Дитмар вспомнил многодетную семейку Кляйстеров, обитавших по соседству с ними. «Вот, кто готов воевать за великую идею, хотя… Все это своего рода мимикрия приспособленцев. Если бы в Германии к власти пришли коммунисты, они бы первыми вышли на улицу с красными знаменами и томиками Маркса и Энгельса под мышками. Но для этого надо иметь мозги, как чистый лист бумаги, на котором проецируются чужие идеи. А человеку, способному мыслить самостоятельно, приходится нелегко…»

С такими мыслями Дитмар отходил ко сну. Спал он этой ночью беспокойно, постоянно пробуждаясь от каких-то кошмарных снов.

«Может, с отцом что-то? – мучился он, пытаясь вновь заснуть. – Все равно ничем не помогу, а если что случится, так и не узнаю даже…»

Дитмар закрыл глаза, пытаясь настроить себя на созерцание приятных и красивых снов. В окно заглядывала полная луна, ясное звездное небо располагало к лирическим мечтам.

Огромное помещение, оборудованное под походную казарму, дышало, шевелилось и поскрипывало в сумрачном свете. Неужели они за тысячу километров от дома? Вот сейчас скрипнет дверь, и в комнату войдет мама. Дитмару во сне она являлась часто, особенно в детстве. Он об этом не рассказывал никому – отцу, чтобы не расстраивать, друзьям, потому что им, согретым материнской любовью, его не понять.

И вот мама опять вернулась к своему обиженному мальчику? Но иди, иди лучше к отцу – ты ему сейчас нужнее, он болен, тяжело болен. Это мы с тобой виноваты, что его сердце работает со сбоями. Ты покинула его двадцать лет назад, оставив одного с грудным ребенком на руках. А теперь и я уехал от убитого горем старика – далеко-далеко, и не знаю – вернусь ли обратно, чтобы утешить его…

Нежное дыхание приблизилось к лицу Дитмара, на лоб легла влажная ладонь – какое блаженство… ах, если бы так лежать, лежать… до тех пор, пока не закончится весь этот адский круговорот…

Дитмар приоткрыл глаза. Прямо ему в лицо смотрела, завораживающе прищуривая глаза, необыкновенно красивая девушка. У Дитмара выдох застрял где-то на уровне трахеи, он боялся пошевелиться, чтобы не дай бог не обнаружить свою бессонницу.

«Откуда эта девушка взялась в солдатской казарме? – лихорадочно соображал он. – А может… может это дух Гели Раубаль? Она рассердилась на меня… Но за что? Я ведь ничего о ней не говорил! Это Эдвард Штраус нес какую-то ерунду, а я вообще молчал, я тут ни причем! – пытался Дитмар объясниться перед незнакомой красавицей. – Я ничего не знаю, я не хотел тебя обидеть. Но какая же ты красивая, я таких еще никогда не видел… Какая неземная колдовская красота! Теперь я понимаю, почему ты свела с ума своего великого дядю… или ты не Гели? Как тебя зовут? Хотя, к чему это сейчас? Меня скоро убьют, и все закончится… Какие девушки могут быть на войне? И кому нужны мы, худющие и завшивленные солдаты. Одно дело – офицеры, там хоть можно чем-то разжиться. А у нас? Разве что, шоколадкой…»

Девушка молча взяла Дитмара за руку и повела среди стоящих вплотную друг к другу кроватей в сторону выхода. Дитмар, как маленький ребенок, которого за руку ведут на прогулку, следовал за плывущей впереди девушкой.

«Я ведь даже не спросил, кто она и как ее зовут… Куда она меня ведет? Может это русская партизанка, которая решила захватить „языка“? Но я ведь ничего не знаю, я самая обычная пешка, которую переставляют помимо ее воли и которой никогда не суждено попасть в дамки…»

– Куда мы идем? – зашевелил губами Дитмар. Произнес он что-то или нет? Девушка, во всяком случае, его не расслышала. Или просто не поняла? Она продолжала тянуть его за руку, а он шел покорно, еле слышно ступая босыми ногами.

В нос ударил запах ночной свежести. Они уже вышли из здания. Куда дальше? Ага! За домом стоит небольшой сарайчик. Поскольку их казарма расположилась в здании поселковой школы, то в подсобных помещениях может храниться какая-то школьная утварь, книги, старая мебель, грабли, лопаты. Что мы будем делать там?

