Но дойти до места ему было не суждено. Петрус снова выставил ногу, причём не заранее, а прямо уж наверняка, чтобы паренёк точно споткнулся. С криком падая, тот уронил, разумеется, всё, что нёс. Картофелина вылетела с тарелки, падая на грудь лорда Берлиса, перепачкав камзол. Сама посуда, рухнув на дощатый пол, разбилась на осколки. Вилка вонзилась в поверхность стола лесорубов, а ножик «приземлился» неподалёку, остриём направляясь в сторону знатного гостя.

– Блин блинский! Простите, – с пола заявил паренёк, пытаясь подняться, не зная даже, за какой хвататься ушиб: болели и лоб, и колено, и немного в груди, ведь он в падении стукнулся рёбрами.

– Как это понимать?! Это что? Покушение? – обомлел лорд, наряд которого принялись протирать и промокать салфетками его телохранители-рыцари.

– Никак нет, – замотал головой, потирая шишку над бровью, паж. – Расставили тут копыта… – пнул он ножку стула Петруса. – Сложно ноги убрать?!

– Сложно смотреть, куда идёшь, малыш? – усмехнулся тот.

– Мой малыш тебе в рот не влезет, – грубо ответил мальчишка.

– Да-а? – поднялся громила из-за стола. – Знаешь, я в этом мире не люблю только две вещи. Непогоду, потому что моя мать скончалась от лихорадки в грозу, и когда мне дерзят такие хлюпики типа тебя! – толкнул он пажа, так что тот опрокинул и рядом стоящий стул, и столик.

– Сила есть, ума не надо, ага, – поморщился юноша, кое-как поднимаясь.

– Я не понял, это ты меня тупым ща назвал? – поднял свои светлые брови Петрус и оглянулся на своих ребят.

– Даже не удивительно, что не понял, – криво усмехнулся паж.

– Да ты вообще хоть знаешь, кто я? – хорохорился громила. – К твоему сведению, поверенный самого лорда!

– Да хоть кошки драной, – сплюнул ему на башмак юноша.

– Эй! – возмутилась остроухая особа из рода фелинов.

– Это он сейчас и вас, и лорда самого оскорбил! – возмущался Петрус, повернувшись к женщине-кошке и оглядев остальных.

– Тут зубы выбили пажу, и тот упал без сил! – забренчал по струнам вскочивший с места гном, но видя, как на него злобно уставились дружки светловласого бугая, попятился к выходу. – И наш чудесный музыкант покинул вмиг трактир!

Пел он нескладно. То ли выпивка так повлияла, то ли перенервничал. Но голос его в тон нот, издаваемых лютней, не попадал. Может, потому и поспешил убраться подальше от происходящей разборки, чтобы его самого за фальшь не задело.

– Куда же он… – расстроилась у стойки та пьяная девица, которую ранее гном с собой туда притащил.

– Так и не взялся тачанку мою продавать, – сожалел трактирщик.

– Да куда он с тонущего корабля? Один трактир на весь город, Ганс. Вернётся ещё, никуда не денется, – заверил Берн, вслушиваясь в происходящее за спиной.

– А если сядет на первую же телегу и в другой город укатит? – спросил тот.

– Он ж меня нанял эскортом, – напомнил Бернхард.

– Так и ждёт снаружи. Как выйдешь, так и укатите. Вдруг он уже там с конём или с нанятой повозкой как раз окажется, – предположил трактирщик.

– Ну, стало быть, не судьба, – цокнул языком Берн, заглянув в свою почти опустевшую кружку, и с хищным взором стал изучать рюмку багряной ягодно-травяной наливки, оставленную Аргоном. – Если письмо от матери придёт, ты за меня так и ответь: мол, нашёл работёнку, поехал по городам музыканта сопровождать, скоро вернусь, расскажу, где что видел. Она любит слушать про разные города…

– Она ж по почерку поймёт, что не ты, – удивился Ганс.

– Так ты от себя напиши, дурья башка, – закатил глаза экс-капитан.

– У меня, сам знаешь, почерк хромает, – фыркнул трактирщик.

– Хромает у нас косой дядька Вукол и одноногая Карлина. Нечего на почерк свой наговаривать, – спорил с ним Берн.

– Да меня же за почерк из школы выгнали! Худший во всём городке! Как пить дать! Что ни напишу – никто не прочтёт. Будто алхимические трактаты на иноземном языке. Я сам его с трудом разбирал. Как курица лапой, – заявлял Ганс.

– За почерк… Нет чтобы за выпивку выгнать, – усмехнулся Бернхард.

– Думаешь, меня твой клинок испугает?! – тем временем позади них заметил ножны на поясе у пажа Петрус. – Да, может, это вообще муляж! Детская игрушка! – рассмеялся он, оглядываясь на остальных. – Я этого сопляка и голыми руками… – двинулся он вперёд.

– Да чтоб тебя… – разжав правый кулак, хлопнул Берн по столу. – Угомонились там!

– Да всё путём, экс-капитан, – оглянулся на него громила. – У нас важный гость, а эта малявка тут сквернословит. Надо просто уму-разуму малышню научить. Вытравить грызунов. Вредителей. Как говорится: мышка бежала, хвостиком махнула…

– Я тебе покажу мышку! – шлёпнул своей перчаткой его по щеке разъярённый паж. – Ща как дам больно!

Он коснулся пальцами опрокинутого столика позади, и древесина того будто бы «ожила». Снизу, приподнимая сквозь щели половые доски, проросли корешки, вдоль ножек разродился вьюн с позеленевшими почками, сверху начали появляться маленькие вытянутые листики.

Колючие стебли начали приближаться к сапогам крепкого дровосека. Тот выхватил с пояса свой топор, готовясь рубить и кромсать нерадивые побеги и любую другую ожившую древесину, возможно, даже с её создателем-чародеем, если потребуется.

– Ну, началось… – вздохнул Берн. – Опять какой-то молокосос под раздачу попал… – допив пиво, собрался он уже развернуться.

– Эй, – схватил трактирщик его за руку. – Не лезь и не вмешивайся. Тебя это не касается. Он заслужил за свой дерзкий язык. Может, нерадивый паж Берлису и принадлежит. А тебя вместе с ним стража скрутит. Ты у нас большой любитель дебош устраивать, что тебе было сказано от Ставрида в прошлый раз? А?

– Не ты ли мне тут напоминал о добродетелях, братец. Плёл о том, что надо вернуться, нести справедливость и всё вот это вот то самое… – прикусив губу, в оскале поглядел на него рыжий усач.

– Видишь, если лорд за него не заступается, значит, одобряет действия лесорубов, – подметил хозяин заведения почти шёпотом. – Ты думаешь, мне охота, чтобы они тут окна выбили или столы поломали? Но не время сейчас заступаться за какого-то молокососа, не обученного манерам!

– Да не могу я просто так сидеть, Ганс, когда громила мелюзгу всякую избивает… – процедил Берн. – Тут или одно, или другое: либо его калекой сделают, либо вообще здесь убьют. Мама всегда говорила: любой спор можно решить словами, а не дракой.

– Что-то не припомню, когда это ты не дракой здесь что-то решал… – покачал головой трактирщик.

– А я просто был непослушным ребёнком, – осушив рюмку, забытую гномом, закатал рыжий усач рукава и направился к бугаю.

По пути он подметил, что лорд с жирным пятном на камзоле наблюдает за готовящейся разразиться дракой. Цыганка выглядит весьма перепуганной. А от картёжника-аристократа и след простыл. Теперь на его месте уже сидела, вытягивая шею, чья-то сторожевая собака в красивом золотом ошейнике.

– У тебя, оборванца, денег не хватит новый наряд лорду оплатить, – заявлял Петрус.

– А ты давай-ка не будешь мебель казённую топором разносить, – опустил его вооружённую руку Берн, подойдя сзади.

– Этот шкед от горшка два вершка оскорбил меня и гостей, на ботинок мне плюнул, с вилкой и ножом на лорда бросился! – возмутился крепыш, отдёрнувшись. – Я этого просто так не оставлю.

– Смотри, Петрус, я дважды не повторяю, – пригрозил усач.

– А не то что? Пойлом изо рта меня окатишь, словно русалочка? Ты вернись к себе за стойку, экс-капитан, и не вмешивайся, – оценивающе поглядел на комплекцию попрошайки светловласый бугай.

– А не то двину тебе вот так, – крепко треснул коленом его промеж ног Берн. – И вот так, – схватив за короткие волосы, ударил усач его лицом по столу, отчего остальные лесорубы вскочили со своих мест.

– Возмутительно! – воскликнул лорд, отправившись со своими рыцарями прочь из трактира, спешно седлая снаружи коней.

Лесорубы набрасывались на Бернахрда то по очереди, то с нескольких сторон разом, но получали то кулаком по лицу, то ударом сапога в живот, отлетая подальше. Остальные не вмешивались, но с мест наблюдали за дракой. Большинству всё это явно не нравилось, но были и такие, кто явно радовался, что сегодня накостыляли заносчивой компании лесорубов.