Глава 12

Люк

У Сиенны отвисает челюсть, когда я веду ее в дом, пока Бад не лает и не подбегает к нам, виляя хвостом так сильно, что вся его задница трясется.

— Ты такой милый! — Она опускается на колени, смеясь, потому что Бад облизывает ее лицо, пока она гладит его.

Он уже любит ее. Мы оба любим.

— Ма приготовила для тебя спальню.

— Так мило, что ты говоришь «Ма». — Слова слетают с ее губ прежде, чем она успевает передумать.

— Да? — Я ухмыляюсь ей сверху вниз.

— Просто в этом слове проскальзывает легкий намек на южный акцент. Не забивай себе этим голову. — Она, наконец, выпрямляется, продолжая чесать Бада между ушами. — У тебя огромный дом.

— Мама судья. Она хорошо зарабатывает.

Не говоря уже о том, что мой отец оставил ей полис страхования жизни на миллион долларов. Она плакала, когда узнала об этом. Не от облегчения или счастья, а потому что никакие деньги не могли его заменить. Ничто и никогда не сможет.

Внимание Сиенны переключается на фотографию в рамке, висящую на стене среди обширной коллекции Ма. На стене, посвященной воспоминаниям. Призракам. Она проводит пальцем по рамке.

— Это твой отец?

Я проглатываю комок в горле. Фотография папы и меня, девятилетнего, покрытых грязью, которой мы швырялись друг в друга. Мама сделала фотографию, пока мы смеялись. Это до сих пор одна из моих любимых фотографий.

— Это он.

— Ты очень похож на него. — Она улыбается.

— Да. — Я прочищаю горло. — Хочешь посмотреть свою комнату?

Сиенна понимает намек и закрывает тему, кивая. Я веду ее наверх по лестнице, а Бад стучит лапами за нами.

Когда я открываю дверь в ее новую комнату, лицо Сиенны озаряется. Нет ничего лучше в мире, чем видеть ее счастливой.

— Вау. Твоя мама действительно превзошла себя.

Она скользит взглядом по белому покрывалу из мягчайшего египетского хлопка и шелковой наволочке в тон, прежде чем прижаться к плотным занавескам, как к своему давно потерянному лучшему другу. Теперь я завидую чертовым занавескам. Она распахивает двойные двери, ведущие в гардеробную, прежде чем дернуть дверь ванной и ахнуть.

— У меня своя ванная?

— У тебя своя ванная, своя комната, свой телевизор. — Я подмигиваю ей. — Но мы делим постель.

Она резко поворачивается ко мне, хмурясь, хотя ее глаза широко раскрыты.

— Люк, не…

— Пойдем со мной в джакузи.

Она поджимает губы и складывает руки на груди.

— На улице тридцать градусов. (Прим.: Здесь имеется ввиду тридцать градусов по Фаренгейту, это минус один градус по Цельсию)

Я пожимаю плечами.

— Лучшее время для джакузи.

Она качает головой, хватается за дверь и уже собирается захлопнуть ее у меня перед носом.

— Нет. Я иду спать…

Я хлопаю ладонью по двери, с легкостью распахивая ее.

— Я буду держать свои руки при себе. Обещаю. По крайней мере, до тех пор, пока ты не будешь умолять о том, чтобы они были на тебе.

— Не буду. — У нее перехватывает горло, когда она пытается придумать другой предлог, чтобы избегать меня. — У меня нет купальника.

Я ухмыляюсь.

— У тебя есть лифчик и трусики.

Она закатывает глаза.

— Я не собираюсь раздеваться до нижнего белья с тобой в джакузи.

— В чем разница между бельем и бикини? — У нее нет быстрого ответа на это. — Вот именно. Так что давай — тащи свою задницу вниз. Горячая вода поможет тебе расслабиться перед сном.

Не дожидаясь, пока она снова начнет протестовать, я выхожу из ее комнаты, чтобы взять полотенца.

К тому времени, как я пробыл в джакузи десять минут, Сиенна все еще не появилась. Я уже собираюсь подняться наверх и вытащить ее оттуда, когда она наконец появляется.

У меня замирает сердце. Она сменила свое платье на мое джерси, и подол доходит почти до колен.

— Надеюсь, ты не возражаешь, что я позаимствовала одну из твоих футболок. — Она спешит к джакузи по замерзшей террасе.

