Равнина свернулась в причудливый узор на желтом камне. Он находился в огромном помещении с гладко отполированными стенами и таким же полом – круглом зале, служившим, как ему тут же припомнилось, для церемонии выбора абвениарха. Рамиро, припавший к своему зеркальному отражению на полу, глухо зарычал. Ричард повернул голову. Вечно юная женщина ждала его в центре, и ее маленькие босые ступни белели на холодном камне как полупрозрачный алебастр. Ее синие глаза казались звездами, а черные волосы – сгустком тьмы. Первородная дочь Анэма улыбнулась ему одними губами – выразительно и незначаще, как умела улыбаться только она.

— Лит, — проговорила она протяжно, почти не размыкая бледных губ.

Ричард склонил голову в приветствии, признавая ту, которой он отдал сына, но которую так и не смог полюбить:

— Каталлейме́на.

5

— Не думал, что доведется еще раз увидеть тебя, Каталлеймена, — проговорил Ушедший губами Дика.

Молодая женщина с силой стиснула свои хрупкие руки. Ее прекрасное лицо – лицо Анэма – исказилось гримасой.

— Не из-за тебя ли я стала Оставленной, Лит? — горько спросила она. — Не тебе бы произносить это имя!.. Ты совсем забыл, как звали меня мой отец… и твой сын?

— Зачем вспоминать об этом, Каталлеймена? — отозвался Лит равнодушно. — Та смертная девушка умерла в тот день, когда ты приняла дар Ойдмы.

Ушедший окинул внимательным взглядом стройную тоненькую фигурку, полупрозрачную, как тень. Как она была похожа на Анэма – и как непохожа! Те же черные волосы, те же синие глаза, но у отца в них смеялось сотворенное им же небо, а у дочери – пряталась бездонная человеческая пустота.

— Отравленный дар, — сказала молодая женщина, кривя изящные бледные губы.

— Тогда ты считала иначе, — возразил Лит. — Ты взяла его с радостью. Разве не ты сочла его лучшим свадебным подарком?

— Тогда я не знала того, что знаю сейчас, — холодно проговорила Каталлеймена. — Твоя бездетная сестра ненавидела дочь Анэма от смертной.

— То есть как? — вырвалось у Дика. — Что все это значит?

Его никто не услышал. Лит смотрел на избранницу сына с легким удивлением.

— Это неправда, Каталлеймена. Ойдма любила тебя не меньше, чем твоя родная мать. Мать подарила тебе жизнь. Ойдма – отдала свое бессмертие. Разве не этого ты хотела?

— Нет! Я хотела другого! — воскликнула вечно юная женщина. — Я хотела навсегда остаться рядом с моим мужем – твоим сыном! Неужели ты думаешь, что мне нужно было бессмертие без него?!.. Нет!

Боль, прозвучавшая в этом крике, заставила Ричарда содрогнуться. Почти так же кричала «нет!» его мать, когда в Надор привезли тело Эгмонта Окделла.

Лит на мгновение прикрыл глаза. Память отозвалась в нем глухой тоской. Ант, его Анте́мион, прекрасный цветок этого мира, дитя Скал и Молний, наследник земли, огня, воды и ветра! Он ушел в Этерну вместе с отцом и, так же, как Лит, никогда не вернулся обратно.

— Ты… — сказала Каталлеймена, и в ее глубоких синих глазах внезапно плеснула темная ярость. — Ты и Ойдма, вы оба… Вы отняли у меня того, кого я любила!

Лит смотрел на нее, тщетно пытаясь уразуметь смысл ее слов. Рамиро, было спокойно улегшийся у его ног, поднял голову и глухо заворчал.

— О чем ты говоришь, Каталлеймена? — недоуменно спросил Ушедший. — Моя сестра умерла ради того, чтобы ты жила вечно. Родная мать не сделала бы для тебя большего.

— Она оставила в наследство Анту свой жезл, — сказала, как выплюнула, женщина. — Она назначила твоего сына своим преемником!

— Иначе и быть не могло. Волнам необходим свой Повелитель. Разве ты не знала этого с самого начала? И разве ты не радовалась этому свадебному подарку тоже?

Каталлеймена в упор посмотрела на него потемневшим, как море в бурю, взглядом.

— Ты чудовище, Лит, — сказала она. — Все вы были чудовищами. Вы манили людей своей любовью, а сами были не способны на нее. Ты уходил от Астрапэ к земным женщинам, чтобы зачать с ними детей, а Астрапэ уходила от тебя, чтобы рождать от земных мужчин. Никто из вас – никто, даже мой отец! – не ведал настоящей любви, и чему удивляться, если люди в конце концов изменили вам со своим вымышленным Создателем?

