«Всё не так уж и плохо. Я могу говорить. Иногда. При определенных условиях.»

Её глаза расширяются, когда она видит мою записку, и я почти сразу жалею, что рассказал ей. Если она попросит меня доказать это, не уверен, что смогу отказать.

Но это опасно. Неспособность говорить тесно связана с моим самоконтролем. Всё перепуталось в голове во время тех пыток. Теперь мутизм означает порядок и контроль. А речь… Речь означает хаос.

А с теми чувствами, что я испытываю к Эмме, боюсь, она окажется в опасности, если я утрачу контроль.

— Ты можешь говорить? При каких условиях? — спрашивает она, вытирая щёки.

Я тяжело вздыхаю и придвигаю блокнот ближе. По крайней мере, она больше не плачет. Задача выполнена.

«Я не знаю, почему так, но, если я надеваю маску, в голове как будто что-то переключается. Будто я больше ни за что не отвечаю. Тогда – и только тогда, – я могу говорить, но вместе с этим выходит и всё остальное, что я обычно подавляю.»

— Что именно?

Я смотрю на Эмму, её большие карие глаза, полные любопытства, всё ещё блестят от слёз. Губы красные и припухшие от плача.

Мысли о том, что я хочу сделать с её губами, заставляют меня содрогнуться. Это те вещи, которые я бы сделал с ней, если бы потерял контроль.

«Это ужасно. Тебе будет небезопасно со мной.»

Она выглядит ошеломлённой моим ответом, а потом с недоверием фыркает.

— Не правда. Может, я не так хорошо тебя знаю, но я точно уверена, что ты никогда не причинишь мне вреда. Ты добрый, заботливый и…

Я поднимаю руку, чтобы заставить её замолчать, быстро записывая свой ответ:

«И всё это исчезнет, если я надену маску. Ты права, Эмма. Ты не знаешь меня. И лучше тебе никогда не узнать.»

Её ноздри раздуваются, и я понимаю, что она злится.

— Знаешь, я уже выставила одного мужчину сегодня за то, что он сказал, будто я слишком глупа, чтобы знать, что для меня хорошо, а что нет. Так что поосторожнее, соседушка.

Я с раздражением качаю головой, когда меня охватывает решимость. Пора.

«Ты не глупая. Но я опасен, и тебе лучше держаться от меня подальше.

Эмма, я несколько месяцев уже наблюдаю за тобой. Я знаю о тебе всё. Подарки, рождественские украшения, чистое бельё... Это всё я. Прости.»

С каждым новым прочитанным словом, её брови ползут вверх в изумлении. Она смотрит на меня, и я смиренно киваю. Осмотрев свою украшенную квартиру, она качает головой и перечитывает мою записку.

Когда она снова поднимает на меня взгляд, её лицо озаряет широкая, счастливая улыбка.

— Это был ты? Спасибо тебе огромное!

Я не могу сдержать смех, видя ошеломлённое выражение его лица. Что бы Логан ни ожидал от меня услышать в ответ, это явно не слова благодарности.

— Так это всё время был ты, — говорю я, качая головой от того, на сколько очевиден был ответ. — Конечно, это ты. Ты так близко живёшь и ненавидишь беспорядок. Неудивительно, что ты решил взять меня в качестве подопытной.

Он мотает головой, берёт ручку и зависает над страницей. Через мгновение беспомощно смотрит на меня, как будто не знает, что написать.

— Спасибо, — повторяю я просто ради удовольствия увидеть, как он вздрагивает. Его голубые глаза настороженно оглядывают меня, будто ожидая, что я в любую секунду изменю мнение. — Ты сделал мою жизнь намного легче. Даже не представляешь, как часто я благодарила своего таинственного помощника. Я не особо… Ну, не особо хороша во всём этом. Во взрослой жизни.

Обвожу рукой дом вокруг себя. Логан поднимает бровь, уголок его рта дёргается, будто он готов согласиться.

— Да ладно, можешь посмеяться надо мной, — говорю я. — Я уже смирилась. Я хороша в одном и ужасна в другом. Всё нормально.

Он делает глубокий вдох, расправляя плечи. Глаза тут же останавливаются на его бицепсах, которые обтягивают тесные рукава футболки. Перевожу взгляд на его руку, всё ещё держащую ручку над страницей.

Эти руки приносили мне продукты, выгружали посудомоечную машину, украшали мой дом к Рождеству, что делает их ещё более привлекательными.

