– Что значит – для разведения? – удивился капитан. – Это что, как лошадей или собак породистых выводят?

– Приблизительно! Черт этих фрицев разберет, чего они навыдумывают. Хотя, помнится, – добавил он вполголоса, – наши ученые тоже проектировали вывести новую породу людей, которые выполняли бы пятилетки за два с половиной года. Где-то в начале тридцатых годов это было.

– Как это?

– Да так. Осеменять женщин спермой вождей революции – вот как.

– Да ты что? Неужели, такое возможно?

– Не знаю, возможно или нет, но разговоры, помнится, были. А потом американцы и немцы занялись этими проблемами, и наши срочно объявили их «буржуазной лженаукой».

– Правильно Сталин делает, что этим ученым не доверяет. Без заумных идей куда спокойней живется. Хорошо бы им всем в руки лопаты дать, глядишь, пользы больше будет.

Человек – существо неприхотливое, способное приспособиться практически к любой среде существования. Приняв для себя эту аксиому, Дитмар Бауэр смотрел на происходящее вокруг него философски. В конце концов, какие и к кому могут быть претензии? Он пришел на чужую землю вместе с армией захватчиков, так что должен быть благодарен великодушным русским за шанс, подаренный ему. Его не убили в бою, не расстреляли при взятии в плен – не это ли подарок судьбы? А за такие дары надо расплачиваться. И работа в каменоломне – совсем ничтожная плата и мизерный вклад его, как немца, за то, что натворили его соплеменники на этой земле.

Да, можно говорить, что он – пешка в руках властителей и ни в чем не виноват. Но ведь он брал в руки оружие и шел в атаку. А кто-то нашел мужество отказаться от этого. И… попал в концлагерь как дезертир или предатель. Он ведь тоже пытался скрываться от воинской повинности в датских лесах. И что из этого получилось? Теперь он тоже в лесах, только уральских.

Для профессорского сына такая реальность жизни была раньше настолько абстрактным понятием, что говорить и даже думать об этом ему не приходилось. А тут сразу пришлось окунуться по уши не в самые прекрасные ее реалии. Ему было тяжело физически, особенно в первые дни, когда еще не совсем зажившая рана начинала кровоточить, а он не мог даже остановиться, чтобы приложить кусок тряпки к промокшим насквозь бинтам.

На третий день, когда он после двенадцатичасовой смены показал конвойному сержанту свои окровавленные перевязочные бинты, тот сразу повел его в медпункт. Сердобольная сестричка сказала сержанту, что по хорошему, такому раненому надо хотя бы недельку провести в постели, но тот покачал головой:

– Не получится! Распоряжение коменданта – пленных с легкими ранениями использовать в трудовом процессе.

– Так найдите ему что-то полегче, помрет ведь от пустяковой раны, если не дать ей заживиться как следует.

Дитмар в то время еще практически не понимал русскую речь, но по интонации и жестам определил направление разговора. Он был благодарен доброй девушке за то, что она смотрела на него как на человека, раненого человека, а не заклятого врага. Далеко не каждый, у кого на фронте муж, сын, брат или жених способен на такое великодушие.

Последующие две недели он провел как учетчик – то есть взвешивал, измерял, записывал параметры. Рана заживала на удивление быстро, хотя никаких особых медикаментов не было и в помине, питание – картофельно-капустная баланда и слизкий серый хлеб. Но молодость, а возможно, и чистый целебный уральский воздух помогли Дитмару вскоре забыть о ранении.

Работа доставляла Дитмару физические страдания, но он ощущал своего рода духовное очищение от этого. В бараке размещалось около восьмидесяти военнопленных, но общаться ему ни с кем не хотелось. Свободное время он предпочитал отдавать изучению русского языка. Помогал ему в этом Альфред Кох, с которым Дитмар познакомился во время одного из посещений медпункта.

Дело в том, что в их лагере не было своего врача, а больными и ранеными занимались две медсестры и фельдшер. Врач посещал их один раз в неделю, а тяжело больных транспортировали в больницу, расположенную в райцентре за семьдесят километров от лагеря.