Дитмар не чувствовал никакого страха, только любопытство и недоумение. А потом… потом ему ужасно хотелось посмотреть красавице в лицо еще раз. Совсем недавно он открыл в себе новый талант – от скуки начал рисовать карандашом портреты своих товарищей, наброски пейзажей. Он вдруг подумал – вдруг я ее забуду до утра, а хорошо было бы нарисовать портрет… «Забудешь? Ты доживи еще до утра!» – отвечал ему голос разума.

Тихонько скрипнула дверь сарая, и они оказались внутри – в полной темноте. Если окна и были где-то, то, видимо, были чем-то заставлены или наглухо забиты. Нигде ни малейшей щелочки света. Легкий толчок в бок, и Дитмар оказался на каких-то мягких тюках. И почти сразу же он почувствовал прижавшееся к нему тело девушки.

«Нет, я определенно сошел с ума! Может, у Эдварда какая-нибудь заразная форма помешательства, и он во время беседы инфицировал меня? Но разве могут так быстро проявляться симптомы? Мы ведь встречались с ним не больше чем четыре часа назад… Или на мне испытывают новый вид биологического оружия?»

Дитмар читал в тех самых злополучных журналах, из-за которых на него повесили клеймо «американского шпиона», что в Штатах вовсю идут разработки биологического оружия. Конечно, ничего конкретно не говорилось, но для понимающего человека достаточно и пары слов, сказанных как бы между прочим, чтобы было ясно, о чем идет речь. Понятно, что и в секретных лабораториях вермахта усиленно велись разработки этого направления. Но все это запрятано за семью печатями, точно так же, как и специсследования в «Лебенсборне», так что не связанные непосредственно с работами специалисты могли об этом только догадываться. И то лучше – про себя. Надежнее.

Если даже это новый вид биологического оружия, то умереть вот так – в объятиях такой красавицы – просто счастье. Получается, что это оружие – очень гуманное, оно дарит человеку напоследок необыкновенное наслаждение.

Красавица аккуратно, но в то же время нетерпеливо стягивала с Дитмара рубаху и летние кальсоны, в которых он спал. «Черт, я даже не заметил, что в таком виде шел рядом с девушкой, хотя, она, кажется, и не обратила внимания… Кто же? Кто же она такая? Ах! Даже если я умру после всего этого, все же лучше, чем от дурной пули…»

Когда на Дитмаре не осталось никакой одежды, он почувствовал совершенно голое тело, прижавшееся к нему сбоку. Потом девушка, словно змея, плавно заползла на него и начала своим влажным язычком щекотать шею, грудь, опускаясь ниже и ниже. Дитмар, сгорая от страсти, пытался прижать девушку к себе, но она, ускользая от его рук, продолжала возбуждать его языком и губами, доводя до умопомрачения.

В конце концов, он приподнялся и силой притянул ее к себе. Девушка стонала и извивалась, ее голос заполнил все пространство, ее черные волосы, как у медузы Горгоны, змеями вились по рукам, ногам, груди. Дитмару уже было все равно – кто она, умрет он через пять минут или нет – такого наслаждения он никогда в своей жизни не испытывал. Его не очень долгие, но довольно плодотворные занятия с Ангелой, казались теперь просто играми первоклассников.

– Бауэр! Подъем! – ефрейтор Мюллер орал ему прямо в ухо. – Через пять минут построение. Эй! Ты живой?

«Я живой?» – подумал Дитмар, мгновенно возвращаясь в реальность из бездны ночных грез. Стараясь ни о чем не думать и не вспоминать, он быстро оделся, умылся и через пять минут стоял вместе с другими в строю в ожидании важного сообщения.

– Фюрер и Германия надеются на своих сыновей! Сегодня нам предстоит важный бой, и от мужества и преданности каждого из вас зависит победа великого рейха! – оратор старательно подражал Гитлеру интонацией и расстановкой акцентов своей пламенной речи. – Вперед! Вперед! За великую Германию и нашего фюрера!

Не так далеко слышались регулярные выстрелы тяжелых орудий – началась артподготовка. Послышалось гудение и скрежет двигающихся по бездорожью танков. Рота пехоты, к которой принадлежал рядовой Дитмар Бауэр, вступила вместе со всеми в великое сражение на Курской дуге.

…Грохот, черная пелена дыма, распластавшаяся по земле, стали понемногу уплывать куда-то вдаль, а на их месте появилось лицо черноглазой красавицы. Дитмар провалился в небытие с блаженной улыбкой на лице…