Лит вздохнул.

— Ты опять об этом, Каталлеймена? Человеческая ревность все еще гложет тебя спустя столько времени?

Нежные губы женщины задрожали словно от сдерживаемого плача, но она не отвела глаз и продолжала стоять перед Литом, гордо выпрямившись. Дик почувствовал к ней невольное уважение: у дочери Анэма был сильный характер.

Лит, словно уловив его мысли, вздохнул вторично.

— Антемион был обязан оставить потомство, — произнес он устало. — Как ты сама сказала, моя сестра не могла родить детей. Это нельзя называть изменой, Каталлеймена. Мир, которому ты принадлежишь, – наше творение, и на каждом из нас лежала ответственность за него. Антемион выполнил свой долг.

— До-о-олг? — протянула Каталлеймена со странным выражением в голосе. — Ты снова собираешься говорить со мной о долге, убийца своего сына?

И она отступила на шаг, чтобы окинуть Ушедшего презрительным взглядом.

— Я не убийца, — строго возразил ей Лит. — Я его отец, и я любил его.

— Ты дурной отец! — бросила ему в лицо Каталлеймена. — Посмотри на созданное тобой! Твоя земля не расхищена только потому, что ее храню я – я, женщина! Твои глупые правнуки ненавидят и убивают твоих же праправнуков. А твой лучший сын, твой первенец… Ты заморочил ему голову словами о долге и увел за собою на смерть. Ты, может быть, и нес ответственность за Этерну, но он – он был ни при чем! Он родился здесь и родился свободным. Он был плотью от плоти этого мира, его огнем, его живым сердцем! Но ты велел ему покинуть Кэртиану, уйти на защиту чужих рубежей и теперь эта земля остывает без него. И что же – ты спас этим Этерну?.. Сохранил Ожерелье миров? Нет! Ты не спас никого и ничего. Ты только погиб сам – бесцельно и бессмысленно – и погубил сына, которого не стоил. Ант пошел за тобой и умер, и я больше никогда не увижу его!..

Крупные слезы катились по лицу женщины. Ричарду болезненно захотелось утешить ее, но он знал: это бесполезно. Он тоже, подобно праотцу, стремился выполнить свой долг, но только причинил горе всем, кого любил. Рамиро у его ног тихонько завыл. Ушедший молчал.

— Я… Я не звал сына с собой, — наконец выговорил он голосом слабым, как шелест листвы. — Антемион захотел пойти сам. Он… знал, в чем состоит его долг.

— Твой долг! — гневно сказала Каталлеймена.

— Нет, — возразил Лит уже увереннее. — Хоть Антемион родился здесь, он все же не был человеком, как ты, Каталлеймена. Он принадлежал Этерне, как и все мы.

— Нет! Неправда! — воскликнула плачущая женщина. — Астрапэ не хотела, чтобы он уходил! Она хотела, чтобы Ант остался. О, она любила сына, не то, что ты! Тебе всегда были дороги только твои измышления. Ты всегда был глуп, отец Лит. Как можно сохранить Ожерелье миров, если его Жемчужины погибнут?

— Но Кэртиана жива, — возразил Лит. — У вас остался ребенок, твой сын, Каталлеймена. Разве он не сердце этого мира? Разве не сохраняет он в своих руках ту власть, которую мы четверо передали ему?.. Перестань сводить со мною счеты, дочь друга. Кэртиана жива, пока жива наша кровь. Мой сын от смертной стоит сейчас перед тобою, значит, и мой внук, рожденный тобой, тоже цел и невредим.

Взгляд Каталлеймены померк. Ее бледные губы стали совершенно белыми.

— Твой внук? — переспросила она тихим срывающимся голосом. — А знаешь ли ты, каким он вырос, Лит? О, Ант гордился бы им!.. У него были огненные глаза Астрапэ, и струящиеся волосы Ойдмы, и звонкий голос моего отца, и сила… — она остановилась.

— Моя сила, Каталлеймена, — договорил Лит. — Где же он?

Женщина поднесла дрожащие пальцы к губам.

— Он был лучшим на свете ребенком и вырос чудесным юношей, — продолжала она почти шепотом, — потом стал прекрасным мужчиной, могучим, как дуб, и светлым, как солнце, он женился и подарил мне внуков… А потом медленно состарился у меня на глазах и однажды умер – он умер, Лит!