Но никак не могу понять, почему он так упорно настаивает, что я не могу просто принять это. Мне нравятся все его откровения, и единственное, что сейчас раздражает, –то, что он не сказал мне об этом раньше.

Когда он хмурится, качая головой, я теряю терпение.

— Слушай. Ты сексуальный, ты готовишь и убираешь, и, очевидно, хочешь меня. Что тут может не понравиться? Я не злюсь, Логан. Просто посмотри на меня хотя бы на секунду. Мне это нравится. Всё это. Это идеально.

Его челюсть напрягается.

«Это кажется неправильным. То, что я сделал, было неправильным, Эмма. И я это понимаю. Почему же ты этого не видишь?»

Тяжело вздыхаю, стараясь подавить растущее желание, чтобы честно ответить ему. Мне самой нужно немного подумать, чтобы правильно объясниться.

— Возможно, это и было неправильно. Но, Логан, я привыкла к тому, что не всё всегда только правильно. Я сама никогда не была правильной. Я никогда не вписывалась в привычный мир большинства людей, и мне пришлось пройти тернистый путь, чтобы осознать всё, но теперь я это принимаю. Я горжусь этим – тем что я не такая, какой меня ожидают видеть. Я счастлива такой, какая есть, и мне не нужно, чтобы всё было объективно правильным. Мне просто нужно, чтобы это было правильным для меня. А ты – правильный.

Когда он качает головой, всё ещё не убеждённый, я с раздражением фыркаю.

— Слушай, час назад Марк был здесь и назвал меня наивной идиоткой. И в прошлом я такой как раз таки и была, игнорировала все его красные флаги. Но я учусь на своих ошибках.

Логан складывает руки на груди, мышцы перекатываются под кожей. Ничего не выдаёт того, как тщательно он изучает меня, но ясно одно: он внимательно слушает.

— Ты не сделал ни одной вещи, которая бы мне не понравилась или которую бы я не оценила, — продолжаю я. — И моя философия такова: я верю, что люди хорошие, пока они не докажут обратное. Так что, если хочешь оттолкнуть меня, придётся постараться посильнее.

Он кривит губы, будто ещё сомневается. Долго смотрит на меня, затем резко хватает ручку и пишет несколько строк так быстро, что их едва можно разобрать.

«А что, если я приду к тебе в комнату ночью, свяжу и использую твоё тело, чтобы удовлетворить все свои желания? Что если я трахну тебя – в киску, рот и задницу, жёстко и быстро, без защиты, и сделаю тебя невозможно грязной? Это то, что я хочу с тобой сделать, сладкая. Тебя это устроит?»

Я подавляю громкий, возбуждённый вздох. Боже, этот мужчина. Горячая дрожь пробегает по моим бёдрам, я сжимаю их вместе под столом, сглатывая, чтобы смочить внезапно пересохшее горло.

Логан постукивает ручкой по столу, его тяжёлый взгляд приковывает меня к месту. Я жду.

Смотрю на его воинственное лицо, которое кажется ещё более диким и требовательным из-за презрительной усмешки, поскольку он ждёт, что я испугаюсь. Скажу ему уйти.

Но я не скажу.

— Нет. Но это, возможно, заставит меня влюбиться в тебя.

Его щёки краснеют, голубые глаза темнеют. Раздаётся хруст. Ручка ломается в его большой ладони.

Когда он встаёт, стул почти падает назад. Логан бросает на меня долгий, напряжённый взгляд, наполненный таким голодом, что я едва могу дышать.

Он отворачивается. Я тяжело вздыхаю, всё моё тело горит от предвкушения. Надеюсь, он сделает то, что сказал.

Но Логан стоит на месте, напряжённый, скрывая от меня своё лицо. А потом выходит из комнаты.

И из моего дома.

Два часа ночи. Эмма наконец-то уснула, а я стою в её комнате, всё ещё ведя битву, которая была проиграна в тот момент, когда она сказала, что могла бы влюбиться в меня.

Блядь. Мне не стоит быть здесь, но я не смог удержаться. Перед тем как выключить свет, Эмма посмотрела в окно, словно могла увидеть меня, наблюдающего за ней в темноте, и отправила сообщение:

Она подначивала меня, и вот я здесь – безнадёжно влюблённый дурак, готовый выполнить любое её желание. С этой мыслью достаю маску из заднего кармана и надеваю. Холодок пробегает по позвоночнику, нервы звенят напряжением до самых кончиков пальцев, когда ткань накрывает мои губы и нос, скрывая их. Скрывая меня.

