Они распрощались. Хельги и дочь Сидвид, словно тени в ночи, устремились по дороге домой.

– Можно? – спросила вдруг она, не отводя азартных глаз от оружия.

Хельги подозрительно нахмурил брови:

– Нет!

Дочь Сидвид обиделась, что не стало для Хельги сюрпризом, и не разговаривала оставшуюся часть пути. С первыми проблесками нового дня они воротились в деревню.

– Нашла себе занятие? – у дома поинтересовался Хельги. Она улыбнулась и кивнула. – Покажешь?

Дочь Сидвид схватила его за руку и поволокла. От неожиданности Хельги опешил, а его сердце забилось чаще. Он не смог даже помыслить о сопротивлении и безропотно позволил себя вести.

Она остановилась у изгороди и указала на нечто в тени сарая.

– Хочешь плести корзинки? – с иронией обронил Хельги.

– Да! Корзинки, – повторила дочь Сидвид, а затем увидела его недовольный взгляд. – Что?

– Их много не нужно, – пояснил он. – В основном в деревне уже у всех есть, а делать их бездумно неразумно, тем более и продавать некуда. Уверена, что не хочешь заняться чем-то регулярным и всегда востребованным?

– Это ещё чем? – нахмурилась дочь Сидвид.

– Дойкой, например, – предложил Хельги, что вызвало у неё приступ ярости. – У тебя ведь получалось.

Уже в спину кричал ей Хельги. Она злобно оттолкнула калитку и дёрнула ручку входной двери. Безрезультатно, дом был заперт.

– Две корзинки! – предложил Хельги, протягивая руку. – А потом ты попробуешь ещё раз с коровой. Договорились?

Она подумала и согласилась:

– Большие!

– Большие нам не нужны, – пояснил Хельги, не разжимая руки.

– Тогда четыре маленьких, – начала торговаться она.

– Три! – он улыбнулся. – Соглашайся.

– Ладно! – крикнула дочь Сидвид. – И отопри уже эту треклятую дверь.

Она стукнула по ней ногой и стала ходить кругами от нетерпения. Но хотя бы улыбнулась.

Бодрое настроение в деревне отсутствовало. Так часто случалось, когда кто-либо хоронил младенцев. Все друг друга знали, и поэтому боль одной семьи разом отражалась на других. Детей, особенно маленьких, хоронили очень часто. На памяти Хельги похорон было столько, что он сбился со счёта. Бонды ходили хмурыми и никого не тянуло на разговоры.

Тут приехал отец Хрёдерик. Встал у дома Астры и набросился на неё с оскорблениями.

Она, в отсутствии других опытных женщин или местного священника, принимала роды. В большинстве случаев это заканчивалось хорошо. Хельги всё-таки считал, что без неё жертв было бы в разы больше.

– Выходи ведьма! – вопил Хрёдерик. – Слуга отца бед. Нечестивая губительница…

– Совсем ополоумел на старости лет, ряженый? – Астра вышла к священнику и не выбирала выражения. – Опять людей баламутишь, настраиваешь на мысли злые. Аль бог твой тебя надоумил?

– Еретичка! Как ты смеешь говорить так о слуге света.

– Могу и говорю, – Астра развела руки. – А кто мне запретит? Твой бог?

Тут к месту перепалки стянулись люди, так как её было слышно во всей деревне.

– Людей губишь семьями, ведьма! – не унимался Хрёдерик. – Не успеваю отпевать.

– Как тут хорошо раньше жилось, без вашей правильной церкви, – Астра плюнула в сторону священника. – Как-то без Сиона обходились, а тут объявились и какая польза от вас?

– Мы – скрепа этого мира! – гордо пояснил Хрёдерик.

– Пастве своей такое внушай, а не мне! Считаешь себя святым? А сколько на твоём счету? Что-то мне подсказывает, что ты со своими предшественниками далеко впереди. Церковь на костях!

– Мерзкая ложь, – лицо священника перекосилось. – Моя вера крепка, а совесть чиста, ведьма. Кто знает, сколько в твоём доме секретов попрятано, сколько зелий дурманящих или ритуалов языческих ты предлагаешь незнающему люду. Грязи по чердак…

Хрёдерик чуть дернулся в сторону ведьмы, но Астра подняла палку и пригрозила:

– А ну прочь! Удумал жилище моё просеять? Ты сначала у себя разберись, а то за стенами белёсыми и куполами позолоченными смрад идёт тлетворный и алчный.

Травница вернулась в дом и больше не выходила, какими бы речами ни поливал её слуга Сиона. Потом Хрёдерик обратился к толпе, завёл разговор.

– Откройте глаза, люди. Среди вас живёт зверь!

Многие вняли, другие промолчали, но зерно сомнения он в них заложил. И успокоившись, отправился отпевать младенца. Люд стал расходиться не сразу.

– А это кто? – поинтересовалась дочь Сидвид, не сводя глаз с пожилого мужчины в толпе. – Вон там!

– Эгмунд, – ответил Хельги. – Он мне как отец. Приютил у себя, когда моего деда и матери не стало. Я многому у него научился. А что?

– Он плохо выглядит, – добавила она. – Жизнь покидает его. Коса занесена…

– Да нет, он ещё нас переживёт.

День клонился к вечеру. Отец Хрёдерик исполнил в деревне все обязанности и только потом уехал, правда, сначала заглянул к старейшине. Их разговор оказался коротким и напряженным. Сигурт потом ещё несколько дней пребывал в задумчивости. Сидел на скамейке возле дома, посматривал на обитель Астры и за людьми, их разговорами и взглядами. Время шло, а напряжение нарастало. Из тлеющего недовольства стали появляться первые ростки пламени. Требовалось, что-то сделать, дабы затушить разгорающийся пожар.

Старейшина собрался с мыслями и отправился в гости, миновал скрипучую калитку и постучал.

– Кого нелёгкая несёт? – Астра явно была не в духе. – А, это ты, Сигурт…

– Разговор есть, – грустно выдавил старейшина. – Могу зайти?

– Коль по существу, то милости прошу, – она предложила сесть за покачивающийся стол. Сигурт отказался.

Обитель Астры не будоражила воображения. Все достаточно скромно, однако количество сушёных трав и запахов потрясало. Отец Хрёдерик точно нашёл бы, к чему придраться.

– Говори, коль пришёл, староват ты для молчанок, – Астра улыбнулась и продолжила готовить котелок.

– Тебе нужно уехать! – в лоб сказал Сигурт. У Астры даже ложка из рук выпала. – Временно. У меня есть охотничья землянка, тут недалеко.

– В лесу? – недоумевала она. – Мрачного жилища мне как раз и не хватало, чтобы прослыть ведьмой. Да?

– Это для твоего же блага! – выкрикнул старейшина.

– Неужели? – она прожгла старейшину из-под чёрных бровей.

– Твоя дуэль со священником зашла слишком далеко, Астра! – он тоже повысил голос. – Я должен вмешаться, как староста деревни и твой друг.

– Какую песню запел, – травница зло улыбнулась. – Вот как ты обращаешься со старыми друзьями, Сигурт. Гонишь на мороз?

– А ты предпочла бы проснуться в полыхающем доме? Поверь, все к этому идёт. Люди и так обходят тебя стороной, до беды рукой подать, – он помедлил и сквозь зубы прошипел. – Отступись…

– Неблагодарный сброд! – её речи источали столько гнева, что Сигурт поёжился. – Лечишь их, помогаешь в трудный час и вот что в итоге. Удар в спину… Лживый святоша!

– Астра! Это временно, – староста попытался её вразумить, но получалось так себе. – Поживешь в землянке, пока всё не успокоится.

– Нет ничего более постоянного, чем временное. Тебе ли не знать, Сигурт! – старейшина от этих слов дёрнулся, вспомнив нечто старое и неприятное.

Они сели, наконец, за стол. Их взгляды пересеклись.

– Пожалуйста, не доводи все до момента, когда я уже не смогу помочь, – буквально умоляющим тоном произнёс Сигурт.

– Ладно, твоя взяла, – Астра плюнула на пол и резко поднялась. – Но помяни моё слово, эти люди на коленях ко мне приползут, как только кто-либо из них заболеет, и увещевания твои или проповеди священника их не изменят.

Старейшина кивнул. Он хотел сказать ещё что-нибудь ободряющее, но не стал. Боялся всё испортить. Воздух в доме и так можно было резать ножом от напряжения. Оставалось только уйти прочь. Так Сигурт и поступил.

***

Хельги крепко спал, но сквозь сон услышал скрип половиц, а затем и входной двери. Покинуть дом мог только один человек.