, а также хорошеньких женщин пропускали не глядя, а вот печати, выданные лорду Бенжамину изучали особенно долго. Пропустили путников с неохотой, словно надеялись, что это нарушители, а ярлыки поддельные. Но наконец ворота распахнулись, и Каэлэд встретил их непривычной тишиной. Джинджер прежде случалось бывать в столице, и она замечала, что никогда Каэлэд не бывал таким же шумным, как прочие города. Словно кто-то пелену на него набросил. И все же в нынешней тишине было что-то странное и неприятное, словно жители попрятались по домам, испугашись чего-то. Ставни были закрыты, двери заперты на задвижку. Из пекарни, мимо которой проходил маленький отряд, вкусно пахло хлебом, но лавка была закрыта. Джинджер проглотила слюну. Бенжамин, конечно же, сорвался с места в погоню за сестрой, позабыв про завтрак, что ведьма считала глупым. Если уж леди ушла в город, о чем здесь беспокоиться? Либо стражники поймают ее и отведут в приют для умалишенных, либо какая-нибудь сердобольная старушка устроит у себя. Но лорд-наемник не желал слушать эти разумные доводы, и Джинджер предпочла умолкнуть. Молодой лорд сгоряча мог и ударить, а рука у него была тяжелая. Так что ведьма согласилась с Бенжамином, и даже приобняла его в утешение. Небольшой кошель перекочевал в потайной карман в складках ее черного платья. Выбрав момент, когда все спешились и повели лошадей в поводу — иначе по улицам в северной части Каэлэда ходить было нельзя из-за натянутых между домами веревок с сушащимся бельем — Джинджер свернула в переулок, такой узкий, что походил больше на щель между домами. Лошадь она привязала к небольшому колышку остатку коновязи, а может куску сгнившего фонарного столба. Конокрадством Джинджер отродясь не занималась, дело это было хлопотное и неприбыльное. Кто же купит у девицы ворованного коня, даже если девица эта за отказ может наградить чирьем на интересном месте? Нет, такие хлопоты ведьме были не нужны. Да и мох на камнях, которыми мощен был переулок, предсказывал, что с конем этим случатся одни только неприятности.

Столицу Джинджер знала не так уж хорошо, но память на места, где она единожды побывала, у нее была хорошая. Так что дорогу до маленькой таверны она нашла без труда и ни разу при этом не выходила на широкие ярко освещенные солнцем улицы, предназначенные для честных граждан. Впрочем, и улицы и проулки сейчас совершенно одинаково пустовали. Джинджер это не нравилось. Завидев в просвет между домами желтую черепичную крышу — весьма приметную — таверны и ее грубо намалеванную вывеску, ведьма привалилась к стене и коснулась двумя пальцами своего запястья. Предсказывать собственную судьбу всегда выходило плохо, но хоть опасность-то углядеть было можно. Сердце билось чуть быстрее, чем обычно, но виновато в этом было волнение. День словно бы и не готовил никаких сюрпризов. Джинджер изучила мох на стенах, грязные лужи и голубое небо. Ни одного мало-мальски дурного знака. Уже одно это должно было насторожить. Ругнувшись себе под нос, ведьма быстро пересекла улочку и толкнула дверь.

В таверне было пусто, единственный клиент — худой недружелюбный на вид старик — кивнул Джинджер и вернулся к прерванному разговору с хозяином. Тавернщик также окинул ее мрачным взглядом и вернулся к кружке, в которую сцеживал пиво. Ведьма скинула плащ, бросила его на лавку и села поверх. Уж лучше испортить эту дешевую тряпку, чем последнее пристойное платье, или — хуже того — что-нибудь себе занозить. Таверна эта была самой дешевой в городе, и после заката даже городская стража не решалась в нее заходить, днем же это было просто паршивое грязное заведение, где небезопасно было покупать что-либо кроме крепкого аджуса.

— Чего вам? — спросила толстая разносчица, пережевывающая какую-то жвачку. По подбородку текла зеленоватая слюна.

