— Ты изменился за последние два года, — говорит она. — Раньше ты никогда не признавал никаких недостатков. Ты скажешь это и папе?

Я качаю головой. — Он не тот, кому нужно это слышать. Не беспокойся обо мне и твоем отце. Мы уладим наши проблемы между нами двумя.

— Обещай, что не скажешь ничего такого, что расстроит папу, — с тревогой говорит она.

— Я постараюсь. — Вероятно. Я еще не решил, хочу ли я поделиться с Зеней всем, что произошло между мной и Троян два года назад.

— Поклянись, что не будешь. Поклянись в этом на могиле моей матери.

Моя челюсть сжимается. Если я сделаю это, мои губы действительно будут запечатаны. Я бы никогда не нарушил такой клятвы. Это то, что нужно, чтобы убедить Зеню, что я стал лучше, и снова принять меня как часть этой семьи?

Я смотрю в ее большие голубые глаза. Видимо так.

— Клянусь могилой твоей матери, что не скажу ничего такого, что расстроило бы твоего отца. Более того, клянусь ее памятью, я никогда не хотел оставаться в стороне так долго. Каждый день, когда меня не было, причинял адскую боль, и я никогда не переставал думать о тебе.

Зеня тяжело дышит, и боль заполняет ее глаза. — Тебе лучше не лгать, клянясь памятью моей матери, иначе я никогда тебя не прощу, дядя Кристиан.

Я беру ее руку и кладу ее на свое сердце. — Это правда. Я хочу быть здесь только ради тебя.

— Ты имеешь в виду меня конкретно или семью?

Улыбка цепляет уголок моего рта. Моя принцесса должна чувствовать себя особенной прямо сейчас? Тогда я заставлю ее чувствовать себя настолько обожаемой, насколько я умею, потому что я живу, чтобы баловать ее. — Семья Беляевых важна для меня, но кто мне нужен больше всего? Ты, принцесса. В последних… — Как бы это сказать, чтобы она не испугалась? — …несколько лет я не прикасался к другой женщине. Я не целовался с другой женщиной. Я даже не смотрел на другую женщину.

Ее щеки пылают румянцем, и она бормочет: — Я ни о чем подобном не спрашивала. — Затем она на мгновение задумывается и хмуро смотрит на меня. — А стриптизерши?

Я качаю головой. — Мальчики любят стриптизерш, поэтому мы всегда выпивали в таких местах, но в наши дни мы с мальчиками пьем в барах. Если им нужны стриптизерши, пусть идут без меня.

Зеня долго изучает меня, на лице растерянное выражение. — Но почему ты держался подальше от других женщин?

Я провожу рукой по ее затылку и шепчу ей на ухо: — Потому что я хотел только тебя. Для меня долгое время была только ты.

Зеня долго молчит, схватившись обеими руками за край стола. — Я не понимаю.

Я отстраняюсь и прислоняюсь лбом к ее, поглаживая ее щеку большим пальцем. — С того момента, как я понял, что ты для меня единственный, я не хотел никого другого. Так что я ждал тебя.

Это не началось как сознательное решение. Я никогда не испытывал недостатка в женском внимании, и спать с одной или двумя разными женщинами каждую неделю было для меня нормой в течение долгого времени. Часто женщины возвращались секундами и третьими — если их не обижало, что я не помню их имен. Но потом я обнаружил, что отворачиваюсь от кокетливых улыбок и рук, которые задержались на моей руке. Сначала я был слишком занят для секса, а потом, когда я понял, что прошел месяц без одного из моих любимых занятий, ни одно из предложенных лиц и тел не привлекало.

Не то чтобы я не был сильно возбужден. Я продолжал искать стройную блондинку с красивым плюшевым ртом и голубыми глазами, в которых плясали озорства, и был так расстроен, когда не смог ее найти.

Пока я не пробил свой толстый череп, за кем я охотился.

Девушка, которая была прямо у меня под носом. Прижимаясь ко мне на диване. Умоляю водить мою машину. Делает домашнее задание за кухонным столом. Учила младших братьев и сестер читать. Работа в Силосе. Просит меня попрактиковаться с ней в самообороне.

Одна пропитанная кровью ночь изменила все, и пути назад уже не было.

— О каком моменте вы говорите? Ты имеешь в виду тот день, когда ьы уехал?

