— Отчего же, — мягко возразил музыкант, пытаясь переменить тему. — В Озерном краю власть Мирабель не имеет никакого значения. Тамошние лорды возвращают свои земли.

— Да кому он нужен, этот Озерный край, — фыркнул Филипп. — Кто на него позарится? Беспокойный сосед под боком, сплошные болота.

— Говорят, там Адмар и сгинул, — кивнул Бенжамин. — Мясо готово.

Ужин был не самый сытный: несколько полосок сушеного мяса, хлеб и по кружке подогретого вина. Но Фламэ случалось голодать неделями, так что это вполне сходило за королевский пир. Быстро всё съев, он вернулся к камину, где сел греть озябшие руки. В хижине было холодно, и музыкант беспокоился за свою гитару. И за бледную леди Беатрису, скорчившуюся в кресле. Гадалка накормила ее размоченным в вине хлебом, прежде чем приняться за ужин, и теперь больная сидела неподвижно, уставившись на огонь. Фламэ подсел ближе и коснулся бледной холодной руки девушки.

— Госпожа, — тихо позвал он. — Госпожа моя…

Леди Беатриса не ответила.

— Надо спешить, — сказал Фламэ, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Ей хуже? — Бенжамин отставил поспешно кружку и подошел к креслу.

— Пока нет, — качнул головой Фламэ. — Но станет. Не стоит ночевать в этой хижине. До столицы еще два дня пути.

Лорд-наемник резко развернулся к столу.

— Доедайте, живо. Выходим.

Спешка вполне устраивала Джинджер. Если бы не приходилось ехать при этом на лошади, а можно было удобно устроиться в повозке, то ведьма смогла бы даже наслаждаться поездкой. А так у нее сильно болели ноги, да и подол платья совсем истрепался. Джинджер дала себе торжественное обещание: попав в столицу, первым делом отправиться к швее и привести в порядок одежду. И уж потом, получив деньги за греющий сейчас грудь камешек, можно озаботиться теплыми вещами на зиму. Девушка давно уже собиралась купить подбитый мехом плащ, пару красных сапожек с вышивкой и — обязательно — зеленое платье с кожаным поясом. С детства она не носила ничего кроме черных ведьмовских платьев, и роскошный наряд из цветной шерсти был ее давней мечтой. К тому же, в черном одеянии она могла себя выдать за чью-то служанку, не более. Быть ведьмой не всегда удобно.

Последующие два дня маленький отряд останавливался только ради краткой передышки, и постепенно Джинджер начала мечтать о вещах чуть более приземленных: помыться, выспаться и убить проклятого музыканта. Цепляясь за поводья окоченевшими без пристойных (в ведьмовском понимании, конечно, заговоренных) перчаток руками, Джинджер сверлила тяжелым взглядом худую, слегка сутулую спину проклятого белобрысого торопыги и придумывала для него всяческие кары. Будь ее воля, музыкант был бы уже повешен, растерзан дикими зверями, отдан на забаву тому самому Адмару и основательно проклят. Увы, для последнего ведьме требовались лапка черного кролика, жабьи глаза, или на худой конец кусок кожи висельника. Ничего подобного Джинджер в сумке не носила, не желая ссориться с сестрами.

Город показался на горизонте уже на закате: величественные белые стены в семь человеческих ростов, сложенные из огромных каменных блоков. По легенде складывали стены Каэлэда великаны, спящие теперь в каменоломнях под городом. Над зубцами высился целый частокол шпилей, острых крыш и башенок, и последние лучи солнца золотили их. Подмигнув, солнце закатилось за громаду столицы и погасло. В холодном воздухе на многие нэи разнесся удар колокола, возвещающий о закрытии ворот. Спешить больше было некуда. Бенжамин выругался так, что Джинджер, вроде бы ко всему привычная, едва не заткнула уши.

— Милорд, — мягко укорила она, — вы беспокоите леди Беатрису.

Увалень покосился испуганно на повозку, где за занавесями вот уже два дня его сестра сидела почти без движения, и слегка покраснел. Выглядело это на взгляд Джинджер довольно мило. По крайней мере — забавно.

— Придется ночевать в гостинице, — решил Бенжамин и указал на небольшой домик в полунэе впереди. — Вполне пристойное заведение, там Беатрису должны хорошо принять и накормить.

«А нас, стало быть, не должны?» — сварливо подумала Джинджер и повернула коня к обочине. Она была только рада спешиться и нырнуть в тепло. Гостиница, однако, неприятно поразила ее своей пустотой. Шагнувший следом музыкант поцокал языком.

— Ничего, свободнее будет, — решил он и направился по своему обыкновению к очагу.

Выскочивший из-за низенького прилавка хозяин преградил ему путь.

— А ну показывай ярлык! И вы, барышня, тоже.

Музыкант небрежно указал на стоящего в дверях лорда-наемника и невозмутимо подсел к огню, нежно, как возлюбленную, положив на лавку свою гитару. Джинджер последовала его примеру. Пускай уж Бенжамин решает все вопросы и устраивает свою сестру. Из него, кстати, хороший муж выйдет, хозяйственный. Ведьма мечтательно наблюдала за тем, как лорд демонстрирует выданный ярлык, отдает распоряжения, устраивает сестру в кресле. Эта крыса-Беатриса, пожалуй, будет мешать, но тут уж ничего не поделаешь…. Джинджер повернулась и стала смотреть на огонь. В пламени опытная гадалка смогла бы многое рассмотреть, но молодой ведьме чудились только смутные очертания чего-то враждебного, но волнующего. Ну, суженый-ряженый….

— Вино и тушеное мясо, госпожа, — хозяин протянул ей подносик, на котором стояла деревянная плошка и оловянная кружка. Бенжамину с «дружиной» (дружина та курам на смех!) подал на фаянсе и в стекле. — И для господина.

Музыкант на подобное оскорбление внимания не обратил и невозмутимо принялся за еду. Джинджер покосилась на лорда-наемника. Нет, паршивый выйдет муж, честное слово. Так и крутится вокруг своей немощной сестры. А ну как всю жизнь будет? Она взялась за ложку. Еда оказалась паршивой — картошки больше чем мяса, а соли и перца повар и вовсе пожалел. Да и в кружку налита была кислятина. Настроение у молодой ведьмы окончательно испортилось. Спокойно пережевывающий безвкусный ужин музыкант его не улучшил.

— Эй, Фламэ, — позвала девушка. — Спой.

Музыкант покосился на Бенжамина, словно собирался обратиться к нему за разрешением.

— О чем, госпожа Элиза?

— Ну, об этом, о Палаче.

Музыкант вновь посмотрел на лорда-наемника.

— А что, госпожа ведьма дело говорит! — хохотнул неожиданно воспрянувший духом секретарь. — Пой, музыкант.

Со вздохом отставив недоеденный ужин, Фламэ выпутал из ткани свой странный инструмент и осторожно коснулся колков, потом струн. Инструмент застонал. Пробормотав что-то себе под нос, музыкант перехватил поудобнее гриф.

— Жил палач,

Черный как ночь

и в душе черный как ночь

Его меч

рубил сгоряча

головы с плеч

и плащ с плеча

Жил палач,

весну привечал:

каждый год устраивал бал

приводил красивых актрис

и с башни их сбрасывал вниз

Жил палач,

никого не жалел

и никто в столице не пел

и до самых окраин Каллада

за певцов назначалась награда

И рубил, и рубил его меч наши головы с плеч

Наемники одобрительно расхохотались, а вот Джинджер песня решительно не понравилась. Что-то в ней было неприятное, какая-то злая насмешка над слушателями. И хозяину песня не понравилась — по всему видно — но он промолчал. Только с особенным остервенением принялся протирать прилавок. Музыкант же невозмутимо отложил свой инструмент и принялся за остывший ужин.

Оказавшись в отведенной для него каморке под самой крышей, Фламэ устало привалился к стене и потер шею. Пожалуй, не стоило петь Балладу Палача в такой опасной близости от столицы. Здесь у стен были не то, что уши, глаза. А у иных и руки — с зажатыми в них кинжалами. В любом случае, в городе стоит вообще помалкивать, а не то можно нарваться на неприятности. Опустив гитару, уже аккуратно обернутую в плащ, на стол, Фламэ растянулся на скрипучей кровати и закинул руки за голову. По-хорошему, на рассвете надо дать стрекача, не впервые ведь убегать. Не стоит показываться и близко у ворот Каэлэда, а уж за стенами города вообще ничего хорошего не ждет. Вот только поспать чуть-чуть. Глаза закрылись сами собой, и музыкант, утомленный дорогой, провалился в беспокойный сон. Разбудил его топот и громкие крики. С трудом поднявшись на ноги, Фламэ добрался до двери и сдвинул щеколду. Дверь в отместку едва не ударила его по лбу, только чудом музыкант успел уклониться. На пороге стоял Бенжамин, то ли взбешенный, то ли встревоженный. Солнечные лучи, проникающие через окно в наклонной крыше, создавали вокруг встрепанной головы лорда-наемника своеобразный нимб. Молодой человек походил сейчас на своего святого покровителя, тоже известного буяна.