Иисус. Она понятия не имеет, какой эффект производит на меня вид ее в моей джерси. Под бурлящей водой мой член напрягается. Когда она погружается в воду, становятся видны очертания ее лифчика, и я жалею, что она не обнажена под моей футболкой.

Между нами повисает тишина, потому что я не могу проглотить камень, застрявший у меня в горле при виде нее. Она ненадолго встречается со мной взглядом, пока снова не отводит свои застенчивые зеленые глаза, и начинает пальцами нервно теребить кончики волос.

Мне нравится, как она нервничает из-за меня. Как сильно она беспокоится о том, что я с ней сделаю. О том, что она хочет, чтобы я с ней сделал.

— Какая у тебя специальность? — выпаливает она.

Мне следовало подготовиться к вопросам. Она уже знает специальность Десятого, но, если я солгу ей, она легко узнает правду. Тогда она задастся вопросом, почему я вообще солгал, и сложит кусочки головоломки воедино. Я уже оступился в машине ранее. Я почти запаниковал, когда она спросила, откуда я знал, что ее отец годами присылал ей открытки и звонил только в день рождения. Я должен быть осторожнее.

— Кинезиология. Буду помогать спортсменам восстанавливаться после травм, когда мне придется уйти из НХЛ.

Хоккей тяжел для организма. Большинство игроков не остаются в игре после сорока. Я знал свой запасной план еще с первого класса средней школы.

— О, правда? Это специальность Десятого. — Легкая улыбка мелькает на ее губах, когда она думает о нем. Обо мне. — Почему ты хочешь этим заниматься?

Я не могу сказать, действительно ли она хочет знать, или она просто поддерживает разговор, чтобы избежать неловкого молчания. Восхитительно, как она болтает, когда нервничает. Вот уж чего я не ожидал от девушки, с которой познакомился онлайн. Несмотря на то, что я знаю ее много лет, мне еще так много предстоит узнать.

Так много секретов она все еще скрывает от меня.

Я напрягаю мозги, пытаясь вспомнить, что я сказал ей в качестве Десятого. Если я выдам слишком много, у нее возникнут подозрения. Пока она все еще в неведении. И мне нужно, чтобы она оставалась такой и впредь.

— Мой папа играл в НХЛ. Потом он получил травму и больше не мог играть. Даже для развлечения. Его всегда беспокоило, что мы не могли играть вместе.

Но это никогда не мешало ему водить меня на каждую тренировку и игру. Это не мешало ему громче всех поддерживать меня с трибун. Это никогда не мешало ему стать добровольным тренером или вставать ни свет ни заря, когда мне хотелось выйти на лед ради развлечения. Даже если он больше не мог выходить на лед, он никогда не переставал улыбаться, когда я выходил.

Именно такого отца заслуживает Сиенна.

— Это… на самом деле очень мило с твоей стороны. — Слова слетают с губ Сиенны с горькой ноткой. Как будто ей неприятно признаваться в этом вслух.

— Говорит медсестра по специальности.

Она приподнимает бровь.

— Откуда ты знаешь? Раздобыл эту информацию, пока преследовал меня?

На секунду я впадаю в панику. Отслеживание того, что она рассказала мне как анониму в маске, и того, что она рассказала мне после нашей личной встречи, может быстро превратиться в большую гребаную путаницу.

— Майк спросил тебя о твоей специальности по дороге в аэропорт.

Она кивает.

— Точно. В ужасно неловкой поездке на машине.

— Почему уход за больными? — Это то, что спросил бы тот, кто ее едва знает. Тот, кто еще не обсуждал с ней подробно различные специальности, которые она рассматривала в выпускном классе средней школы. Медсестра, врач, ветеринар, учитель. В отличие от меня, она не планировала свою жизнь с шести лет. Но мне было приятно чувствовать себя человеком, чье мнение было для нее самым важным. Она доверяла моим суждениям, и верила, что я подскажу ей правильный путь.

— Я всегда заботилась о людях, — небрежно говорит она. — Это то, в чем я хороша.

Она будет отличной медсестрой. Заботливая, добрая, чуткая. Не говоря уже о том, что каждый парень фантазирует о том, как проснется в больнице с такой медсестрой, как она.