— Сюда! — орал один из бандитов. — Там что-то есть!

Гончая глухо зарычала, будто желая подтвердить его слова. Двое бандитов возникли у входа – Дик отчетливо видел их перекошенные лица; за их спинами виднелась еще одна голова, повязанная пестрым платком.

Все трое заорали одновременно.

— Тут обвал! Их завалило! — кричали бандиты, резво отступая. — Нужно уходить немедленно, пока целы коридоры!

Дейта пару раз рыкнула им вслед, но бандиты, казалось, не заметили огромной собаки. Они рьяно уносили ноги, судя по дробному топоту, эхом отдававшемуся у Дика в ушах. Ослабевшие пальцы юноши скользнули по камню, и, не удержавшись за арочный выступ, он окончательно свалился на пол, распластавшись в вековой пыли. Каменный свод над ним возвышался всё так же незыблемо, как и раньше.

Это обморочная иллюзия, смертный морок, подумал Дик почти равнодушно. Должно быть, в аркосолии и впрямь случился обвал и его раздавило камнями. Он умер, а смерть подобна сну. Так говорят все священники, так писал сам великий Дидерих. Он спит и видит сны…

Длинная морда дейты нависла над ним. Гончая внимательно разглядывала его своими пронзительно-синими глазами, и Дик понял: морок или нет, но она никому не уступит свою месть. Скоро острые зубы вопьются в его горло, и собака напьется горячей крови предателя. Дик ждал: сил на сопротивление у него не было. Ему хотелось зажмуриться, как испуганному ребенку, но это было бы недостойно Окделла. Не отрываясь, он смотрел в глаза своему призрачному врагу.

Гончая склонила голову набок и внезапно прошлась шершавым языком по лбу Дика, с удовольствием слизывая кровь. Потом юноша ощутил влажное прикосновение на лице, в волосах… Он не успел сообразить, что происходит, как вся его голова стала влажной от собачьей слюны. Покончив с принудительным умыванием, дейта подтолкнула Дика под бок и слегка подлезла под него, словно желая устроиться поудобнее. Ткнувшись носом в теплую мягкую шерсть, юноша вдруг понял: собака вовсе не желает ему зла! Вечный спутник Лита узнал своего повелителя. А может, это святой Гермий послал-таки непутевому потомку проводника и помощника. Дик даже всхлипнул от облегчения, зарываясь лицом в пушистый собачий бок.

— Я назову тебя Рамиро, — пробормотал он прямо в мохнатое длинное ухо мистической гончей, уже не задумываясь, является она его предсмертным бредом или нет. — Рамиро Верный.

И, раздавленный чувством глубочайшего покоя, охватившим все его существо, он наконец позволил себе потерять сознание.

4

Когда Ричард очнулся, в аркосолии было темно, как в могиле. Солнечный луч, завлекший его сюда, погас, а прозрачные сумерки, сопровождавшие приход мистической собаки, вероятно, являлись лишь плодом его воображения. Рамиро исчез. Дик лежал на полу совсем один и уже успел изрядно закоченеть.

Сколько же времени он провалялся здесь без сознания? В темноте подземелья нельзя было судить наверняка: мог миновать и час, и несколько часов. Дик неловко поднялся на ноги, разминая онемевшие от холода конечности. Голова не болела. Осторожно потрогав ее, юноша не обнаружил ничего, кроме шишки средних размеров. Неужели ему все померещилось: и рана, кровь из которой заливала ему лицо, и сошедшая со стены синеглазая гончая?

Дик невольно пожалел о пропавшей иллюзорной дейте. Он не отказался бы от теплого мохнатого товарища, даже если б тот был всего лишь призрачным фантомом. Но в кромешной тьме, царившей в аркосолии, пальцы Ричарда нащупывали только каменное крошево на полу и холодную горную породу стен.

Кое-как выпрямившись, Дик привалился боком к ближайшей арке. Нужно было сосредоточиться и попытаться определить стороны света. Давешний луч проник из щели в противоположной стене: стало быть, восток именно там. Это означало, что фреска, из которой в его полубреду неторопливо вышел Рамиро, находилась на западной стороне. Север остался за спиной. Как видно, уводя погоню за собой, Дик сильно отклонился к югу, то есть двигался в направлении, противоположном пути в Молло.

Нужно было возвращаться. Теперь следовало сменить руку и поворачивать все время влево, влево и влево в надежде, что это поможет выйти к исходной точке. К тому же, если «правая рука» привела его на юг, то левая должна вести на север… Во всяком случае, Дик очень хотел бы на это надеяться.