Я медленно качаю головой, гадая, что ей сейчас сказать. — Не в тот день. Ты давно не видел меня с другой женщиной, помнишь?

— Да, но я предполагал, что были и другие женщины, с которыми ты был, знаешь ли. — Очаровательный румянец окрашивает ее щеки.

— Много лет назад, да. Но потом я стал относиться к кому-то очень, очень серьезно, и агония ожидания ее стала странной… — Я улыбаюсь и касаюсь кончиком своего носа ее. — Приятно.

Зеня положила руки мне на грудь, наклонилась ближе, жадная до моих секретов. — Как приятно?

— Помнишь, как много лет назад ты вытащил гравий из моего плеча и прочистил все мои порезы?

— Конечно, знаю, — шепчет она, глядя на мой рот так, будто боится, что я наклоню его к ее губам, и боится, что я этого не сделаю.

— Мне нравится боль, когда это ты. Я все вытерплю ради тебя.

— Как давно ты не был с… — Она замолкает и впивается зубами в нижнюю губу, неуверенно глядя на меня. Ей не терпится расспросить дядю о его сексуальной жизни, но она все еще стесняется этого. — О каком моменте вы говорите?

Не просто ли ее мучает любопытство? Теперь ее руки на моих плечах, и она тянется еще выше, чтобы обвить мою шею. Ее грудь прижимается к моей груди, а пальцы гладят короткие волосы у меня на затылке. Ее прикосновение кажется собственническим. Требовательные. Жаждут узнать, как долго я ждал ее.

И я ждал ее. Я предан Зене, и только Зене.

Но это так долго было моим секретом, и я не готов от него отказаться. Кроме того, быть на иголках и думать обо мне весь день — это как раз то, чего я хочу.

Я беру ее за талию, помогаю слезть со стола и осторожно ставлю на ноги. — У нас с тобой есть работа, и утро пройдет, прежде чем мы это заметим. Скажи мне, какие у нас планы на это утро. Я рядом с тобой, всегда.

Зеня кажется разочарованной, когда я отступаю и отпускаю ее, и я могу мурлыкать, я так чертовски доволен.

Она смотрит на меня с сомнением. — Ты хочешь пойти со мной?

Я засовываю обе руки в карманы и бросаю на нее самый искренний взгляд, усиливая очарование до двенадцати и заглядывая ей в глаза. — Завтра я хочу открыть эту входную дверь и увидеть, как ты улыбаешься этой широкой красивой улыбкой, которая означает, что ты рада меня видеть. Я хочу этого больше всего на свете, одуванчик. Так скажи мне, что тебе нужно, чтобы это произошло для меня.

Зеня оглядывает кухню, глубоко задумавшись. Наконец, она смотрит на меня с решительным выражением лица.

— Я хочу увидеть тела.

Часы, цепочки, кольца и кошельки свалены в окровавленную кучу на столе.

Я не могу показать Зене трупы мужчин, которых мы убили прошлой ночью, потому что они давно лежат на дне озера глубоко в лесу, но я могу показать ей то, что может опознать нападавших, что она и делает. хочет знать.

Я изучаю ее красивое лицо, пока она просматривает каждый из пунктов, разговаривая со мной, но в основном с самой собой. — Эти люди были Братвой. Некоторые из них из России, или они провели там время. Посмотрите на марки их часов. Дорого тоже. Им хорошо платят. Вероятно, им не нужно было воровать мой товар.

Я чувствую трепет гордости, когда она говорит о моем товаре . Она всегда говорила «наш товар» , потому что он принадлежал ей только потому, что она была частью семьи. Однажды она станет семьей. Зеня привыкает к мысли быть ведущей, и меня охватывает теплое, восхитительное чувство. Видеть ее у руля чертовски жарко.

Зеня поднимает голову и встречается со мной взглядом. — Чему ты улыбаешься?

Я улыбаюсь шире, и мое восхищение должно отразиться на моем лице, потому что она немного розовеет. — Мы с Михаилом так же думали о нападавших на вас. Братва придурки.

Мы в комнате над складом, который в настоящее время служит Бункером. Троян разрешил своим людям впустить меня, Михаила и моих ребят прошлой ночью, когда мы сдавали товар.

— Но я до сих пор не знаю, почему на меня напали. — Зеня роняет кольцо, которое держала, на стол и стряхивает пальцы, прежде чем повернуться к Михаилу. — Спасибо за помощь прошлой ночью. Я ценю это.