Стаф до сих пор себя винит, что из-за его болезни они задержались, и пришлось выступать в каком-то мелком городишке. Вон и сейчас парень сидит понурый. И это зря он, лихорадка не спрашивает, с любым могло приключиться. А своих бросать нельзя, и Единый не велел, да и не по-человечески это как-то. Помнится, весной, когда от них уходили двое, Лаури вместе с Белкой так им и сказали. И взгляды, которым их наградили остальные, были для обеих актрис куда дороже золота. Да, молодых девушек, которые умеют играть, петь и танцевать, с удовольствием примет любая труппа, но тогда остальные обречены. Стаф тогда от лихорадки до конца не оправился, да и сейчас кашель ещё мучает. Никаси маленький слишком – а тут не город, после выступления десятилетнему пацану селяне обычно в чашу почти ничего не кидают. Вот и остался бы один Дав, у тётушки Малы и дядюшки Фера уже давно возраст не тот, чтобы на канате выступать – только низовыми, на подхвате. А много ли жонглёр без пары, в одиночку, заработает?

Девушки незаметно переглянулись и одновременно, пока старый Фер не видит, срезали по пряди волос – Лаури светлую, Белка чёрную – и кинули в костёр, вознося при этом молитву святому Женезиу. Чтобы выручил, не оставил в беде детей своих. Глава их маленькой труппы считал подобное глупостью, мол, на святого надеются те, кто сам ничего не может. Но так хотелось верить… Например, взметнулось ввысь пламя не из-за того, что сидящий напротив одновременно подкинул в костёр охапку сухих веток – а святой услышал просьбу.

Наверное, из-за пламени, ослепившем на несколько секунд, девушка и не поняла, почему вдруг Дав положил ладонь на воткнутый в бревно топор, а Стаф, который частенько жонглировал ножами, распрямился от огня и встал вполоборота к костру, будто собирался пару этих самых ножей кинуть. Когда глаза снова начали хоть что-то различать в окружающей вечерней синеве, Белка увидела двух чужаков с большими плетёными коробами за спиной и в сопровождении здоровенной овчарки-волкодава. На самой границе неверного света костра девушка, по виду года на два младше Лаури. Скорее ровесницу Белки. Чуть ближе к огню стоял мужчин лет сорока. Под одеждой и в сумерках фигуру разобрать сложно, но намётанный глаз актрисы оценил, что сложен чужак хорошо. Да и лицом очень даже ничего… если бы не безобразный шрам, уродливой полосой идущий от правого уха до подбородка. Словно кровь останавливать пришлось наспех, прижигающей настойкой, а потом неудачно пытались выправить у целителя.

– Доброй ночи и пребудет с вами доброта Единого, – гость опередил сидящих у костра. – Дозволите к огню присесть?

– Сотоварищей по ремеслу мы рады видеть всегда, – ответил за всех Фер. – Присаживайтесь к костру и разделите с нами то, что Единый послал.

Белка удивлённо посмотрела на старейшину труппы, потом заметила у гостей на обоих коробах связанные узелком ленточки. Вот, значит, как. Как и они… Хотя не совсем. По ношеной, но добротной, без чинёных прорех одёжке видно, что эти двое не бедствуют. Тем временем гости скинули поклажу на землю, и повели усталыми плечами. Мужчина подсел к огню сразу, девушка, оценив закипающую в котле воду и разложенные на куске ткани мытые коренья, достала из своего короба мешочек с крупой и небольшой свёрток, и отдала его тётушке Мале. Женщина благодарно кивнула, и скоро от костра потянуло вкусными запахами каши с салом – такими вкусными, что лежавший рядом с коробами пёс заинтересованно поднял голову и повёл носом.

Когда опустела последняя миска, уже совсем стемнело. К костру снова подобралась тишина. Белка заметила, что Фер и Дав после еды не расслабились, как остальные, а смотрят по-прежнему напряжённо и настороженно.

– Спасибо, хозяйка, – мужчина привстал и уважительно поклонился тётушке Мале, – очень вкусно получилось. И я рад, что мы нагнали вас именно сейчас, а не на каком-нибудь постоялом дворе.

– Понятно, – кивнул старик. – И что же вам от нас надо?

– Мы хотели просить разрешения присоединиться к вам. Меня зовут Ивар, я – фокусник. А это моя дочь Лейтис, она дрессировщица.

