Когда с ужином наконец было покончено, небо стало совсем темным, а усталость чересчур заметной. Я отряхнула снег и легла, покрепче прижавшись к доскам.
По ощущениям, не прошло и секунды, как по векам ударил наглый белый луч. Сквозь шторку жмурящегося презрения и пелену света вырисовалась полноватая фигура. Надо мной стоял человек в синем костюме с маленькой надписью на правой части груди и золотым украшением на предплечье. Шапка, тоже украшенная чем-то блестящим, съехала на пушистые седые брови. Мужчина отвел фонарик в сторону и произнес:
– Девочка, ты… (трам-ла-пам)?
Судя по интонации, это был вопрос. Но что ответить, я решительно не соображала. Старик долго смотрел на меня, а потом снова заговорил:
– Девочка, (трам-пам) надо …(что-то). Я должен… (слово похожее на глагол "идти". Ну и иди своей дорогой, чего пристал?) потому что … (снова какой-то набор звуков)!
На этот раз фраза прозвучала утвердительно, а значит придумывать ответ вежливость не заставляла. Но мужчина вытянул руку и снова чего-то ждал. Похоже, меня хотели куда-то увести. Ага, сейчас, носки перешью и бегу! Идея бежать, кстати, была заманчивой, но в моей ситуации неподходящей.
От очередного порыва ветра захотелось сжаться в комок. Я потерла ладони друг о друга, с сожалением поглядывая на запястья. Украшений больше не осталось, как и надежды на завтрак. Нарушитель покоя все еще мозолил глаза. Уходить он явно не собирался, а позвать стражу уже не получится. Я вздохнула, встала и небрежно повела кистью, веди мол. Мужчина встрепенулся и поманил за собой.
Здание, куда мы пришли, одним своим видом затягивало в трясину тоски, несмотря на солнечную окраску стен, к которым конвоем подвели компанию черных стульев. Одинокая лампа под потолком судорожно брызгала светом на заваленный бумагами стол, за которым сидел молодой парнишка лет двадцати. Завидев нас, он чуть приподнял кисть над столом и, зевнув, задал вопрос. Старик ответил. Завязался диалог, ни слова из которого разобрать не получилось. Пару раз люди замолкали, смотрели на меня, щелкали пальцами, и, не дождавшись ответа, опять продолжали перебрасываться бессмысленными эмоциональными звуками. В конце концов мне разрешили сесть. Усталость же приказала лечь и прикрыть глаза.
Голоса вскоре стихли, наступили долгожданные тишина и спокойствие. Как вдруг кто-то совершенно бесцеремонно коснулся моего плеча. Это уже переходило всякие границы. Я вскочила на ноги, с непривычки завалилась на бок и схватилась за стену. Уже порядком надоевший дед опять стоял напротив.
– За тобой… (идти?). Ты… (трам), – сказал он и показал на мужчин у двери.
Их было двое. Один лениво прислонился к стене и накручивал на подрумяненный шрамами и мозолями палец прядь длинных угольно-черных волос. Бледное, почти мраморное лицо оживлял только насмешливый взгляд изумрудов-глаз. Голубые, припудренные ласковым спокойствием глаза второго я разглядела, только когда он убрал за ухо мягко вьющийся пепельный локон, оправил на хрупком запястье рукав шелковой блузы, обернулся и обратился к старику:
– Благодарю. Это… (ну вы поняли, тарабарщина).
Мой старый-новый знакомый в словаре не нуждался, так что просто кивнул и наконец ушел. Чуть-более-молодой-новый незнакомец посмотрел на меня.
– Здравствуй, солнце. Не бойся, не обидим. Ты не против поговорить?
Его речь была понятна, но счастье притупилось недоверием. Язык не походил на тот, с помощью которого изъяснялись местные, а звучал скорее, как мой родной. Только проще, без лишних виньеток вроде артиклей. Никогда не разговаривайте с неизвестными. Ладно.
– Кто вы?
– Друзья. Меня зовут Рафаэль. А он – Азар.
Тот, кого назвали Азаром наконец отпустил измученную прядь и слегка кивнул мне в знак приветствия.
– Милиционер не сказал, как тебя зовут.
– Ли…ли…– я замялась. Старику точно не нужно было знать имя, а вот насчет новоиспеченных «друзей» терзали сомнения. Придумать псевдоним времени и соображения не хватило. Какие имена вообще считались нормальными для этой страны?
