— Да, да, конечно, мы должны сделать все возможное, — серьезно, почти шепотом ответил Андреа. — Пока можем. Он еще мальчишка, совсем ребенок. — Он отвернул полог и поглядел в вечернее небо. — Постараюсь управиться побыстрее.

— Побыстрее, — повторил Мэллори. Небо уже потемнело от тяжелых облаков. Порывы ветра поднимали снежные вихри и сметали их в неглубокую впадину перед пещерой. Мэллори вздрогнул и схватил могучую руку грека. — Ради Бога, Андреа, береги себя.

— Это ты береги себя, — безрадостно улыбнулся Андреа, мягко высвобождая руку. — Обо мне не думай, — его голос был спокоен и доброжелателен. — Если хочешь помолиться, то моли Бога за тех несчастных, которые вздумали охотиться за нами. — Он вышел, полог опустился за ним.

Мэллори нерешительно постоял у входа в пещеру, бессмысленно глядя в белеющий просвет, потом резко повернулся, прошел к стене и сел на корточки перед Стивенсом. Голова парня покоилась на заботливой руке Миллера, глаза ввалились и ничего не выражали. Мэллори улыбнулся. Он надеялся, что улыбка выглядит естественно.

— Ну и ну, наконец-то соня проснулся. Лучше поздно, чем никогда, — он открыл  водонепроницаемый портсигар и протянул его Стивенсу. — Как себя чувствуешь, Энди?

— Замерз, сэр. — Стивенс покачал головой, отказываясь от предложенной сигареты, и попытался улыбнуться. От этого подобия улыбки Мэллори передернуло.

— Ну, а нога?

— Думаю, что она отмерзла. — Стивенс без любопытства глянул на белый кокон перебинтованной ноги. — Одним словом, я ничего не чувствую.

— Отмерзла, — фыркнул Миллер. — Он говорит, отмерзла. Чертовская неблагодарность! Просто первоклассное медицинское обезболивание, это я вам говорю. Слабая улыбка скользнула и пропала на лице Стивенса. Он поглядел на забинтованную ногу, перевел взгляд на Мэллори.

— Слушайте, сэр, не стоит дурачить самих себя, — тихим невыразительным голосом начал он. — Я не хотел бы показаться неблагодарным. Я терпеть не могу самой мысли о дешевом героизме, но… Я просто чертов камень у вас на шее, и меня нужно…

— Оставить тебя, да? — прервал его Мэллори. — Оставить тебя, чтобы ты тут замерз насмерть или попал в лапы немцев. Забудь это, детка. Мы еще в состоянии позаботиться и о тебе и об этих пушках.

— Но, сэр…

— Вы нас оскорбляете, лейтенант, — снова фыркнул Миллер. — Вы задеваете наши чувства. Кроме того, как профессионал, я должен довести этот клинический случай до полного выздоровления. А если вы думаете, что я собираюсь это сделать в какой-нибудь вшивой немецкой каталажке, то можете…

— Достаточно, — остановил их Мэллори движением руки. — Вопрос закрыт. — Он увидел, как щеки больного порозовели от удовольствия и свет благодарности затеплился в безразличных глазах. И ему стало стыдно. Стыдно и больно, ибо его забота диктовалась не беспокойством за раненого, а опасением, что тот может их предать, вольно или невольно.

Мэллори наклонился, стал расшнуровывать ботинки и произнес не поднимая головы:

— Дасти.

— Да?

— Ты так хвалишься своим медицинским искусством, что я подумал не мог ли ты и мне слегка помочь, глянь что у меня с ногами. Кажется, ботинки часового мне немного не по размеру.

Через четверть часа, полных мук для Мэллори, Миллер оторвал край лейкопластыря, которым оклеивал ногу Кейта, неловко выпрямился и с гордостью оглядел результаты своего труда.

— Прекрасно, Миллер, прекрасно, — пробормотал янки удовлетворенно, — даже Джон Хопкинс в Балтиморе… — вдруг он запнулся, нахмурился, глядя на забинтованные ноги Мэллори, и извиняюще кашлянул. — Я только что обратил внимание на маленькую деталь, начальник.

— Давно пора, — хмуро ответил Мэллори. — Как ты, например, собираешься втиснуть мои ноги в эти чертовы ботинки? — Он вздрогнул от холода, напяливая на ноги промокшие шерстяные носки. Поднял ботинки часового на вытянутой руке и с отвращением оглядел их.

— Вот эти точно подойдут, — Стивенс протянул свои ботинки, один из них был сбоку аккуратно разрезан Андреа. — Этот разрез легко заделать. Мне они сейчас ни к чему. И, пожалуйста, сэр, без споров. — Он тихонько засмеялся, но сразу умолк и скривился от боли. — Мой первый и, возможно, последний вклад в эту экскурсию. Как вы думаете, сэр, какую медаль мне за это дадут?

Мэллори взял ботинки, долго смотрел на Стивенса и обернулся в сторону откинувшегося полога. Спотыкаясь, вошел Браун, опустил на землю передатчик, телескопическую антенну и вытащил пачку сигарет. Пачка выпала из окоченевших пальцев, плюхнулась в грязь, сразу став мокрой и никуда не годной. Браун выругался коротко, почти без эмоций, похлопал по нагрудным карманам, но сразу оставил это бесполезное занятие и поудобнее уселся на ближайший валун. Он очень устал.

Мэллори закурил сигарету и передал ее Брауну:

— Ну что там, Кейси? Передали им что-нибудь?

— Это они мне кое-что передали. Самую малость. Прием был паршивый. — Браун с наслаждением сделал глубокую затяжку. — А я никак не мог пробиться. Наверное, из-за этой чертовой горы, что к югу от нас.

— Возможно, — согласился Мэллори. — А что нового у наших каирских друзей? Все воодушевляют нас на великие подвиги? Призывают продолжать начатое дело?

— Новостей никаких. Они чертовски обеспокоены нашим молчанием. Сообщили, что с этого времени будут работать каждые четыре часа. Повторили это раз десять. На том и кончили.

— Да, это нам очень сильно поможет, — ехидно заметил Миллер. — Приятно знать, что они за нас переживают. Нечто похожее на моральную поддержку. — Он ткнул пальцем в сторону выхода из пещеры. — Думаю, немецкие ищейки до смерти напугались бы, узнав об этом. Ты хоть поглазел на них, прежде чем вернуться?

— Не удалось этого сделать, — угрюмо сказал Браун. — Но я слышал их. Похоже, что командир давал им указания. — Машинально Браун взял автомат и вставил рожок. — Сейчас они, должно быть, близко подошли, меньше мили отсюда.

Поисковая партия немцев, двигалась в полумиле от пещеры, когда ее командир, обер-лейтенант, заметил, что правое крыло снова отстало: южный, более крутой склон затруднял движение. Обер-лейтенант нетерпеливо поднес к губам свисток, собираясь дать три резких звука, торопя отставших. Дважды его свисток верещал повелительно. Пронзительные звуки тут же отдавались эхом от покрытых снегом склонов и замирали в глубине долины. Но третий его свист умер еще при рождении. Прервался и возобновился в воющем длинном «до», гармонически перешедшем в страшный, долгий, захлебывающийся крик боли. Секунду обер-лейтенант стоял неподвижно с выражением недоумения на лице, потом резко переломился пополам и рухнул в хрустящий снег. Здоровенный сержант бессмысленно уставился на упавшего офицера. Потом что-то сообразил, глянул вверх с ужасом, открыл было рот, чтобы закричать, вздохнул и устало осел рядом с неподвижным телом обера.

Он уже умирал, когда в его ушах зазвучал злой, похожий на удар бича выстрел маузера.

Высоко вверху, на западном склоне горы Костос, между двух валунов лежал Андреа. Он смотрел в оптический прицел карабина и всадил еще три пули в изломанную, дезорганизованную цепь преследователей. Лицо было спокойно. Даже веки не дрожали от размеренных выстрелов маузера. Глаза ничего не выражали. Ничего. Взгляд был ни жестким, ни безжалостным — просто пустым и пугающе-отсутствующим. Сейчас рассудок был закрыт от мыслей и чувств прочной броней дела, ибо Андреа знал: в такие минуты нельзя ни о чем думать.

Андреа медленно опустил оружие, поглядел на тяжело поднимающийся в морозном вечернем воздухе пороховой дым. Противник исчез. Совершенно исчез из глаз, попрятавшись за разбросанные по склону валуны, зарывшись в белое снежное одеяло. Но он все еще был там, на склоне, он все еще был опасен. Андреа знал, что немцы быстро опомнятся после внезапной гибели офицера — во всей Европе нет более стойких и обученных солдат, чем альпийские стрелки. Они пойдут за ним, поймают его  убьют, если это вообще в силах сделать человеку. Поэтому-то Андреа и убил офицера. Тот мог остановить солдат, удержать от преследования и постараться выяснить причину ничем не обоснованной атаки. Андреа инстинктивно пригнул голову. — Автоматная очередь срикошетила от валунов перед ним. Он ожидал этого: старый испытанный прием хорошо обученной пехоты — перебежки вперед под огнем прикрытия. Ложишься, прикрываешь огнем товарища. Потом он тебя прикрывает, а ты идешь вперед. Очень просто. Андреа быстро вставил в карабин новую обойму, отполз на пятнадцать-двадцать метров вправо, прячась за невысокой грядой обломков скалы. — Он старательно выбрал место засады — и остановился. Натянул капюшон до самых бровей и выглянул из-за края камня.