– Да заживёт до свадьбы, – принял свой естественный вид анимаг, пытаясь довольно наиграно отвернуться от пальчиков Шанти, хотя эти прикосновения ему явно нравились.

– Да ты, Вилли, храбрец у нас! – зашагал к нему бард. – И ещё живучий такой! Я уж думал, ты хребет сломал при падении, а ты вон… С ногой что-то? – заметил гном, что блондин прихрамывает. – Я это… Я могу и пешком рядом идти, если ты неспешно будешь цокать копытом!

– Сильно ушиблись? – интересовалась у анимага и женщина-кошка.

– Да пройдёт всё… – присел тот, не желая вокруг себя чрезмерного мельтешения. – У меня мазь от ушибов с собой есть. Пройдёт… – прикрывал он царапины на лице.

– Не трогайте пальцами раны, – громко посоветовал Берн.

– Грешно! – заметил гном, задрав указательный палец.

– Нет. Грязь всякая может попасть. Мама всегда учила ссадины и порезы не трогать. Поплевать разве что можно, – без слюны демонстративно поплевал он на свои кулаки, как пример.

– О, это я могу! Ща мы, Вилли, тебе поможем! – подбежал ближе к анимагу гном, разминая губы и накапливая слюну.

– Да не трогай меня, – прорычал тот, на мгновение удлинив морду в звериную и клыкастую, а потом снова, морщась от боли, ведь кожа со следами когтей натягивалась от такой трансформации, прикрыл левую половину лица ладонью.

– Говорят вам: не крутитесь! – всплеснула руками, хлопнув в недовольстве себя по бёдрам, Шанти. – Сейчас я сбегаю, принесу спирт и бинт, – фыркнула она, направившись к лестнице. – И клубки ниток с собой у меня. Зашить-заштопать одежду вам, если где щепками или оружием этого чудища прорвалась.

– Спирт? И… и мне тогда бутылёк! Даже два, раз такое дело! Бочку вина, бочонок пива… – загибал пальцы гном, заказывая себе выпивку.

– И печёной картошки! – зачем-то крикнула вслед Ассоль, а потом скривила губы, осознав нелепость всей ситуации.

– Устроили тут цирк с конями, – держа на руках седобородого почившего приятеля, прошагал к ним Бернхард, покачиваясь. – Как ты, зверинец?

– Вильгельм де ла Конте, – сверкнул тот недобрым взором не прикрытого ладонью правого глаза вверх на усача.

– Да ну брось, братец, я это в жизни не выговорю, – заявил тот. – А кошка права, не думал, что ты храбрец такой в драку лезть. Дух авантюризма, говоришь? Хе! Однако… – с кривоватой от усталости, но довольной ухмылкой, покачал он слегка головой.

По его виду было понятно, что благодарить рыжий усач толком не умеет. Он и мялся, и пытался держаться мужественно: мол, и без подмоги бы как-то, может, сам справился бы. И всё же во взгляде его явно читалась искренняя обеспокоенность состоянием анимага, как и признательность за его активное участие в драке. Он явно зауважал перевёртыша куда сильнее, чем оценил для себя того по первым впечатлениям в трактире у Ганса.

– Кошка? – донеслось снизу от возвращавшейся Шанти. – Ты кого это кошкой назвал, конопатый?! – фыркала она, взбираясь по лестнице.

– Услышала, чтоб её… Вот это слух… – процедил с досады Бернхард и понёс тело капитана в спальню, плечом толкнув дверь и уложив того на кровать.

– Дядю Освальда убили такие… – проговорил им Вильгельм, поморщившись от презрения к твари, с которой они все столкнулись. – Вдвоём пробрались в его поместье, словно тараканы. Один взял на себя стражу, другой лично за дядей явился. Так же, под ночь. В его спальню. Никто так и не понял, за что его зарезали. Он вроде никому дорогу не переходил, тёмных дел не вёл. Свои каменоломни имел, исправно платил каменщикам, сбывал потом всё добро то на стройки, то в мастерские камнетёсам и скульпторам. Может, цены стал завышать, захотел побольше нажиться? Вот ему и совсем перекрыли доход, и пустуют нынче каменоломни. Отец мой вести дело своего брата не стал, но всё никак их перепродать теперь не может, нет покупателей. Дядя Шердиан – у отца было двое братьев, так что есть у меня ещё один дядя – тоже каменоломнями не заинтересован. Он по другой совсем части и вечно в разъездах. Чародей, между прочим. Полгода назад дело было. Ну и убийц, естественно, не нашли тоже… И он мёртв? – полюбопытствовал аристократ, подняв голову, вытянув шею и взглянув внутрь комнаты вслед усачу.

