Тихий и спокойный городок Далкастр. Не маленький и не большой. Уютный, окружённый лугами, холмами и лесами. Скот мирно пасётся, но вот-вот под вечер его с пастбищ поведут пастухи. Из неглубоких шахт то и дело раздаётся звон от ударов кирки и стук молотка: ведут восстановительные работы, не отрываясь от добычи минералов. Птицы возвращаются к своим гнёздам, а из печных труб маленьких деревянных домиков под вечер валит ввысь густой-густой дым.

Пахнет хлебом, скошенной травой и дымом махорки. Иногда во всё это вкрадывается слегка аромат пива и сидра, запах угля и дерева, а также цветов от вывешенной сохнуть после стирки одежды, замоченной с мыльником и душистыми травами.

В сумерках со своих дневных лежбищ поднимаются и лениво потягиваются местные коты. Всякие ночные грызуны как раз в это время начинают проявлять активность, вот и хищники потихоньку выходят на охоту за ними. К тому же с работы возвращаются труженики, вовсю торгуют лавки, люди толпятся… То и дело кто-то обронит что-нибудь вкусненькое. Последние удары кузнечного молота и шипение воды, в которую опущены раскалённые заготовки, раздаются из нескладной маленькой кузницы перед окончанием рабочего дня там, да и во всех мастерских кругом.

Жизнь кипит, за стёклами бревенчатых изб потихоньку зажигаются лампады. С западной стороны изб на окнах раздвигаются шторы, препятствовавшие слепящим лучам заходящего солнца. Даже стражники сменяются на карауле. Город в постоянном движении. Расходятся сплетницы по домам, одиночки сидят с трубкой или же балалайкой. Из-под навесов выбираются нищие просить милостыню у прохожих.

Стык дня и ночи, смена циклов подобны передаче своих постов у дозорных на каменных башнях. Насекомые от последних осенних цветов устремляются на покой, в небо вылетают стайки вечерниц, хлопающих своими перепончатыми крыльями. Слышен гул голосов. Обсуждают последние новости, минувший день, заехавших гостей в трактир, события в жизни друг друга.

Кто-то близ окна внутри ходит в задумчивости, сложив за спиной руки да поглядывая себе под ноги, иногда бросая свой взор на улицу, другие активно жестикулируют, о чём-то с упоением рассказывая. Ветер сдувает с подоконников сухую листву. Так и тянет заглянуть в эти окна. Здесь две соседки-старушки вспоминают давно почивших мужей, там кудрявый гном бренчит на деревянной лютне, развлекая постояльцев трактира, тут нашкодившего мальчишку лишили ужина и поставили в угол.

Где-то уже весело играют в кости, где-то же молчаливо шелестят картами, а бывает, что в уголке подле божницы просто молятся о самых разных вещах: кто славит высшие силы за хороший день в благодарности, что его пережил, а кто молит за то, чтобы следующий был хоть немного получше сегодняшнего.

Без фанфар и излишнего пафоса в город на белом коне въехал лорд Берлис, молодой златокудрый мужчина с тонкими длинными усиками, багряной накидкой поверх сине-зелёного камзола и с коричневой шляпой, подогнутой вверх с одной стороны. К нему тут же ринулись местные попрошайки. Кто в обносках, кто босяком, кто и вовсе в чёрных лоскутных лохмотьях и накинутом капюшоне.

В сопровождении аристократа был эскорт из двух рыцарей в серебристых доспехах, но на бурых, в отличие от жеребца лорда, лошадях. Один из мужчин был явно моложе другого либо же так выглядел, потому как был гладко выбрит. Второй же носил пышные каштановые усы. Казалось, что если забрало его шлема опустится, то непременно прищемит их с двух сторон.

На костылях в надежде на милостыню приближались калеки и оборванцы. Не все, некоторые стояли в сторонке по одиночке или же небольшими компаниями, или же вообще были заняты своим делом: небольшой подработкой в духе погрузки мешком дружно на телегу за сущую мелочь.

Глядя на их быт, невольно даже слезинка могла скользнуть по, казалось бы, ещё молодой, но уже самую малость морщинистой мужской щеке. Он качал головой и безнадёжно вздыхал, поглядывая на попрошаек. Душа у него болела за каждого нищего, юродивого, за каждого сиротку и беспризорника на своих землях, но денег… Денег известному скряге было жалко даже на собственный полноценный обед.

Потому занимался он, посещая трактиры, разве что тем, что с чопорной аккуратностью макал чесночные гренки в густой белый соус. Изредка с дороги заказывал полтарелки супа, чтобы наесться по-быстрому. Регулярно протирал губы, так что они всегда у него были немного припухшими от движений салфетки. И всегда наотрез отказывался от выпивки, поддерживая репутацию благоразумного, трезво мыслящего, сосредоточенного на делах и непьющего человека. Но на самом деле ему попросту было жалко тратиться на алкоголь.

Прямо у дороги, сложив ноги кренделем, сидел ещё один, уже немолодой мужчина, протягивая кружку. Правда, в отличие от остальных, просящих подать им на хлеб ради доброго солнечного бога или кого-то ещё, этот по-честному просил деньги на выпивку. Не скрывал, что едва наберётся хотя бы на лёгкое пиво, как он встанет отсюда и отправится в ближайший небольшой и уютный трактир.

На попрошайке красовались неплохие штаны, правда, там и тут все в заплатках. Лёгкая льняная рубаха с закатанными рукавами, поверх – кожаный жилет, какой выдают стражникам на службе в городском гарнизоне. Но попрошайка при себе не имел ни оружия, ни доспехов.

Зато ссадины на костяшках его пальцев явно говорили о том, что подраться этот тип не прочь, а отсутствие выбитых зубов и синяков на лице – что в драках он обычно всё же выходит победителем. Впрочем, его здесь явно знали и желали с подобным типом не связываться. Не то чтобы прямо-таки уважали, хотя кто как. В своих кругах он, быть может, даже имел некий авторитет. И, скорее всего, был не бездомным. Но явно из таких, кто любое добро и каждую монету готов «пропить», ни о чём не жалея.

В пышных рыжих усах, по краям своими извилистыми кончиками прикрывавших уголки губ так, что не всегда было понятно, когда он улыбается, виднелись застрявшие частички пепла от дешёвых сигар. Пахло от него квасом и пивом. Причём это всё смешивалось с ароматом столь дешёвого и паршивого парфюма на спирте, что было даже толком не ясно, обрызгал он им себя или же хлебнул внутрь вместе со всем остальным заодно.

Усач-попрошайка был не стар и не молод. Вокруг зелёных глаз уже были морщины да к тому же небольшие круги, будто их владелец не выспался. Густые и недлинные рыжие волосы кое-как уложены назад, но на вид мужчина казался немного растрёпанным и неухоженным.

Не то чтобы зачёсанные пряди его прямо уж выглядели грязными и сальными, но если и стоило ему принять ванну да привести себя в порядок, то прямо сегодня, не затягивая с такой процедурой. Иначе завтра он бы больше стал походить уже не на попрошайку, а на бездомного. А здесь, в Далкастре, это были совершенно разные слои населения.

Дорогу коням честных гостей уступила группа крепких парней, спешно перешедших дорогу. Эта компания занималась рубкой деревьев, потому сейчас возвращалась из леса как раз пропустить по кружечке да отужинать. Все в чёрно-зелёных костюмах, кто в капюшоне, кто с луком на всякий случай, у каждого топорик на поясе и высокие сапоги. Лидер их, короткостриженный молодой крепыш, носил накидку из лисьего меха.

– Лорд Берлис, – обратился рыжий усач к мимо проезжавшему аристократу, когда ветер подбросил попрошайке бурую шляпу. – Кажется, это ваше, – протянул он вверх, не поднимаясь, головной убор.

Голос его был тягуче-спокойным. При этом мужественным, низким, но не басовитым, звучал как-то моложе, нежели выглядел этот мужчина. От такого ждёшь услышать тембр сухой и прокуренный, усталый, под стать потрёпанному виду, а этот словно приободрился, словно сделал глоток холодного пива из кружки. Видать, приходил в себя, был из тех, кому вечером явно лучше, чем днём. Хотя Далкастр сам по себе был, скорее, городом жаворонков. Мало кто засиживался здесь допоздна на лавочках, улочках или в злачных местах.