Альфред Кох был австрийцем и в середине тридцатых годов окончил венскую высшую медицинскую школу. И все бы ничего, но к этому времени он проникся идеями Маркса и Ленина и на этой волне вступил в компартию. Захват власти в Германии Гитлером привел его к решению переехать в страну победивших коммунистических идей – Советский Союз.

Однако встреча с государством всеобщего благоденствия оказалась не столь радужной, как он ожидал. Собратья-коммунисты мало того, что не приняли его с распростертыми объятиями, начали бесконечные проверки, допросы и опознания. В результате, ничего не добившись, Альфреда на всякий случай отправили в лагерь, чтобы он поработал на благо новой родины.

Познав на себе все прелести вожделенного рая на земле и познакомившись в лагере с другими заключенными, Альфред понял, что, по сравнению с другими, у него хотя бы была какая-то зацепка, к которой можно было подвесить обвинение: он чужестранец и прибыл из капиталистической страны. Пусть она еще в то время не была вражеской, но все равно – чужая, и он мог бы теоретически быть шпионом. А вот за что сидели там же честные советские труженики – этому объяснения дать не мог никто. Враги народа? Но ведь они сами и есть тот самый народ. Получается, враг сам себе? Пытаясь понять феномен советской власти и свою ошибку, Альфред очень быстро овладел русским языком, тем более что изучать его он начал еще у себя на родине. Мечтал прочитать Ленина в оригинале.

В некоторых спорных или тяжелых случаях, когда медсестры и фельдшер сомневались в своих силах, а до визита доктора было еще далеко, приглашали для консультации Альфреда Коха. Все это делалось, конечно, неофициально. Иначе, как было бы можно доверить врагу лечение людей? Впрочем, таких людей – наверное, можно. Враги народа – это как бы вообще не люди, а военнопленные – тем более.

Как бы то ни было – медицинские познания Альфреда спасли жизнь многим военнопленным и политзаключенным трудового лагеря в уральском поселке Шурино, столкнулся с ним и Дитмар, хотя с его ранением прекрасно управлялись и медсестрички.

Слово за слово – и они обнаружили массу общих знакомых. Альфреду, естественно, было знакомо имя профессора Бауэра, отца Дитмара. Встречаясь в столовой или в свободное от работы время, они беседовали и о научных проблемах, и о будущем Германии и Австрии, а заодно Альфред давал Дитмару уроки русского языка.

Занятия продвигались успешно и безо всякого напряжения – Дитмару легко давались языки, и он с удовольствием занимался их изучением.

За время работы в «Лебенсборне» он освоил датский язык, свободно общался с семьей столяра Петерсена и по необходимости – с другими датчанами. Английский он освоил еще в гимназии и без проблем читал специальную научную литературу, которая издавалась в основном на английском языке. В итоге, это и стало поводом его высылки на фронт. Впрочем, утверждать такое можно только с большой натяжкой. Не этот – так нашелся бы другой повод, коль уж злобный майор Кюлер задался целью вышибить подальше более молодого и удачливого соперника за место в постели Ангелы Вайс.

Странно, но в памяти Дитмара Ангела стала приобретать какие-то расплывчатые очертания. А ведь поначалу он ее частенько вспоминал, прокручивая в голове картинки «курортной» датской жизни. А вот со временем, как и любой курортный роман, он стал чем-то далеким и почти нереальным. А вот к страстной колдунье из снов Дитмар стал относиться как к своему ангелу-хранителю. Он знал, что она всегда где-то рядом с ним и чувствовал, что, благодаря ее высшему покровительству, остался живым после кровавого боя. Может быть, одним из очень немногих.

Та самая ночь сладких грез, накануне боя под Курском, когда он впервые увидел темноволосую красавицу, как будто провела четкую линию между его прошлым и будущим. Детство, легкомысленное отношение к жизни, первый сексуальный опыт остались где-то далеко позади, а впереди – плен, расплывчатые перспективы, тяжелый труд и она, Эсмеральда, – так Дитмар называл девушку в своих снах-грезах. Парадоксально, но он не чувствовал отвращения к своей теперешней жизни. Более того, ощущение самоистязателя, искупающего грехи, приносило ему удовлетворение, а Эсмеральда приходила к нему по ночам, чтобы утешить и влить в него новые силы.