— Ничего на самом деле серьезного, — покачал он головой. — Ерунда.

— Вот эта жуткая язва? — хмуро поинтересовалась ведьма.

— Нет, оуч! Песенка. Сочинил безделицу о славных разбойниках, живущих в королевском лесу. Об их прекрасной предводительнице, которая хочет вернуть себе замок, а народу благоденствие. Там даже ритм хромает страшно. А видите, людям понравилось.

Ведьма, подавшись вперед, посмотрела ему в глаза.

— Зачем вы это делаете?

— Что? — Фламэ непонимающе моргнул.

— Эти песни, баллады, легенды. Должна же быть у всего этого цель.

— У хороших песен, как у сластей, танцев и поцелуев, сударыня, цели нет, — легкомысленно ответил музыкант.

Девушка усмехнулась.

— Вы говорите, как ведьма. Придаете значение только… скрытому. Тайным мотивам. Выходит, все, что лежит на поверхности, бессмысленно?

— У каждого свой способ воевать, — вполне откровенно ответил Фламэ. — А я с детства не любил всяких тяжелых и острых железок.

— Воевать? С кем? А-а-а… — в глазах девушки мелькнуло что-то, схожее с пониманием. Она прикрыла на секунду глаза, а потом протянула руку. — Меня зовут Джинджер.

Фламэ вздрогнул. Пожалуй, это была честь. Ведьмы умудрялись прикрываться именами, данными с рождения, и истинными считали только прозвища. И называли их людям весьма выборочно. Отец, как Фламэ выяснил уже потом, не знал колдовского имени своей жены. Да и самому Фламэ мать сообщила его только умирая, как подарок, как память. Что значила откровенность этой ведьмы, музыкант не вполне разобрался. Тем не менее, пожал ее пальцы.

— Но зовите меня лучше Эльзой. Это не так далеко от истины.

Ужин проходил в напряженном молчании. Вернее, проходил бы, но мастер Уилл с блеском заполнял все провисающие между «передайте, сударыня, соль» паузы. Он перебегал с места на место, неимоверно раздражая всех, пока не плюхнулся на кресло возле Фламэ.

— Итак, вы отправляетесь на подвиги?

— Мне не очень нравится такая формулировка, — покачал головой Фламэ.

— На самоубийственную прогулку? — предположил шут.

— Мне просто не нравится само слово «подвиг», — пожал плечами музыкант и потянулся за хлебом. Графиня пристально следила за ним.

Ведьму, как простолюдинку, и Фламэ, как изгоя, посадили на дальний конец стола. Даже горе-секретарю было позволено сидеть возле ее светлости. И все же темные глаза красавицы леди Кэр не сводились с непрошеных гостей.

— Графиня позволит нам задержаться? — спросил Фламэ.

Мастер Уилл с самым задумчивым видом подкинул в воздух столовый ножик и проследил за ним взглядом, а потом поймал двумя пальцами.

— Не-а…

Ясно. Ненависть ее светлости ко всему, связанному с королевой Мирабель, слишком сильна. Что ж, леди Кэр однажды уже теряла свои земли и едва ли хочет повторения.

— Ваше сиятельство на самом деле хотело спросить, — невозмутимо продолжил шут, — сможет ли графиня задержать на пару дней этого ретивого юнца.

Фламэ выдохнул. Манеры графского шута раздражали. Держался он панибратски, словно с каждым состоял в самых теплых дружеских отношениях. И сейчас он говорил таким тоном, будто Фламэ не жизнь ему спас десять лет назад, а детей крестил на прошлой неделе. Впрочем, в характеристиках он был приятно точен. Ретивый юнец. Фламэ посмотрел на лорда Бенжамина, что-то втолковывающего графине. Молодой человек приоделся, расчесал буйные кудри и начистил медальон, но меньше походить на деревенского олуха не стал. Впрочем, чистая добротная куртка и из самого Фламэ нового человека не сделала. Только ведьма, сменившая истрепавшийся черный наряд на бирюзовый киртл с вышивкой и серебряной шнуровкой, явно доставшийся ей с плеча графини, выглядела как-то по-новому. Ведьма подняла голову и улыбнулась, и Фламэ поспешил отвести взгляд. Отвернувшись, он встретился с улыбчивой физиономией шута.

— Леди Беатрис нужен отдых и забота. К тому же, полагаю, сегодня ночью поднимется буря, как и предсказывала госпожа Элиза. Метель будет такая, что все дороги скроет, — улыбка шута стала еще шире. — Какая чудесная история! Столь разные люди, запертые в мрачном замке, отрезанные от всего мира…

— Дня на три, — вставила ведьма. — А потом все растает, дороги развезет, и мы встретимся с самой пакостной оттепелью, которая только бывает. Если верить пене на этом вине, и осадку на дне кубка.

То ли присутствие мастера Уилла заставило ее быть разговорчивой, то ли ведьма перестала чего-то бояться. Она вновь улыбнулась и отсалютовала тем самым кубком.

— Вот и ответ, — шут вскочил на ноги и поклонился. — Мое почтение. Еще столько дел!

Он исчез, чтобы появиться во главе стола, склониться к уху графини и что-то жарко зашептать, жестикулируя, словно маленькая мельница. Глаза графини сузились, потом она кивнула и повернулась к Бенжамину. Фламэ не без труда по губам леди Кэр прочел самые нежные увещевания. Судя по мелькнувшей у леди Брианны улыбке, Бенжамин согласился с доводами.

— Вы так внимательно смотрите… — Джинджер покосилась на него. — О чем они говорили?

— Мы остаемся. Леди Беатрис нужна передышка.

— Ну конечно, — проворчала ведьма, отодвинула тарелку и поднялась. — Думаю, мне тоже.

Снегопад начался незадолго до полуночи. Слуги бросились закрывать все ставни, понесли дополнительные жаровни и грелки и в целом развели невероятную суету. Фламэ, озирающего почти растаявший в сумраке горизонт, вежливо оттеснили в сторону. Итак, пара дней передышки, за которые Суррэль, или этот мальчишка, или еще кто-нибудь из слуг Мирабель сможет напасть на след. У них ведь в замке есть волшебник, который не зря ест свой хлеб. Впрочем, что-то с этим волшебником было связано странное. Фламэ вспомнил о зачарованных перчатках, которые принес ему перед поединком сенешаль. Кому, как не таинственному обитателю Башни, наложить на них заклинания. И эта погоня, которая никак не могла настигнуть маленький ослабленный отряд.

— Господин! — служанка потрясла Фламэ за плечо. — Господин!

Музыкант очнулся от своих размышлений. Девушка слегка порозовела и отняла руку.

— Ее светлость хочет видеть вас. Она в скриптории.

Фламэ последовал за служанкой сначала в коридор, а потом по лестнице на первый этаж. Скрипторием оказалась небольшая комната, обогреваемая отделанной поливными изразцами печью, топка от которой выходила, видимо, в кухню. Здесь было достаточно тепло, и не нужно было жаровен, от которых вполне могли загореться рукописи. Впрочем, последних было немного. Полки заполняли толстые книги с тисненой эмблемой Усмахтской печатни. Казалось, графиню интересовали все области знания, начиная от истории, и заканчивая обработкой полей. Устроившись в кресле возле стола, леди Кэр записывала что-то в толстую тетрадь, покусывая кончик пера. Фламэ замер на пороге.

— Проходите, — необычайно спокойным тоном произнес мастер Уилл, которого музыкант сразу не разглядел в темноте.

Шут сидел в задвинутом в угол кресле, закинув ноги на низкую табуретку-лесенку, и бездумно листал страницы толстого фолианта.

— Садитесь, мессир Адмар, — не поворачивая головы сказала графиня и концом пера указала на третье кресло, поставленное совсем рядом с печью. — Я почти закончила.

— Ее светлость просто поглощена всеми этими расходами, — доверительно сообщил из своего угла шут. — Забивает прелестную головку цифрами.

— В этом году, — с оттенком сварливости парировала графиня, — наши расходы могут превысить наши доходы. Все еще приходится платить налоги Мирабель. Только благодаря этому она не отправила сюда армию.

Фламэ почувствовал себя неуютно. Что-то такое было в этой перепалке, что заставило его почувствовать себя лишним. Однако графиня вдруг отложила перо и очаровательно улыбнулась. На щеках появились ямочки.

— Я выслушала версию лорда Бенжамина, и я выслушала показания, — (Ты слышал, она сказала «показания!» — хихикнул шут), — показания Уилла. Теперь я хотела бы услышать вас, мессир Адмар.