Он забирает коробку и останавливается, изучая меня взглядом. Затем идёт по коридору. Я следую за ним, кусая губу в смущении. Честно говоря, понятия не имею, как себя вести. Может, мне просто говорить за нас двоих? Это было бы эгоистично.

Не стоило так болтать о том, что я хочу зайти, но слова сами вырвались. Мне так хочется побольше узнать об этом молчаливом соседе. Чем он занимается? Почему не может говорить? Почему он почти не выходит из дома?

Он ведёт меня на кухню, и я с удивлением осматриваю её. Гладкие чёрные поверхности кухонных шкафов сияют – ни единого пятнышка. Он ставит коробку с маффинами на пустой кухонный остров и достаёт две тарелки. Затем открывает коробку с чаем, в которой двенадцать отделений и каждое заполнено пятью пакетиками разных сортов. Он протягивает её мне, подняв брови, как бы спрашивая: «Что выберешь?».

Я выбираю молочный улун – мой любимый, – и он кивает, уголок его губ чуть поднимается в едва заметной улыбке.

— Знаешь, — говорю я тихо, пока он готовит чай. — Твой дом просто потрясающий. Такой аккуратный. Чистенький.

Он оглядывается на меня через плечо, и, хотя его улыбка едва заметна, кажется, он тихо посмеивается надо мной. Улыбаюсь в ответ, приободрившись.

— Я сама не очень аккуратная, — признаюсь я. — Мне нравится, когда всё на своих местах, но как-то получается, что я часто забываю об этом. Так что твой дом для меня – как чужая планета. И я в полном восторге.

Он снова дарит мне полуулыбку и открывает ящик. Пока вода закипает, он садится напротив и кладет на стол блокнот.

— Оу, — тихо произношу я, когда он начинает писать. — Отличная идея.

Через мгновение он толкает ко мне блокнот и встаёт, чтобы продолжить заваривать чай. Удивительное чувство охватывает меня, когда я вижу его почерк. Простой, строгий, каждое слово идеально выведено, словно оно было вырезано на камне. Почерк такой же, как его дом: без лишних деталей, но полный глубокого смысла. Так же, как и он сам.

«Порядку я научился ещё в армии. Чистота и порядок спасают жизни. А ещё помогают ощущать контроль. Меня зовут Логан Хейз. Рад знакомству.»

Чувствую, как горло сжимается, и я слишком остро понимаю, что эти слова – первые, что он сказал мне. Они кажутся такими личными и такими… уязвимыми. Это вам не лёгкое и непринуждённое начало общения.

— Ты был в армии? Сколько лет? — спрашиваю я, пытаясь вырваться из пучины внезапных эмоций.

Он поднимает руку и показывает четыре пальца, затем ставит передо мной чашку насыщенного синего цвета, как павлинье перо. Я невольно улыбаюсь – это мой любимый цвет.

— Четыре года? А чем ты занимался в армии?

Он вновь берёт блокнот, и я не могу оторвать взгляд от его рук. Они большие, сильные, с длинными пальцами, каждое движение – грациозное, но полное сдержанной силы. Его ногти идеально подстрижены, а синяя ручка – того же глубокого бирюзового-синего оттенка, что и моя чашка – кажется крошечной в его ладони.

«Служил в Фаллудже, потом в Йемене. Потом меня отправили домой после неудачной операции. Я – единственный, кто выжил. Стал немым из-за травмы.»

Я провожу пальцами по странице блокнота, не зная, что сказать. Это слова тяжелы, слишком серьёзны для обычного разговора с соседом, но, кто я, чтобы судить? Может, так ему проще общаться. Или, может, он научился говорить только самое важное, ведь писать гораздо сложнее, чем просто сказать.

— Мне так жаль, — произношу я мягко, будто слова могут хоть немного уменьшить его боль.

Я поднимаю глаза и встречаю его взгляд: голубые глаза не мигая смотрят на меня.

— Это должно быть ужасно. Не могу даже представить, что такое настоящая война. Это сложно, не иметь возможность говорить? Если тебе нужна помощь, я всегда рядом. Правда. В любое время дня и ночи.

В этот момент его лицо начинает меняться: плечи вздрагивают, и в глазах появляется искорка – это не просто улыбка, это смех, но без звука. Моё сердце невольно пропускает удар, и я просто сижу без слов, не в силах отвести взгляд. Боже, он не просто красив. Он – невероятен.