– Лили? – уточнил Рафаэль
Предположение немного рассмешило. Насколько же должно обеднеть воображение, чтобы один и тот же слог повторялся два раза подряд? И разве полноценное слово могло звучать так коротко? Хотя, помнится, один здешний автор однажды заявил, будто «простота – жена искусства», или что-то в этом роде, и, если «Лили» здесь считалось именем, я бы с удовольствием сменила настоящее. Рафаэль расценил улыбку как утвердительный ответ.
– Очаровательно. И еще кое-что. Ты здесь одна?
– Нас трое. А может и четверо, если тот дед еще не ушел.
– Да, но милиционер сказал, что нашел тебя одну на улице.
– И что?
– Просто немного странно, что ты не пошла домой. Что-то случилось?
– А мне некуда… то есть… – я замолчала, потянулась рукой ко рту, промахнулась, едва не ткнула пальцем в глаз, сжала кулак у груди, мысленно выдавая себе пощечины, и, не найдя другого ответа, пробормотала: – Как бы, дома тут нет. Ну, вообще он есть, но не мой, а хочется свой. И спать, – само вылетело у меня, – тоже хочется.
– Прости, что потревожили твой сон, но нам нужно срочно тебя забрать отсюда.
– Имеет смысл задавать вопросы «зачем» и «куда»?
– Смысла нет. Он мертв. Мы его убили.
– Азар.
– Ego sum paenitet, meus amor1, но у нас часики тикают, – тот постучал пальцем по линии запястья. – Выбора у тебя, как и у нас, кстати, тоже нет. Теперь, когда мы все в одной лодке, предлагаю плыть.
С этими словами он махнул в сторону двери, и та послушно открылась. Смысл упираться тоже слег под дулом уговоров, так что я отпустила ставшую почти родной стену и более-менее ровно дошла до выхода. Но стоило занести ногу над порогом, как земля резко уехала в сторону, и мир провалился в пустоту.
– Тише-тише, – Рафаэль подхватил меня под руки. – Здесь все выглядит немного странно, но мы упростили пространство как смогли.
И правда. Глазу стало гораздо привычнее. Границы материи размылись, цвета стали менее однозначными. Еще не родная пятимерная реальность, но что-то близкое. Где-то вдалеке или прямо над ухом раздавались неразборчивые фразы, гулко стучали невидимые молоточки, шуршал несуществующий ветер. И в то же время противно давила абсолютная мертвая тишина. Кромешная мгла то ослепляла, то мерцала мягким призрачным светом. В пространстве мы были не одни. По бокам, над и под нами словно в отражении сотен зеркал появлялись, проходили мимо и исчезали едва различимые фигуры. Одна из них оглянулась в нашу сторону, притормозила и выскочила из-под стекла. Пред нами предстал тощий парень с шевелюрой, цвет которой мог бы заинтересовать отряд пожарных. Часть лица почему-то смазалась, будто размокла под дождем.
– Аза-ар, – проскрежетал он, – явился не запылился. Привезли свежее мяско, я погляжу. Так и до герцога скоро дослужишься. Рафи будет тобой доволен. Да, Рафи?
Азар рванулся вперед и сгреб беднягу за шиворот.
– Еще раз так обратишься к нему и.
– Рыжий, давай не при детях, – попросил Рафаэль. – Лучше позови Гавриила. Нужно осмотреть девочку.
– Кого-кого? – спросил Рыжий, поглядев на него. – Ах, да, конечно! – он расплылся в невинном оскале и на выдохе протянул: – Куда уж мне обращаться к таким вершинам.
– Тебя к ним пнуть? – осведомился Азар.
– Не утруждайся. Позвал минуту назад. Идет уже.
– Отлично. И приведи рожу в порядок. А то как пожеванный.
– Помят и избит суровой реальностью, – вздохнул Рыжий, не двинув ни одним мускулом. Кожа продолжала плавно подтекать к жилистой шее, точно плавленый воск. Иногда старший втягивал носом воздух, точно простуженный, тогда следом на место подползали и части лица. Только для того, конечно, чтобы слазить обратно.
Тут компания снова пополнилась. Своим вниманием нас почтил еще один статный мужчина. По виду – лет сорока с лишним. Выбрит гладко. Правда, не брюнет, да и словом так просто не обзовешь. Одарил каждого мимолетным морозным взглядом и сходу спросил:
