И куда тише добавила:

— Или не произошло… порой мозг наоборот вытесняет страшные воспоминания, а, чтобы не случилось дыры, заменяет их, чем придётся.

— И как понять, где правда?

— Честно? Методы есть… но… нет гарантии, что результат будет… — она открыла ворота и отступила, позволяя Гремиславу расчистить проход. — Точнее, что… как бы выразиться… что разум с полной уверенностью отделит ложные воспоминаний от настоящих. Так, я машину заведу… давно пора было. Сейчас… вы как, ездили прежде?

— Ездил. Нежить водится и в техногенных мирах, — Гремислав лопату убирать в сарай не стал. А вот на двери дома, поверх навесного замка, начертил одну руну. Не бог весть какая защита, но сойдёт. — Влезет?

— Лопата? — она моргнула. — Да… хорошая идея. Сейчас багажник открою.

Повозка у женщины была большой, серьёзной и вполне ей подходила.

— А водить умеете?

— Эту — нет. Но в принципе приходилось. Должен справиться.

— Ясно… — она тронулась, и механизм заурчал, а потом и тронулся.

— А какие методы используют? — уточнил Гремислав.

— Кто как… анализ вот. Пошаговый. От какой-нибудь точки перед воспоминанием и постепенно вытаскивается минута за минутой. Тут же опрос свидетелей… хотя, как по мне — ненадёжно. Если людям постоянно рассказывать, что шрам — от укуса медведя, то они постепенно уверятся, что сами видели, как медведь тебя укусил.

Повозка дернулась, выползая на дорогу.

Утро было муторным и тяжёлым.

— Ещё применяют гипноз, но… честно, не ко мне. Гипноз — метод сам по себе неплохой, но требует и доверия полного, и умений своеобразных. Опыта. А если что-то пойдёт не так, то разум просто склеит воспоминания воедино. Потом не разберешь, что было, а что вот…

Желтые полосы света выхватывали дорогу, и столбы с фонарями, и синюшный рыхлый снег.

Зимой нежить впадает в спячку.

Та, нормальная, а вот… голова опять заболела.

— У меня есть защита от ментального воздействия, — с сожалением произнёс Гремислав. — Хотя слабая… и не факт, что есть.

Кукольнику она не помешала.

— Не уверена, что гипноз можно отнести к ментальному, хотя… пожалуй… есть также способ, когда человека ставят в ситуацию максимально близкую к той, которую он хочет вспомнить…

Не выйдет.

Разве что в этом мире отыщется ещё одна деревня с кукольником, который не просто подчинил людей, нет. Он обжился среди этих людей, став… своим?

Дорогу всё-таки чистили. Пусть накануне, но снег шёл вяло, поэтому и засыпало слегка. Во всяком случае проблем до трассы не возникло, а по раннему времени и сама трасса была пуста.

Некромант сидел рядом, прикрыв глаза.

Нехорошо.

Нехорошо втягивать в проблемы человека, безусловно, не слишком здорового, ждущего от Катерины помощи. Но одна она может и не справиться.

Если…

В прошлый раз Катерина почти успела.

Поговорить.

Убедить.

Сложить вещи. Найти шелтер. А потом был звонок в дверь. И букет роз. Улыбка этого урода, такая, снисходительно-торжествующая, и изменившееся разом лицо Насти. Она словно преобразилась, забыв, для чего приехала. И ответила ему улыбкой. И они сидели на Катиной кухне, держась за руки, и глядя друг на друга, притворяясь влюбленными. А потом он сказал, что пора, что дома их ждут, и увёл. И Катерина ничего не смогла сделать.

Ничего.

Тогда Настасья несколько месяцев не отвечала на её звонки. И знакомый из полиции, к которому Катерина обратилась, совсем отчаявшись, развёл руками и сказал:

— Жива. Здорова. С тобой общаться не хочет. А больше я ничего сделать не могу. Никто не может. Взрослый же человек.

Сволочь.

Нет, не знакомый.

Мирон.

Он запретил. А потом разрешил, наверное, сообразив, что Катерина не успокоится, потому что… потому что среди её пациентов всякие люди встречались.

И Настасья позвонила сама.

Тихий голос. Полное равнодушие. Слова… всё хорошо. Замечательно.

И в полном порядке.

Дерьмо, дерьмо… какое же дерьмо.