Моё тело напрягается, а потом расслабляется, словно от мощного облегчения. Теперь я скрыт. Я – лишь тень в темноте. Мне не нужно следить за каждым своим шагом, судить каждую мысль или жест. Теперь всё в порядке. Ничего плохого не произойдёт. Я свободен.

Свободен делать всё, что захочу.

Мой взгляд задерживается на женщине, лежащей в постели передо мной. Одеяло прикрывает её лишь до талии. На ней тонкая кружевная майка, сквозь которую я вижу тёмные, напряжённые соски. Грудь медленно поднимается и опускается в ритме глубокого сна.

Такая невинная. Совершенно не осознающая, что сама навлекла это на себя.

Я прочищаю горло. Мне есть, что ей сказать:

— Эмма.

Почти стону, почувствовав, как её имя обжигает мой язык. Это первый раз, когда я говорю его вслух. Голос хриплый, не громче шёпота, но она даже не шевелится. Её дыхание по-прежнему размеренное и спокойное.

Она так прекрасна. Полностью в моей власти. Моё тело напрягается, желание разгорается слишком быстро, и я машинально дотрагиваюсь до своего напряжённого члена через ткань джинсов. Я так много всего хочу с ней сделать, что просто стою, как вкопанный, не зная, с чего начать, пока она спокойно спит.

Может, забраться к ней в постель и проникнуть в её теплое, сладкое тело, постаравшись не разбудить? Или сначала надеть ей повязку на глаза, чтобы она не видела меня, когда проснётся? Или дать ей проснуться и увидеть тень в маске, возвышающуюся над её кроватью? Будет ли она кричать – сначала от страха, а потом и от удовольствия?

И не плевать ли мне вообще, почему она закричит, если в любом случае причиной этого являюсь я?

Эмма тихо вздыхает, и я вздрагиваю. Время для раздумий закончилось. Я достаю из кармана пластиковые стяжки и осторожно беру её за руку. Поднимаю её к изголовью кровати и привязываю к раме. Затем обхожу кровать, чтобы сделать то же самое с другой рукой. Стяжки достаточно крепкие, чтобы удерживать её, но не настолько, чтобы причинить боль.

Она издаёт тихий звук, как будто ей неудобно, и слегка шевелится. Я взбираюсь на кровать, позволяя матрасу прогнуться под моим весом. Располагаюсь над ней, опираясь на руки и колени, так что моё лицо оказывается прямо над её.

Она снова вздыхает, пытаясь пошевелиться. Ещё раз убеждаюсь, что моё лицо будет первым, что она увидит, когда откроет глаза.

— Просыпайся, зверушка.

Эмма вздрагивает, её глаза мгновенно распахиваются. Дыхание становится рваным, она открывает рот, пытаясь закричать, но я тут же накрываю её губы ладонью, обтянутой кожаной перчаткой. Крик гаснет в коже.

— Тише. Не хочешь ведь, чтобы соседи услышали тебя, правда?

Её глаза распахиваются ещё шире, новый крик снова теряется в моей руке. Слегка надавливаю на её губы, стараясь не причинять боли, но, чтобы это было ощутимо.

— Достаточно. Замолчи и слушай правила.

Эмма дрожит подо мной, но её дыхание становится чуть более размеренным. Она растерянно смотрит, лицо напряжённое, пока не моргает и не узнаёт меня. Взгляд меняется, становится мягче.

Я убираю руку.

— Логан, — шепчет она, голос дрожит вместе с её прерывистым дыханием.

— Правила, милая. На самом деле, всего одно: сейчас говорю я. Тебе нельзя произносить ни слова. Можешь стонать, хныкать, даже кричать – в мою ладонь или на мой член, но ты не скажешь ни слова. Поняла?

Боже, голос такой хриплый, будто я песка съел. И это не только из-за того, что я так долго молчал. Это из-за неё. Она здесь, подо мной, – связанная, беспомощная, полностью в моей власти. Это делает каждую клеточку моего тела напряжённой от болезненного, сладкого ожидания. В том числе и мои голосовые связки.

Эмма глубоко вздыхает и коротко кивает. Губы приоткрываются, словно она хочет что-то сказать, но тут же снова плотно сжимаются.