Жан-коновал утверждал, что до Молло девять хорн по прямой. Но в лабиринтах невозможно двигаться напрямик: подземные галереи, прорытые некогда десятками поколений раскольников, свивались в запутанный клубок. Заблудившийся гробокопатель, по словам того же коновала, скитался в поисках выхода три недели! Дик почувствовал, как его прошиб внезапный холодный пот, и тут же яростно обуздал себя. Он не один, в конце концов! Гиллалун наверняка нарушил его приказ и сейчас дожидается хозяина где-нибудь недалеко отсюда со светильником и компасом в руках.

— Будто бы ты не знаешь своих людей, — негромко сказал юноша самому себе для острастки. — Горцы никогда не бросают друг друга. Да и недостойно Окделла трястись за себя, словно ты не Человек Чести, а какой-нибудь подлый навозник.

Взяв себя в руки, Дик прикинул время. По его расчетам выходило, что до предполагаемого убежища Гиллалуна его отделяет никак не меньше полутора часов. Если бандиты, уходя, не оставили какой-нибудь ловушки, то уже через час или час с четвертью они с Гиллом смогут услышать друг друга. Вполне вероятно, что верный телохранитель в тревоге и волнении окликает своего господина по имени, надеясь, что заблудившийся Ричард доберется до него по голосу. Дело за малым: нужно трогаться в путь, чутко прислушиваясь к эху каменного лабиринта.

Ловушек в коридорах не было: похоже, бандитов так напугал мнимый обвал, что они поспешили унести отсюда ноги. Однако теперь сами катакомбы представлялись Ричарду хитрой ловушкой. Видит святой Алан, он никогда не боялся гор и подземных пещер, еще мальчишкой излазив все скалы и ущелья в радиусе десяти хорн от Окделла. Но в здешнем лабиринте как будто затаилось что-то зловещее, недоброе, выжидающее. Камень, почудившийся ему сначала живым и дышащим, стал холодным и непроницаемым, а от вязкой тьмы вокруг болели ничего не видящие глаза. Древней обители мертвых явно не нравилось присутствие живого существа. И юноша жалел, что пригрезившийся ему Рамиро исчез, когда прошло обморочное наваждение. Вдвоем им было бы веселее.

Времени в катакомбах не ощущалось совершенно, и Ричард стал отсчитывать секунды по шагам. Способ был неудачный: он много раз сбивался, забывая, какую именно минуту отмеряет. Дойдя с грехом пополам до часа, юноша принялся звать Гиллалуна: сначала осторожно, затем громко, во весь голос. По каменным туннелям загуляло эхо: то протяжное и горестное, как стон, то истерично-надрывное, как смех сумасшедшего.

— Гилл! — кричал Ричард. — Это я! Ты слышишь меня?.. Отзовись!..

— И-и-и!.. Я-а-а!.. Я-а-а!.. И-и-и!.. — завывало эхо.

Один раз в этих бесплотных воплях Дику почудился слабый ответ Гиллалуна, и он бросился вперед с возгласами радости. Его надежда прожила недолго: догадавшись остановиться и помолчать с минуту, Дик понял, что по-прежнему слышит лишь искаженное отражение собственных криков. Лабиринт обманывал его: разные горные породы передразнивали его голос каждая на свой лад. Дик обмер от ужаса, осознав, что это означает. Если теперь эхо звучит иначе, то сейчас он находится совсем не в тех коридорах, по которым уводил погоню от своего верного слуги! Вероятно, в темноте он сворачивал не в те туннели и сильно отклонился от места, где оставил телохранителя. А может быть, тот исполнил его приказ и отправился в Молло, надеясь найти там все необходимое, чтобы вытащить своего герцога из каменных трущоб?

Ричард остановился, не зная, на что решиться: или продолжать движение, или попробовать вернуться и начать все заново. Чернильная тьма, обтекавшая его при ходьбе, теперь словно сгустилась вокруг и обступила его со всех сторон, как плотная холодная вода. Едва открыв рот, чтобы в очередной раз позвать Гиллалуна, юноша мгновенно захлебнулся потоком мглы, хлынувшей прямо в легкие. Он зашелся кашлем, привалясь спиной к невидимой стене коридора. Проклятье! Слишком богатое воображение – вечное его наказание – сыграло с ним злую шутку.