Город встретил редким светом фонарей и серой рассветной зыбью. Снега успели подтаять и обзавестись ноздреватою серой шкурой. Тускло поблескивали витрины. И редкие прохожие казались призраками.

— Гремислав, вы… извините. Дело в том, что… я почти уверена, что супруг моей сестры придёт за ней. И если он её увидит, то она сломается. Снова. У неё не хватит сил противостоять… я пока не знаю, куда её увезти.

Машину Катерина поставила у подъезда.

Осмотрелась.

И выдохнула.

Знакомого темно-красного автомобиля, прикупленного Мироном, не было. Значит, есть шанс, что успели.

— И это не ваши проблемы совершенно. А проблемы он создавать умеет…

Катерина сжала кулаки, унимая дрожь.

— Не стоит переживать, — Гремислав сам открыл дверь и, обойдя машину, подал Катерине руку. — Я неплохой боец…

— Видела.

— Это… так… просто… случилось, — он откровенно смутился. — Идёмте.

Домофон.

Запах подъезда и цветов, которые тетя Света выращивает в пролетах. Цветов много и они у неё какие-то вот особенные получаются. Лианы расползаются по-над ступенями, и мозаика из листьев скрывает слегка облупившуюся краску.

А Гремислав делает вдох.

— Катька? — тетка Света не спит и дверь открывает, хотя Катерина готова была поклясться, что в окнах её темно. — Приехала?

Она невысокая и пухлая.

Носит длинные юбки и кружевные блузы, а ещё платки и множество бус. Кажется, это называется стиль бохо, но тут Катерина не уверена. Взгляд тетки Светы останавливается на Гремиславе и темно-зелёные глаза вспыхивают. Вдруг становятся яркими такими.

— Ишь ты… какого нашла.

— Доброго дня, уважаемая, — а Гремислав кланяется. — Пустишь ли в дом?

— В дом — нет, а подъезд — пожалуйста… это ты правильно, Катюха. Теперь, глядишь, чего и получится.

Потом сощурилась и добавила.

— А ты, болезный, как назад пойдёте, ко мне загляни. А то ишь, лечили, лечили… вусмерть едва не залечили. Травок дам. Попьёшь. Полегчает. Идите уже… увозите, пока это дерьмо не припёрлось.

Тётка Света всегда выражалась прямо, а главное, точно.

— Третий этаж, — сказала Катерина. — Тут… можно на лифте, но… я обычно по лестнице.

Знакомая дверь.

И пальцы трясутся, а потому с ключами удаётся поладить не сразу. Связка вовсе падает. Да чтоб её…

— Который? — Гремислав поднимает ключи раньше, чем Катерина успевает сообразить. И нужный находит. И в замок вставляет с первой попытки. Проворачивает дважды.

В квартире тихо.

Эта тишина бьёт по нервам. И собственное сердце стучит в груди, подгоняя. Катерина делает шаг. И второй. И выдыхает. Обувь. Прихожая крохотная, а потому чужая обувь бросается в глаза. Старые стоптанные туфли. Катерина помнит. Они с Настькой вместе их выбирали… лет десять тому. А вот те ботиночки, они… и ещё сапоги какие-то.

Туфли же осенние.

Лёгкие совсем.

— Настя? — Катя прикладывает палец к губам. И делает шаг. И второй. А некромант останавливается. Он слишком огромный для прихожей. И плечом задевает вешалку, с которой валится серая куртка уродливейшего вида. Гремислав её ловит.

Хмурится.

И зачем-то подносит к лицу, делает вдох. И лицо его каменеет. И выражение становится таким… недобрым. Но куртку он возвращает на вешалку. А потом присаживается, чтобы понюхать уже туфли. Сперва Настькины, потом детские.

Странно.

Но…

Катерина заглядывает в спальню и выдыхает.

Здесь.

На месте.

Настасья свернулась клубочком на самом краю кровати, обнимая дочь. Чуть дальше лежала девочка постарше, и ещё две.

Гремислав заглянул в комнату и отступил.

— Надо… поговорить, — сказал он шёпотом.

Катерина кивнула.

Надо.

Только дверь закрыть. Или… не поможет? Или уехать всё-таки? Пусть Настя устала, дети тоже, но если не увезти их, если…

— На кухню, — она подтолкнула Гремислава в нужном направлении. — Она маленькая, но… надо уезжать, а я их разбудить боюсь. Какой из меня специалист.