Мысль о советском паспорте защекотала воображение. Он был будто бы ключ к другой жизни, к тайнам прошлого. Бумажный талисман. На барахолке предложений было раз-два и обчелся, но аукцион… Чистый бланк паспорта, 1975-1980 годы. Будто бы приглашение в забытый мир. Начальная цена лота – восемь тысяч рублей. Сущие пустяки за возможность прикоснуться к истории. Один участник и еще я.

Я должен был выиграть эти торги! Они будут длиться еще две недели. Две недели, которые растянуться в бесконечность. Я не церемонясь, назначил новую цену за лот –8 500.

На веранде дачи, где воздух стоял тяжелый и неподвижный, я наткнулся на рюкзак. Черный, с темной молнией, он лежал в углу. Я вспомнил, как оставил его здесь после наших недавних посиделок, когда ночь была гуще обычного, а разговоры затягивались до рассвета.

Рюкзак выглядел обычным, если не сказать скучным. Никаких нашивок или ярких деталей. Однако, в СССР даже таких вещей еще нет.

Но продукты ведь нужно было как-то тащить через портал. Сложить их в пакет из «Пятерочки»? Ага, смешно. Мне кажется, рюкзак – идеальный вариант. Да, он может привлечь внимание советских граждан или чего хуже патруля милиции. Может, даже слишком много внимания. Но выбора у меня не было. Буду избегать людных мест и перемещаться исключительно дворами.

Когда я разорвал бумагу, в которую были упакованы мои покупки, и вытащил пальто, мне показалось, что оно как бы жило своей жизнью. Оно терпеливо ждало меня на диване и теперь наконец-то дождалось своего часа. Я надел его и прислушался к ощущениям. Теплое, но тяжелое. Однако тяжесть можно было простить – под него необязательно надевать пиджак. По крайней мере сегодня. У меня другие цели, никаких ресторанов, никаких встреч.

Я решил, что футболки будет достаточно. Джинсы пришлось сменить на брюки. Потом я влез в новые зимние ботинки. Сразу ощущалось, что они мне велики. Чувствовал себя в них глубоководным пловцом в огромных ластах.

Положив в рюкзак все деньги СССР, которые у меня были (тысяча с небольшим), после чего салфетку с номером Ани опустил в карман, поднялся на чердак, надел шапку и шагнул в портал.

Спрятать деньги оказалось сложнее, чем я думал. В пустом сарае с этим было туговато – каждый угол казался либо слишком очевидным, либо слишком ненадежным. Я перебирал варианты, пока пальцы рук не начали зябнуть от холода. В конце концов, решился. Оставив себе двести рублей, остальные спрятал на перекладине над входной дверью. Решение было далеко не лучшее, но другого места для тайника просто не было. Если не знать, что над дверью спрятаны деньги, туда бы никто и не догадался заглянуть. Даже хозяин сарая.

Я отступил на несколько шагов вглубь, бросив взгляд на свой тайник. С этого расстояния деньги не видно. Перекладина как бы говорила: «Нечего тут искать, парень». Поднявшись на второй ярус, я проверил, не видно ли мой схрон сверху. Оттуда вообще на входную дверь никакого обзора не было. Вид со второго яруса выходил совсем в другую сторону сарая. Спустившись, я поправил на плече рюкзак и толкнул скрипучую дверь.

Снаружи сгущались сумерки. Скорее всего, дело ближе к ночи, а не к рассвету. По крайней мере, по моим ощущениям. Воздух был морозным. Я бросил быстрый взгляд на дачный участок, проверил дверь дома – все без изменений. Хозяин, похоже, так и не появлялся.

Пора было выдвигаться в город. Как и предполагалось, двигался исключительно дворами, прячась в их тенях. Последнее, чего я хотел – привлекать внимание граждан СССР своим видом. К счастью, морозный вечер разогнал людей по домам. Пустые дворы приветствовали меня тишиной и редким скрипом веток.

Теплое пальто и зимние туфли придавали комфорт моему путешествию во времени. В кармане я нащупал салфетку – напоминание о том, что нужно позвонить Ане. Но как? В этом чужом времени, у меня не было понятия, где искать телефонный автомат. Самая простая вещь в мое время – такая как телефонный звонок, стала для меня сейчас почти невозможной. И судьба сама дала мне подсказку. Между пятиэтажками, в просвете, я заметил знакомый гастроном. Там мог быть телефон. Попрошу продавщицу о помощи. Один телефонный звонок. Заодно, прикуплю чего-нибудь. Я свернул в просвет и решительно двинулся к гастроному.