Все, кроме Фера, изумлённо застыли на месте. Старика же вопрос вроде бы и не удивил. Он внимательно осмотрел гостей, потом спросил:

– Что вам надо от нас? Вы сами прекрасно видите, что дела у нас последнее время идут не очень. Но просите именно нас, хотя фокусника и молодую девушку-дрессировщицу с удовольствием примет любая труппа. Если, конечно, за вами нет дурной славы.

Чужак на обвинение отреагировал молчанием, а когда заговорил, голос его звучал глухо.

– Нас не возьмут. Не из-за дурной славы. Из-за страха. Вот, – мужчина достал кошель, и все ахнули: на ладони в тусклом свете костра заблестела золотая монета. – Мы ездили на северо-востоке, и было нас девятеро. Однажды мы забрались к самой границе, к Безумному лесу. И там… там святой Женезиу сделал нам подарок. Золота хватило бы и на положенный вступительный взнос в гильдию актёров, и на обустройство театра. Но трое забыли, для чего святой делает дары. Они решили, что с деньгами хорошо устроятся и так. Взяли долю и ушли. Проклятье же упало на всех. Пока мы поняли, что наш единственный шанс – присоединиться к чужой труппе, с ней добраться до океана и уехать из страны – остались только я и дочь. Потому мы и просим вас помочь. Взамен… Чтобы на вас не пало проклятье, на золото мы купим два новых фургона, лошадей и реквизит. Заработанное же вместе с вами не считается, это деньги в общий котёл. А когда мы сядем на корабль, фургоны станут брошенным имуществом, даже святой не осудит, если вы его подберёте. Прошу вас…

Актёры переглянулись, и на лицах товарищей Лаури увидела сочувствие, Белка так вообще чуть не расплакалась. Своих бросать в беде нельзя, Единый не велел. К тому же, предложение было очень щедрое. Хмурым остался лишь старик Фер.

– Прежде чем мы примем решение, я хочу знать. Кто ты такой на самом деле. Вот это, – старик показал на шрам, – след от ятагана. А орки промахиваются редко, да и живые после набегов обычно остаются только внутри городских стен.

Над костром повисла душная тугая тишина. Ислуин медленно считал секунды, чтобы пауза выглядела так, будто внутри идёт борьба: рассказывать или нет. Наконец, словно решившись, он вдруг повернулся к Лейтис:

– Отойди ненадолго.

Едва девушка скрылась за пределами пятна света, передвинул чурбачок, на котором сидел, поближе к огню и тяжело вздохнул. Чуть согнутая спина, безвольно лежащие на коленях руки… и ехидный взгляд Лейтис, который из темноты так и сверлил спину. Хотелось негодницу выпороть, как малолетнюю шкодливую девчонку! Придумала она легенду, хоть в слезливые дамские романы вставляй. Но делать нечего, играть придётся до конца.

– Да. Когда-то я действительно с мечом служил на южной границе. Пока не встретил мать Лейтис. Бросил всё, хотя капитан нашего отряда и уговаривал остаться, обещал место десятника. Для меня же существовала только она. Мы бродили по дорогам девять лет, Лейтис стала для меня дочерью, пусть не по крови, но всё равно родной. Год назад лихорадка отобрала моё счастье, и жену, и сына. А теперь я должен спасти хотя бы дочь…

– Хватит, – вмешалась Лаури. – Кажется, мы узнали достаточно.

– И то верно, – поддержала её тётушка Мала. – Нечего зазря человеку душу выворачивать. Предлагаю взять их как положено по нашим законам.

– То есть после первого выступления собраться и обсудить ещё раз? – прищурился старик. – Добро. Так и порешим. Девочка, эй! – крикнул он в темноту. – Подь сюда обратно. Всё. Поговорили и довольно. А сейчас всем спать. Нам с утра ещё ось чинить, будь она трижды неладна.

На следующий день удалось тронуться с места к полудню: слишком уж плохие были у актёров инструменты для ремонта. К тому же в лесу не нашлось подходящей деревяшки сделать времянку, а дорога оставалась пустынной, и помощи просить было не у кого. Больше всех ругался магистр, хотя актёры и не поняли, что костерил Ислуин в первую очередь свою изобретательность. Так удачно и естественно получилось всё сломать вчера. Обрадовался, что личина аптекаря сброшена и можно свободно пользоваться магией когда захочет и где захочет. Только вот совершенно не подумал, как ему же придётся всё исправлять сегодня и без магии, потому что остаточные чары запросто почует какой-нибудь амулет у встречного путника. Рисковать из-за такой ерунды не хотелось.