Я чуть не проговариваюсь о том, какой он сексуальный, когда Логан выводит меня из транса и, переводя взгляд вниз, нахмурившись, начинает писать.

«Это не всё, что я делал. Эмма, это я был в твоей спальне. Ты произнесла моё имя, и я врезался в твой шкаф. Я напугал тебя.»

У меня перехватывает дыхание, а потом я смеюсь от облегчения. Господи, я так испугалась. А это оказался просто Логан.

Он смотрит на меня как на сумасшедшую, от чего смеюсь сильнее. Живот уже начинает болеть, но я не могу остановиться. По щекам текут новые слёзы, и Логан отодвигая стул, резко встаёт. Он, кажется, не знает, что со мной делать.

Я пытаюсь взять себя в руки, плотно сжав губы, чтобы сдержать смех, и он, тяжело вздыхая, садится обратно.

«Ты мне не веришь? Эмма, это был я. Я приходил в твою спальню каждую ночь. Я смотрел, как ты спишь. И иногда я »

Логан перестаёт писать, не ставя запятую или точку, и это резко отрезвляет меня. Он пишет без ошибок, соблюдая пунктуацию, и что-то мне подсказывает, что оборванное предложение связано с чем-то, что причиняет ему сильные страдания.

— Нет, я тебе верю, — отвечаю ему, проглатывая последние остатки смеха. — Просто чувствую облегчение. Я так боялась, но теперь, зная, что это был ты, мне всё равно. Я тебя не боюсь.

Его челюсть напрягается, будто он не одобряет мой ответ.

«Я дрочил в твоей спальне. Пока ты спала. Смотрел на тебя, лежащую там, ничего не подозревающую, и кончил так сильно.»

По моему позвоночнику пробегает жар, губы размыкаются, пока я представляю это. Господи, видение этого сразу предстаёт передо мной: я в постели, а он стоит надо мной, такой высокий и гордый. Темно, но не настолько, чтобы ничего не видеть. Он напряжён, его челюсть сжата, рука на члене, и он удовлетворяет себя, глаза прикованы к моему лицу, пока я сплю.

Я представляю влажные, чувственные звуки. Жёсткие линии его мышц, всё тело напряжено, пока он наконец не даёт себе кончить со сдавленным вздохом.

Я бы многое отдала, чтобы увидеть это.

Он беззвучно ахает.

«Твою мать. Не делай такое лицо. Тебе должно быть противно.»

— Ну, а мне не противно.

Мой голос хриплый, желание написано на лице. Я плохо умею скрывать эмоции, и это даже к лучшему. Глаза Логана расширяются, он качает головой, выглядя так, будто разрывается между логикой и чувствами.

— Можешь сделать это снова. В любое время. И в следующий раз, если разбудишь меня, останься.

Он замирает, взгляд прикован к моему лицу. Хватка на ручке такая крепкая, что я боюсь, он её сломает. Похоже, Логан тоже понимает на сколько близок к этому, потому что кладёт её с крайне преувеличенной осторожностью.

— И я не верю, что ты причинишь мне какой-либо вред, что бы ты ни делал. Если хочешь показать мне, каково это, когда ты можешь говорить, я готова, — говорю я. — Но только если ты сам этого захочешь. Я не буду настаивать. Хотя, честно говоря, внутри просто умираю от желания услышать твой голос.

Он тяжело выдыхает и берёт ручку.

«Эмма, пожалуйста. Ты не понимаешь. Я извращенец!»

Фыркаю от смеха. Может, то, что он смотрел, как я сплю, – немного и жутковато, но остальное? Это проявление доброты чистой воды. Нет ничего извращённого в том, чтобы делать хорошие вещи для другого человека.

— Ну, да, конечно. Ничего так не кричит «злодей», как нарезание моркови для трёх супермилых морских свинок. И кролика, — говорю я с игривой улыбкой.

Он сердито смотрит на меня.

«Я крал твои трусики, чтобы нюхать их.»

Господи. Внезапно, лицо становится таким горячим, будто я вот-вот начну дышать огнём. Логан поднимает бровь, замечая мой румянец.

— Ну… э-эм… Кто я такая, чтобы судить твои заскоки, — храбро отвечаю ему, хотя голос слегка дрожит.

Потому что сама идея, что он делает это? Снова – чертовски возбуждает. Я буквально вибрирую от желания, и в данную секунду мне хочется закончить этот разговор и просто наброситься на него. Но Логан явно не настроен на продолжение, поэтому держу себя в руках.