Как такой мужчина может прятаться дома целыми днями? Он должен быть на людях, заставляя всех маяться от своего взгляда.

— Я не понимаю, что смешного, — говорю с улыбкой, хотя даже мне очевидно, что я не сказала ничего смешного.

Когда он снова протягивает блокнот, на странице всего одно слово:

«Хорошо.»

В любое время дня и ночи. Да, именно так она и сказала. Я вытираю слезу с уголка глаза, пытаясь взять себя в руки. Боже, не помню, когда в последний раз так сильно смеялся. Это чертовски смешно, что девушка, в дом которой я тайно пробираюсь в любое удобное время, сама предложила мне это. Если бы она только знала.

Но она не знает. И так и должно оставаться. Я прихожу в себя и бросаю на неё последний взгляд. Глаза Эммы слегка затуманены, губы приоткрыты, и я начинаю гадать, о чём же она думает. Я так сильно влип, что готов уже открыть всю свою душу, рассказать всё, что бы она ни захотела узнать, кроме одного – своих привычек шпионить за ней.

Но что насчёт неё? Расскажет ли она мне правду, если я спрошу? Я в более выгодном положении, ведь и так уже знаю о ней всё.

Я пододвигаю к себе блокнот и пишу:

«У тебя есть парень?»

Её глаза расширяются, когда она читает мой вопрос.

— Вот так способ сменить тему, — смеётся она.

Я поднимаю бровь. Ну так что?

— Нет, — отвечает она, отворачиваясь. — Как-то не складывается с этим. Знаешь, они либо перерастают то, что я могу им предложить, либо обижаются, когда я резко обрываю свидание, потому что мне звонят из-за раненной кошки. Или уезжают далеко. Моя история свиданий – это целая трагедия ошибок.

Эмма с сожалением усмехается, и я встаю, чтобы налить два бокала вина и открыть бутылку «Москато». Оно её любимое.

Она смеётся, увидев вино.

— Так ты намекаешь, что хочешь, чтобы я рассказала всё? Ладно, но не стесняйся меня остановить меня, когда я начну тебе надоедать. Кстати, обожаю это вино. Какое совпадение!

Я отворачиваюсь, чтобы скрыть улыбку. Никакое это не совпадение. И хотя я никогда и не мечтал, что она окажется у меня дома, я частенько фантазировал об этом, что это уже отразилось на моих покупках.

Её любимые цвета, вино, музыка… Я окружил себя вещами, которые ей нравятся, в тщетной попытке почувствовать себя ближе к ней. Сейчас мне кажется, это было крайне рискованно. А вдруг она что-то заподозрит? Или найдёт мой список дел или бинокли? У меня их три, по одному на каждом подоконнике, окна которого выходят на её дом.

Рука дрожит, и я случайно сбиваю бокал с вином, который громко звенит по кухонной стойке. Эмма вздрагивает. Похоже, она не так расслаблена, как кажется. Я выдыхаю и извиняюще смотрю на неё.

— Со мной такое часто бывает, — говорит она, пожимая плечами и улыбаясь.

А то я не знаю. Эмма постоянно что-то роняет, проливает чай или кофе, а я бы отдал всё, лишь бы быть тем, кто уберёт за ней. Но этому не бывать. Может, сейчас она и здесь, улыбаться мне своими идеальными губами, но это ни к чему не приведёт.

Она слишком хороша для меня. Девушка вроде неё никогда не станет встречаться с кем-то вроде меня – немым изгоем, который целыми днями и ночами следит за ней.

Хотя… Может, если бы я мог говорить…

Мой взгляд скользит по коридору, где лежит маска для экстренных случаев. Это простая чёрная маска, закрывающая только нижнюю половину лица. Я надевал её несколько раз. В ней я могу говорить, но не без последствий. Возможность говорить сто̀ит мне чего-то важного.

Нет, рисковать и надевать её при Эмме я не могу. Особенно после того, как был столь неосторожен рядом с ней.

Я подаю ей бокал вина и киваю. Поговори со мной.

И она говорит. Ничего не скрывая, рассказывает свою историю с юмором и радостью, пока я не оказываюсь полностью очарован. Я слушаю, оперев подбородок на кулак, наполняюсь ею до краёв. Наконец, до меня доходит: