– Привел новую ученицу. Подготовительный период.

– Эта что-ль? – сторож придирчиво осмотрел меня с головы до ног, поправляя козырек фуражки. – Глазенки мне ее не нравятся. Не нашенские.

– Гавриил приказал распределить к вам.

– Тц! Ну, коль приказано, да не будет отказано. Проходь-те сюды.

Ворота, протяжно взвыв петлями, отворились, открывая обзору пятиэтажное здание. Оно вырастало из земли как безголовый Сфинкс, вытянув вперед два крыла. Его нельзя было назвать очень уж старым. Хотя серый кирпич местами и прятался от солнца под розовато-зеленой порослью, а стекла окон помутнели около рамы, напоминая линзы очков для совсем безнадежных глаз, зато углы выступов и бетонные колонны у самого входа крошится еще не начинали. Прошлый век максимум. Двор вокруг, засаженный пока пустоватыми каштанами и яблонями по бокам от дороги, выглядел немного свежее. Сейчас кроме нас здесь никто не бродил. Мы следовали за сторожем к ступеням, когда Рафаэль решил уточнить:

– Здесь я тебя оставлю. Дорогу запомнила?

Сердце почему-то бешено заколотилось. «Вот так и идти? Совершенно одной? Без охраны? И как себя вести?» – задавать эти вопросы было стыдно и, наверное, странно, но ощущение создавалось такое, будто я могла опозорить всю королевскую семью и страну заодно. Опыта общения со сверстниками у меня не набралось от слова совсем. О чем вообще они обычно говорят, чем увлекаются? Особенно здесь, в тройке. Так еще и дети здесь учились не простые, а некие таинственные вактаре. Что вообще нужно делать, чему нас станут учить, я не имела ни малейшего понятия.

– Нервничаешь?

– С чего бы?

– Хэй, – Рафаэль потрепал меня по плечу. – Мы тебя в обиду не дадим. Знаю, не самое приятное чувство – вливаться в новый коллектив, привыкать к обстановке. Никогда заранее не понять, как тебя примут и примут ли вообще. Но если чересчур переживать о будущем, можно упустить ниточку настоящего и потеряться. А если волноваться о мнении окружающих, можно потерять собственное. Так что просто поступай как знаешь. И если это кому-то покажется неправильным, не расстраивайся. Просто твой мир отличается от их. А потому законы в ваших реальностях не могут быть одинаковыми. Изменишь мир – изменишь и путь. Не меняй его по чужой прихоти. Сотвори его таким, каким задумано, хорошо?

Он говорил совершенно серьезно, но в глазах сквозила теплая снисходительная улыбка. Не слова, но сам тон голоса успокаивал и обнадеживал. Почему? Зачем он тратил время и запасы философского пафоса? То есть, наверное, так и нужно делать, когда кто-то из близких не в духе, но ведь мы друг другу никто. И откуда взялся этот дурацкий ком в горле?

Сторож тем временем потянул на себя ручку дверей и махнул проходить. Рафаэль остановился у ступеней, проводил меня взглядом до порога и скрылся из виду.

Сперва показалось, что я по ошибке заглянула в лесную чащу. Зеркальный потолок подпирали малахитовые стволы деревьев, где-то вдалеке шумела вода, пели невидимые птицы.

– Шо стоим? – сторож вошел вслед за мной. – Так. Стал-быть ступай в приемную, на втором. Ступай, значится, и сиди. Ежели заблудисся – нюни не распускай. Я вечарком обход делать буду, авось и найду. Все. Давай, вперед и с песней.

С этими словами он, прежде чем я успела задать какой-либо вопрос, скрылся за дверью. Холл пустовал, и нового проводника не предвиделось. Сверху, правда, долетали отзвуки голосов, эхо шагов и будто бы треск фейерверков. Лестниц было две: на левую и правую сторону. Обе, словно малахитовые змеи, сбросив хвост ступеней на пол плавным полукругом, ближе к потолку начинали виться вокруг стволов-колонн, продолжаясь в отражении. Перилла дизайнеры тоже нормальными оставить не смогли – выгнули волной, выковали металлические листья.

Добравшись до площадки второго этажа, я двинулась вдоль коридора, придерживаясь за стену кончиками пальцев, наверное, на случай, если она решит уехать. Долго идти не пришлось – уже четвертая дверь порадовала табличкой «Приемная».

Здесь уже был человек – смуглая девушка, лет шестнадцати. Пышные каштановые волосы блестели в солнечном свете и струились на шлейки кислотно-желтого топа, едва прикрывавшего живот. Она сидела, закинув ногу на ногу, и с напускным безразличием подпиливала ногти. Челюсти непрестанно двигались, пахло перченой мятой.

– Здравствуйте, – пролепетала я.– А Вы тоже кого-то ждете?

– О-о-о! – протянула она, сделав страшные глаза. – Заюш, не кого-то, а чего-то. Казни.

– Правда? А за что? – спросила я, просвечивая ответ через детектор сарказма. Кажется, он замигал.

– Прикинь, перед тобой – самая опасная преступница тысячелетия. Наряду с Чикатило, Фишем, Дамером и прочими, кто смел пилить ноготки во время задания. А ты че? Не замечала тебя раньше.

– А меня и не было. Только сейчас привели.

– А! Новенькая, – дошло до нее. – Ё-мое, заюш, да ты влипла. Всех нормальных мастеров к весне разобрали. Хотя, – она задумчиво прикусила кончик пилки. – Там еще Константин остался, он ничего такой, милашка. Если Ромка подвинется, то тебя можно будет классно пристроить. А вот рогатого лучше за милю обходить. Маразматик редкос… Зда-асьте, – пропела девушка, глядя в сторону дверей.

В Приемную зашла еще одна женщина. На вид не больше сорока, но манера держаться набавляла еще пару десятков.

– Катенька, – с порога накинулась она, грузно опустив на стол пухлую сумочку, – ну, что это такое? Ну, почему на тебя постоянно жалуются? Вот не хочется же тебя ругать, такая девушка хорошая, а ведешь себя как девица, честное слово, ой. И чего тебе неймется? Ну маечку можно же подлиннее надеть, хоть не замерзнешь и вопросов не будет. Вот возраст ваш, я все понимаю, хочется быть красивой, взрослой, но глупые вы дети такие, мамочки-мамочки рОдные. Ой! – она на секунду перевела дух, заметила меня. – Ой, а кто это у нас такой хорошенький? Вот Катенька, посмотри, как хорошо-то в рубашечке. Еще бы юбочку, ну да вы, молодые, сейчас другую моду носите. Ты к кому, деточка? Уж не новенькая ли наша? Катька тебя тут попугать не успела? Она девочка умная, общительная, ну вот взбалмошная, вишь. Ну ты не переживай, подружитесь. Глядишь, в подмастерье возьму, под крылышко.

Я мысленно помолилась всем богам об обратном, а она сменила курс на ногти и изъяла пилочку. Катя состроила мне гримасу и тут же изобразила чистейшую невинность.

– Да они неправильно поняли, Анна Юрьевна! Там руну надо было в древесине чертить, а кинжал дома остался.

– Ну так хальсбанд тебе на что? И вообще, взрослая уже девочка, скоро в мастера пойдешь, учись пальцами выводить. Сложно, конечно-конечно, а кто обещал легко? Не буду ж я за тобой повсюду бегать. Так, – приостановилась Анна, снова вспомнив обо мне. – Тебя, заинька, надо в группу. Катенька, мы с тобой только через полчаса встречаемся. Я пока кофейку, ну, то есть дела поделаю. А ты бы рассказала малютке чего-нибудь. Вспомни себя подготовишку, как не понимала ничего. А то пока Константин Сергеевич придет, да объяснит, да отведет. Все-все, идите-ступайте тихонечко.

Катя отлепилась от кресла, подхватила меня под локоть и, напоследок чавкнув жвачкой, вывалилась из кабинета. По коридору пролетело звучное эхо хохота.

– Жесть, скажи? – продолжая смеяться так, будто услышала лучшую в мире шутку, пропищала она. – И так каждый раз. Фуф! За нашу долгую жизнь! Не ссы, тут не все такие разговорчивые, только мне повезло. Так, – переключилась Катя, вынимая телефон, – короче, где ты есть?

– Какой философский вопрос. Здесь, наверное.

– Смешно. Зай, диктуй чего-нибудь, мне тебя надо в чаты добавить с мастерами и без, в группу с новостями и так далее.

Телефон – изобретение почти такое же полезное как зубы. Но ни то, ни другое отчего-то с рождения не выдают. Замешательство отпустило достаточно быстро, чтобы выкрутиться и предложить:

– А давай лучше твой номер запишу?

Я отвернула рукав рубашки и под диктовку начертила временную татуировку. Катя ее проверила, надув из резинки белый пузырь, кивнула и потянула меня к лестнице.