За толстяка убедительно попросили, и главный инквизитор поручил провести не слишком глубокое расследование. Вина бывшего готлинского монаха была ясна, и с его наказанием — ссылкой в горный монастырь — решили всё заранее. А тут вдруг такая незнакомая и страшная болезнь, превратившая цветущего здорового мужчину в обезображенный язвами почерневший труп с вытекшими глазами и сгнившим лицом, на котором не осталось ни носа, ни губ. Так и умер брат Леопольд в изоляционном колодце среди собственных нечистот.

— Брат Кирилл сказал, что нужно сначала разобраться, что за болезнь, прежде чем вам докладывать. — брат Алекс отвёл вину от себя на старшего тюремщика.

— Разобрались? — усмехнулся виконт Филипп.

Они дошли уже до середины винтовой лестницы из глубокого подземелья, и инквизитор почувствовал, что ему нужно немного передохнуть. Он остановился. Поднимавшийся впереди с горящим факелом монах сделал тоже самое.

— Нет, ваше преосвященство. Все наши лекари и целители оказались бессильны перед этой неведомой болезнью. Попросили посмотреть декана лекарского факультета, он-то и сказал, что это может быть результатом заклинания отложенной смерти. Тогда и поспешили доложить вам.

Инквизитор сам являлся одарённым, его источник имел девять оттенков магической энергии, и ещё месяц назад он бы не поверил, что столь могущественное плетение, как отложенная смерть, могло быть кем-то применено, тем более, в отношении обычного плутоватого и вороватого монаха. Однако, теперь, после известий об удивительной силе, проснувшейся при инициации у готлинского настоятеля, виконту Бианскому всё стало ясно, едва ему описали происходящее с братом Леопольдом.

Чуть отдышавшись, он продолжил восхождение. Пятьдесят лет для мага не возраст, но Филипп не очень заботился о своём здоровье, любил проводить время в компании весёлых девиц, снимая напряжение от постоянных участий в допросах, пытках, казнях, интриги же сами находили его.

В последнее время слишком часто и много стал пить, пристрастившись к креплёным торнейским винам. Спасибо племяннику и его целительской магии, иначе допросные подвалы пришлось бы посещать на руках рабов.

Что же делать с выявленным обстоятельством? Следует ли придавать огласке факт самочинной расправы аббата Степа над братом по ордену? Не имел право готлинский настоятель вершить суд и расправу.

Инквизитор решил пока оставить эту информацию при себе, к тому же, она в данный момент не могла принести никому ни вреда, ни пользы. Слишком уж важен для ордена стал бастард Неллеров. И не только для ордена, но и лично для виконта Николая Гиверского, прецептора Молящихся.

В свои шестьдесят с лишним лет наставник, начальник и друг королевского инквизитора заслуженно пользовался репутацией истово верующего, неподкупного и несгибаемого верного слуги Создателя и его церкви. Однако, виконту ли Филиппу не знать, что и у такого сильного человека имеются свои слабости.

Кроме служения богу и жажды власти прецептора одолевало неистовое стремление возродить угасающий графский род Гиверов. Старший брат виконта Николая погиб более десяти лет назад от подлого удара отравленным кинжалом, нанесённым прямо в парке королевского дворца. Невестка, правящая ныне графиня, тяжело больна, и магия целителей всё меньше и меньше на неё действуют. Оба племянника при инициации впали в одержимость и сейчас живут взаперти в своём замке. Остальные родственники, либо ни на что не годные беспутники, либо перешли в другие рода.

Казалось бы, старинная аристократическая семья Гиверов вскоре прекратит своё существование, а их владения, титул, да и само имя достанется кому-то другому, но тут летом у прецептора появилась надежда.

Казавшийся поначалу нелепым и глупым слух об исцелении одного из дворян Неллерской провинции от одержимости нашёл подтверждение в послании самого аббата Степа, сотворившего это чудо, а затем и в лице многочисленных свидетелей, паломников, вернувшихся из готлинской обители.

У инквизитора имелись весьма обоснованные подозрения, что преждевременный сбор конклава для выбора казначея — лишь предлог, чтобы как можно скорее добиться приезда в столицу бастарда Неллеров.