Продавщица была другая. Полная женщина, лет под пятьдесят, со взглядом, который мог остановить поезд. На ней был белый фартук, едва натянутый поверх теплого пухового свитера, седые волосы скрывала белая шапочка. Другая продавщица – это то, что меня слегка встревожило. Девушка, которую я видел здесь раньше, вела себя дружелюбно, и я был почти уверен, что она без вопросов даст мне позвонить. Но эта дама… Мой внутренний голос кричал: «Поворачивайся и уходи», но я заставил себя остаться. Свое беспокойство скрыл за доброжелательной улыбкой, по крайней мере, постарался. В ее глазах, кажется, я уже провалил проверку.

– Добрый вечер, – сказал я.

– И вам не хворать, – ответила она глухим, как будто прокуренным голосом.

Для порядка – окинул взглядом прилавок. Ассортимент все тот же. Колбасы опять нет. Кефира тоже. На его месте стояла сметана в треугольной упаковке.

Продавщица смотрела на меня. Ее взгляд был тяжелым, как свинец, и с каждым мгновением мне казалось, что воздух в гастрономе становится плотнее, как перед грозой. Нельзя было тянуть. Скажи что-нибудь, сейчас же.

Мой взгляд лихорадочно блуждал, пока не остановился на пачках сигарет за ее спиной. Кивнув в их сторону, сказал:

– Можно мне пачку вон тех сигарет.

Она молча повернулась, взяла сигареты и бухнула на прилавок пачку «Космоса» – черную как ночь.

– Сколько с меня?

– Пятьдесят.

На миг я застыл. Пятьдесят чего? Рублей? Копеек? В какой-то жуткий момент мне показалось, что она назвала цену моей жизни. Но потом, конечно, понял – копеек.

Монеты с глухим звуком упали на прилавок, и сигареты скользнули в мой карман. Теперь осталось самое сложное – ради чего я, собственно, и пришел.

Я выдохнул, собрал остатки смелости и заговорил, стараясь, чтобы голос звучал уверенно:

– Можно от вас позвонить?

– Нет, – коротко отрезала она.

– Просто… сестра родила на днях, – соврал я так нагло что сам чуть не поверил. –Не представляю, как она там. А из дома позвонить не могу. Телефон сломался.

Она прищурилась, как бы разглядывая меня через линзу, способная проявить любой обман. Ее голос стал еще холоднее:

– Езжай в роддом.

Я быстро накинул следующий слой лжи:

– Так ее должны были сегодня выписать… ну, пожалуйста, всего один звонок. Я недолго. Могу заплатить. Только скажите, сколько?

Женщина уперлась в меня тяжелым взглядом, и я услышал, как она раздраженно сопит. Я ожидал самый худший вариант, начиная от трехэтажного мата в мой адрес, заканчивая появлением в ее руках охотничьего ружья, чье дуло будет наставлено в мою наглую физиономию. Дуло, черное, как воронка небытия, сверкнуло бы в тусклом свете. Ладно, с ружьем, это я, конечно, фантазирую. Наконец, женщина молча кивнула в сторону двери в подсобку.

– Даю тебе три минуты. Денег не надо.

– Спасибо!

Я проскользнул в приоткрытую дверь, стараясь не шуметь, и оказался в тесной, зажатой между стенами комнате. Чахлая сороковатная лампочка старалась разогнать темноту. Воздух здесь был пропитан запахом мокрого картона. Вдоль одной из стен возвышался массивный деревянный стеллаж, нагруженный ящиками и консервами. На другой стороне подсобки красовался красный телефонный аппарат на изрядно обшарпанном столе.

Столешница была покрыта толстым стеклом, под которым скрывались листы документов – отчеты, таблицы, ведомости… Я медленно провел рукой по стеклу, прежде чем достать из кармана салфетку. Посмотрев номер Анны, осторожно поднял трубку, как будто боялся потревожить тишину. Барабан телефона защелкал, когда я набирал номер.

Три гудка. На четвертом в трубке раздался голос. Грубый, резкий, с оттенком жесткости и дисциплины.

– Слушаю.

Словно в милицию попал. Хотя, стоп. Отец Ани был милиционером…