Джинджер поморщилась. В прошлый раз здесь было не в пример чище, не пахло гнильем и немытым телом, и служанка не производила такого отталкивающего впечатления. Не иначе, как тавернщик разоряется потихоньку. А нет, так точно теперь разориться.

— Вина, — сказала ведьма, здраво рассудив, что его в худшем случае разбавят. Ну а всю дрянь, налипшую на стенки немытого стакана вино убьет само.

Девица кивнула и, подволакивая ноги, пошла к прилавку. Тавернщик хмуро выслушал ее слова и полез за бутылкой. Вернулась разносчица не одна: с ней подошел и старик, опустился на лавку напротив и задумчиво сдул пену. Джинджер опасливо понюхала вино, от которого так и несло кислятиной, и вытащила из-за ворота своего платья мешочек с камнем.

— Ну?

Старик тяжело вздохнул и выложил на стол другой мешочек, покрупнее, из телячьей кожи. Потянув за тесемку, Джинджер на глаз оценила его содержимое.

— Мы договаривались на пятьдесят.

— Сорок. Больше камушек и стоить не может.

Джинджер вернула мешочек с камнем обратно под платье.

— Он, может, и не стоит, а вот ссора с Кругом Дышащих может обойтись вдвое дороже.

Старик неприятно усмехнулся.

— После смерти Артемизии они не представляют никакой опасности.

— А-а, понятно, — протянула Джинджер и самым невинным тоном заметила: — То-то вы все тридцать лет, прошедшие с ее смерти к ним подойти боитесь. Пятьдесят мираблей, или не видать вам камня, как своих ушей. Покупателя я всегда найду, в накладе не останусь.

— Ищи, — зловеще согласился старик. — Ищи, пока тебя саму не нашли.

Джинджер поежилась. С колдунами она дела иметь терпеть не могла, магия их оставалась чужой и непонятной. Порой стоило им сказать одно слово, или глянуть по-особенному — и все, никакие травки, никакие заговоры не помогут. И ни один из Кругов не возьмется тебя спасать. Ведьма опустила глаза. Пена в стакане с вином скопилась с одного края, гадкая, желтоватая. К дурным новостям, казенному дому и дальней дороге.

— По рукам, — выдохнула она и протянула старику камень.

Колдун ощерился, показывая желтые, но все еще крепкие зубы.

— Вот и умница.

Сунув добычу в карман, он бросил на стол несколько медяков и вышел. Джинджер раскрыла оставленный ей мешочек и пересчитала золотые. Тридцать один мирабль. Вот ведь, гадина! С мыслью о новом платье пришлось расстаться: тут едва хватало на плащ, сапоги и ужин в кабаке немногим лучше, чем эта дыра. Отставив нетронутый стакан с вином, ведьма закуталась в плащ, пропахший этой гнусной дешевой таверной, и поспешила на улицу.

Через полтора часа бессмысленной беготни по полупустому городу Фламэ с трудом уговорил молодого лорда свернуть в таверну, расположенную на Малой Торговой площади, чтобы передохнуть и спокойно все обдумать. Тут же обнаружились, вернее, не обнаружились две вещи. Таинственным образом исчезли белобрысая гадалка, с самого начала не внушавшая Фламэ доверия, и кошелек, который Бенжамин носил за пазухой. Лорд-наемник по этому поводу только выругался. Куда больше гадалки и денег занимала его сейчас судьба сестры.

— Мы можем сколько угодно бегать по городу, милорд, — резонно заметил Фламэ, — и это ни к чему не приведет. Своими размерами Каэлэд уступает разве что только Уэлленду, и до утра мы обойдем разве что торговую сторону. Даже до реки не доберемся. А ведь почти наверняка кто-то видел леди Беатрису и запомнил, куда она пошла.

— Кто? — хмуро спросил Бенжамин и крикнул тавернщику, — Дядька, вина!

Фламэ с сомнением покосился на выстроившиеся на прилавке бутылки. Каэлэд никогда не мог похвастаться хорошими винами, а музыканту хотелось бы сохранять в этом городе свежую голову.