Так что, попытки сейчас в чём-то обвинить готлинского аббата будут восприняты наставником как попытка нанесение ему лично огромного вреда. Да и обвинение в незаконной расправе над слугой церкви, весьма тяжёлое для кого-то другого, в отношении представителя сильного герцогского рода не так уж и весомо.

За этими мыслями виконт Филипп не заметил, как уже поднялся наверх, и очнулся от своих дум, когда вышел во внутренний двор прецептории, где царила обычная повседневная суета.

— Ты куда собрался, Григорий? — спросил инквизитор личного секретаря прецептора, молодого черноволосого милорда, которому в этот момент раб подводил коня. — Давно не видел тебя в седле. — усмехнулся. — Неужели его преосвященство всё же назначил тебе приход?

Григорий был из обедневших дворян и принял монашество в надежде когда-нибудь выслужить себе должность прелата одного из орденских храмов, желательно в крупном городе.

— Если бы. — усмехнулся секретарь. — Слава Создателю, все наши главы приходов живы и здоровы. Нет. От северных ворот прислали гонца, что прибыл настоятель готлинской обители. Вот, его преосвященство отправил встретить и сопроводить сюда.

А вот столичные предместья подкачали. В том смысле, что ничуть не лучше неллерских или у других городов, что я успел уже увидеть.

Нет, понятно, размерами побольше, но всё те же жалкие хибары, склады, конюшни, рабские бараки, загоны для скота, виселицы с трупами на верёвках или в клетях, уличные грязь и месиво под ногами и копытами, оживлённое движение людских толп, скота, повозок, кое-где попадаются и носилки, а среди всего этого бедлама островки относительного благополучия и комфорта — постоялые дворы, трактиры и казармы, к одной из которых капитан Леон и повернул свою роту, сам с лейтенантом и тройкой солдат ускакав вперёд для встречи с начальником гарнизона.

Без разрешения канцелярии главного военного начальника столицы никого в запасные казармы ночевать не пустят. Ну, я так понял. И ещё не факт, что моим гвардейцам выделят именно это, присмотренное виконтом Бюловым и понравившееся ему двухэтажное здание, совсем новое, с ярко-красной черепичной крышей и королевским стягом в центре конька. Собственно по этому флагу и понятно назначение постройки. Могут направить и в другое предместье.

Впрочем, в канцелярии местного коменданта тоже имеется кто-то из наших родственников, пусть и дальних, у капитана с собой письмо от герцогини Марии, так что, скорее всего, неллерские гвардейцы устроятся с комфортом, не обидят.

— Ого, вот это пробка. — не могу сдержать удивления при виде огромной очереди на въезд в город. — Поди на выезд не меньше.

А чему я удивляюсь? Хотя у Рансбура аж шесть ворот, но сейчас почти середина дня, тут это, можно сказать, час пик, если пользоваться терминологией моего родного мира.

Рота и фургоны довольно далеко отстали. Со мной готлинские четыре десятка, включая лейтенанта сыска, а ещё Берта и её сопровождающие, пересаженные на коней, как и обе мои служанки. Остальные слуги остались в повозках, призову их, когда сам устроюсь и они потребуются.

На почти миледи жалко смотреть, так она растеряна и даже немного напугана окружающим нас столпотворением и громким шумом. Собственно, поэтому и взял её сейчас с собой. Передам с рук на руки, а то мало ли что.

Встретившие нас у городских рогаток стражники уже отрядили двоих из крутившихся поблизости мальчишек бежать со всех ног в прецептории Молящихся и Наказующих сообщить о прибытии гостей, так что, петлять по запутанным улицам столицы не придётся, нас скоро встретят.

Осталось лишь пробиться к воротам, что не так-то просто. Создавай пробку одни лишь простолюдины, проблем было бы меньше, но попасть в Рансбур стремятся сейчас и дворяне, вижу пару карет, кораблями среди человеческих волн медленно продвигающихся к широкому мосту через ров, наполненный водой из реки, протекающей вдоль противоположной от нас стороны города.