Я поднимаю руку и касаюсь его губ пальцем. — Я плакала, и ты сказал, я обещаю, что вернусь .

Дядя Кристиан стонет и берет мое лицо в свои руки. — Ты помнишь.

Мое сердце гремит. Он опускает голову и мягко касается моих губ своими. Вопрос. Он отстраняется и смотрит мне в глаза в поисках ответа.

Я чувствую себя пьяной, скользя ладонями вверх по мышцам его груди.

Дядя Кристиан встает и обхватывает меня за талию, усаживая на стол. Он перемещается между моих бедер и обхватывает мои ноги вокруг своих бедер.

Он хватает меня за челюсть и настойчиво шепчет: — Открой мне рот.

Схватив его за талию обеими руками, я облизываю губы и приоткрываю их.

— Бля, принцесса, — стонет он, и его губы снова накрывают мои. Не совсем поцелуй. Сладкое мучение, которое заставляет нас обоих дышать все тяжелее и тяжелее. — Ты вкусная.

Я ищу его лицо и чувствую, как быстро бьется его сердце под моими руками. — Ты серьезно?

— Ты думаешь, я играл с тобой?

Я беспомощно качаю головой. — Это настолько безумно, что я подумала, что это должна быть извращенная игра.

— Позвольте мне открыть вам секрет. Когда дело доходит до тебя, я никогда не играю.

Я крепко сжимаю его плечи и всхлипываю. Я не должна хотеть этого мужчину. Я не могу хотеть этого мужчину. Папа наверху страдает, а я здесь, внизу, почти целую его брата. Он вдвое старше меня, и мы семья, ради бога.

— Дядя Кристиан, — шепчу я. Я пытаюсь сказать «нет» , но не могу заставить себя составить слово.

Он скользит руками по моей заднице и крепче притягивает меня к своему телу. Он смотрит на меня так, будто никогда в жизни не видел ничего столь прекрасного. Горящими губами он целует меня в горло, а затем приближает губы к моему уху и шепчет: — Скажи мне одну вещь. Вчера вечером. Тебе понравился мой язык?

Я закрываю глаза и тяжело дышу. Ему потребовалась горячая секунда, чтобы найти мой клитор и оказать идеальное давление и трение своим влажным языком. В том, как он двигался против меня, было столько любви и обожания. Как я мог не любить это? Как я мог не хотеть этого снова и снова? Даже теперь, когда я знаю, кто это был, и что я больная, извращенная шлюха, потому что мне нравилось чувствовать язык моего дяди на моем члене.

— Мне нужно заботиться о тебе во всех отношениях, — бормочет он, его губы накрывают мои. — Я хочу, чтобы мы были такими, какими были всегда, но ближе, чем когда-либо. Семья для меня важнее всего.

Моя семья. Моя мышца. Мой защитник. Мой любовник?

Я так многого о нем не знаю. Чем он занимался последние два года. Где он был. С кем он был. Была ли женщина? Он излучает столько сексуальной уверенности, и все же я никогда не видел его с женщиной. Я почти не замечал, как он даже смотрит на женщину, но, должно быть, ему нравятся женщины, если он вот так прикасается ко мне и сгорает от меня.

Видимо, ему нравятся стриптизерши.

Я фыркаю, вспоминая это фото. Каждые несколько месяцев это всплывает в одной из моих лент в социальных сетях, и я наполняюсь вулканической яростью при виде этого. В промежутках между размышлениями о том, значил ли что-нибудь этот поцелуй, я завидовала стриптизерше у него на коленях. Это мой дядя, на котором она сидит. Как она смеет? Как он посмел?

Теперь я должен забыть обо всем этом и приветствовать его возвращение?

Дядя Кристиан отстраняется и хмуро смотрит на меня. — О чем ты думаешь? Ты внезапно напряглась.

Я всасываю нижнюю губу в рот и смотрю, как он смотрит, как я это делаю. Я мог бы забыть об этом фото и раствориться в поцелуях дяди Кристиана. Он сделает все, что я захочу. Я могла бы откинуться на этот стол и попросить его использовать свой рот на мне, как он сделал прошлой ночью, и он бы без вопросов.

Я откидываюсь на локти, мои бедра тянутся вверх по его бедрам и притягивают его ближе. Дядя Кристиан тянется к пуговице на моих джинсах с пылающим вожделением взглядом, готовый подарить мне блаженство своего рта.

Но прежде чем он успевает расстегнуть мои джинсы и прикоснуться ко мне губами, я останавливаю его, сжимая свои бедра, и спрашиваю: — Дядя, ты недавно был в каких-нибудь хороших стриптиз-клубах?

7

Кристиан

Я в замешательстве оглядеться. — Что у меня есть?

В ее голубых глазах мелькает гнев, и она вонзает свои заостренные ногти мне в плечи. Боль небесная. Надеюсь, она оставит десять маленьких уколов на моей коже.

— Я никогда раньше не видела тебя с женщиной, но, думаю, брюнетки в твоем вкусе.

— Брюнетки не в моем вкусе.

— Эта стриптизерша была брюнеткой, — отмечает она.

— Кстати, мой единственный тип — это… — Я провожу пальцами по ее волосам, любуясь шелковистыми локонами, а затем подношу прядь к губам и целую ее. — …ты.

Зеня сердито смотрит на меня, будто думает, что я полный дерьмо. Она никогда не верила мне, когда я говорил ей, что она красивая, изысканная, обворожительная, а теперь находит это прямо оскорбительным. Как будто я издеваюсь над ней.

Она отталкивает меня и садится. — Я не знаю, что ты думаешь получить, вернувшись сюда, но если ты хочешь, чтобы я убедил папу изменить свое завещание, чтобы снова сделать тебя наследником, тебя ждет грубый шок. Я вырос, пока тебя не было. Я, шестнадцатилетняя, сделала бы все, о чем ее дорогой дядя Кристиан просил бы ее, но за последние два года я научилась стоять на собственных ногах.

Я перевожу взгляд на ее прекрасное лицо, которое сейчас пылает гневом и становится еще красивее, чем когда-либо. Я вижу это по себе. Я смотрю на пуговицу на ее джинсах. Я должен был прямо сейчас спуститься к ней и осторожно погрузить палец в ее девственную киску. Я хочу изучить все возможные способы заставить ее стонать, но, видимо, она не хочет кончать.

Она хочет драться.

Отлично. Я наслаждаюсь прелюдией так же, как и любой другой мужчина.

Я хватаюсь за стол сбоку от ее тела и приближаюсь. — Я говорил тебе. Я хочу быть твоим защитником. Думаешь, я вернулся сюда за деньгами и властью? Конечно, я хочу денег и власти, но если бы это было все , чего я жаждал, я бы остался там, где был. Я был на пути к тому, чтобы стать паханом этого последнего города. Народ там был слаб. Жалкий.

Она щурится на меня. — И как ты собираешься получить здесь деньги и власть?

Я улыбаюсь и приближаюсь к ее губам для поцелуя.

Зеня поднимает неповрежденную ногу и упирается мне в грудь, удерживая меня на месте. — Это игра, в которую вы играете. Она больна и извращенная, и я не играю с тобой.

Я хватаю ее за лодыжку и массирую ее. — Как насчет того, чтобы поговорить о том, чего ты хочешь. У меня есть твоя спина, и только твоя спина. Не Троян. Твоя. Ты говориш, забить этого человека до смерти? Я делаю это. Хочешь, чтобы я всем в этом городе сказал, что Зеня Беляев правит улицами и ломала пальцы всем, кто не согласен? Я там. Что вам нужно. Небо это предел.

Она думает на мгновение. — Я хочу, чтобы вы признали, что все, что произошло два года назад, — это ваша вина. Ты обидел папу и меня, и ты сожалеешь.

Если бы она была кем-то другим, я бы сказал ей, чтобы она трахалась, и указал, что понадобилось два человека, чтобы меня вышвырнули из этой семьи. Видимо, Зене нужно поверить, что Троян ни в чем не виновата. Ее драгоценный отец находится при смерти. Его большие ботинки, которые нужно заполнить, и она жаждет смотреть на него и быть тем человеком, которого он хочет, чтобы она была.

Поэтому я проглатываю свою гордость и свой гнев и говорю ей то, что она хочет услышать.

Взяв ее лицо в свои руки, я смотрю глубоко в ее глаза. — Это была моя вина, принцесса. Я беру на себя полную ответственность за то, что произошло два года назад, и мне очень жаль, что я причинил вам боль.

— Вау, — шепчет она в шоке.

Ее нога скользит по моей груди. Я ловлю ее ногу за коленом и держу ее у своего бедра, приближаясь к ней. Я так близок к настоящему поцелую, что чувствую вкус ее губ.