– К прискорбию, да. Скончался капитан наш от переломов и ран. Не успели мы вовремя… – вздохнул, опустив голову, Берн. – Кажется, я эту тварь в лохмотьях видел на улицах среди нищих сегодня. Умело маскируется с накинутым капюшоном под оборванца. А на деле вон что…

– Чёртовы твари…. Прошу прощения за свой таскарский, – произнёс, жмурясь в гримасе, Вильгельм, которому Шанти принялась мазать три кровоточившие раны на лице.

– Говорят, глаза – это зеркало души. А эта бестия душу прямо глазами высасывала! Прямо лицом своим зеркальным! Видали? – воскликнул гном, округлив глаза от воспоминаний.

– Это маска… – пояснил ему грустный Бернхард, не поднимая взора.

– А я говорил, господа, быстрее в дорогу от таверны двигаться надо, а не лясы точить. Прошу прощения за свой таскарский, – поглядел анимаг в первую очередь на цыганку, словно при даме не желал себе позволять не только ругательства, но и даже какие-то просторечные и не свойственные манерам аристократа такие вот выражения.

– Щекой повернись, душечка… – закатила та свои кошачьи глаза, продолжая ватой в щиплющем растворе водить вдоль порезов на коже морщащегося и иногда подрагивавшего от резкой боли Вильгельма. – Плохой месяц. Луна близко к планете, да ещё в знаке Мантикоры. Одни неприятности всем сулит.

– Расскажу вот вам одну историю… – задрал палец кверху Аргон. – Я же скальд всё-таки… Ой… – чуть не споткнулся он о подсвечник. – Что за происки Локи! Где эта штука стояла? – поднял он предмет.

– Да там, возле книг снизу, – указал Берн, выглянув в коридор.

– Кто додумался свечи возле книг держать, они ж загореться могут… А тут па-па-па-па-па… – побелел гном, потом аж позеленел, выкатив глаза, раскрыв рот и выронив подсвечник из рук.

– Чего ты? – не поняла, приблизившись Ассоль, поглядев на гнома, а потом в направлении его взгляда. – А-а-а! Тут паук! – вскрикнула она тоже, прячась за низкорослика, а тот перебегал с места, прячась уже за неё: так и пятились, чередуясь, словно на каком-то забавном ярмарочном конкурсе.

– Чего развизжались?! – дунул на свои пышные усы Бернхард с недовольством, прошагав к ним. – Обычный домовый паучок, чего расшумелись? – согнал он прочь тёмно-серое членистоногое.

– Куда ты его! А-а-а-а! – заверещал Аргон, упираясь в Ассоль и топчась ей по ногам. – Он ползёт на меня!

– Так! Душечки! Прекратите паясничать, – подняла его Шанти, перенеся подальше. – Никогда ещё не видела, как гномы верещат в панике.

– Эй! Эй! Поставь меня на место! – дрыгался схваченный за бока цыганкой Аргон.

– Тут же паук где-то ползает! – обогнала их спешно ретирующаяся от книжного шкафа Ассоль.

– А-а-а! Тогда держи меня на весу, женщина! – царским тоном голосил гном.

– Ох и хитрюга! – фыркнула женщина-кошка.

– Я вот гнома на себе не повезу, если конём стать придётся, – приходя в себя, всё ещё не поднимался с места, упираясь в балюстраду заграждения спиной, Вильгельм, придерживая вату смазью и кривясь лицом от ран и побоев после сражения.

– Почему вы вообще его не прихлопнули?! – возмущённая девушка с волосами оттенка хвои развернулась к Бернхарду.

– Что он, нападал на тебя разве? Угрожал вам? – хмыкнул недовольно тот. – Что ж я, скотина какая бесчувственная? Злодей или живодёр? Просто так живое существо жизни лишать!

– Ползает прям как тот, с мечами, по стенам. Кто это был вообще? Многорукий… Жук-паук какой-то… – не могла перепуганная Ассоль всё ещё отдышаться и прийти в себя.

– О «Братстве безликих» слышала что-нибудь? – отвечая спокойным и сдержанным тоном, поглядел на неё Бернхард, но девушка нервно замотала головой. – Вот и я немного. Наёмники. Говорят, что они бессмертны. Не берёт их клинок, да и всё тут. Невозможно, мол, бой с ними выиграть. Мы же его как-то отвадили прочь. Не такой уж неуязвимый, видать? У этого семёрка в груди была вырезана, надо было прямо в щель прорези всадить меч, да поглубже, проверить, так ли уж правдивы слухи или преувеличивают… Тут уже или одно, или другое… – поглядел он на стену и достал одну из скрещенных сабель декора.