Единорожка знала из харчевен, что Рыцарь из Народа в юности присматривал за принцем Карлом Белорожденным и видел смерть наследника. Но данное воспоминание совсем не коробит Арона, Помпея видела в глазах коня иную печаль. Что-то горькое и скорбное. Такие глаза она видела у своего отца Плутарха, когда тот вспоминал о матери Персии Голуборогой. Значит ли это, что у Бурогрива была некая любовь? Вероятно. Но спрашивать волшебница не решалась, попытки узнать о душевной боли товарищей могут плохо сказаться на узах, связавших их троих.

То, что между ними возникает связь, Помпея не сомневалась, да и ее товарищи чувствовали схожее. Потому путь через реликтовый Лес протек мирно. Никаких новых тварей-ассасинов и темных туч над головами. И путь навеивал Помпее приятные воспоминания о Елисейском Лесе. Как она залезала на крепкие дубы и пихты в попытках разглядеть лагерь лошадей, как постоянно докучала отца вопросами. Как кривила рожи одурманенным братьям Лиловорогам…

Единорожка втягивала товарищей в общение. Буквально молотом выбивала из них рассказы о жизни лошадей и пегасов. Арон рассказывал о своем детстве с большей охотой, нежели Тюр. Пегас предпочитал парить над их головами и задавать вопросы. Пробовали ли агийвцы бутерброды с лаверами? Что знают единороги о магических кристаллах?

Помпея отвечала:

– Это магические источники силы, способные питать несложные часовые механизмы.

Арон признавался:

– Мне не доводилось пробовать лаверы.

В обоих случаях пегас обещал их удивить:

– Кристаллы питают не только часы… Лаверы вам необходимо попробовать…

На такие шутливые обещания Помпея с Ароном не обращали внимания. Лишь молча кивали.

К одиннадцатому закату троица добралась до границы Леса и Геликонских Гор. Цапля пропала; как решил Арон, отправилась ждать их около Белерофа. Но Помпее в это слабо верилось, и Тюру, похоже, тоже:

– Не нравится мне этот туман наверху.

– Боишься? – спросила Помпея.

– Что за чушь! – вспылил Грозокрыл, искрясь молниями.

– Спокойно! – Арон теперь часто унимал их. – Не будем предвзято относиться к интуиции. Но и оскорблять друг друга никто ни хотел.

Помпее оставалось дивиться, как у коня хорошо получается пресекать конфликты. А еще Голуборогая ощутила знакомое чувство, словно она не впервой видит такую картину. Арона с Тюром посетили схожие видения.

Так они стояли на подъеме и глядели на тропу, уходящую в густые клубы тумана. Никто не решался пойти первым, даже храбрый Грозокрыл как-то притих.

– Кто сделает первый шаг? – робко спросил Арон.

Помпея молчала. Ей тоже начал не нравиться туман, слишком похожий на старое неприятное воспоминание: душащее, навевающее галлюцинации марево, исходящее от худого мертвого дерева, которое сторожил злобный ящер.

Но вот Тюр вышел вперед. Широко расправив крылья, вспорхнул на горную тропу.

– Вы идете или как? – позвал он так, словно они задумали какую-то шалость.

Арон улыбнулся и начал подниматься, Помпея последовала за ним. Шагая по вымощенной гранитом тропе, единорожка призадумалась: эта дорога была здесь раньше? Она не припомнила, что видела тропу на подъеме, когда они только вышли к границе.

Арон шагал вполне уверенно. Тюр летел над ними, смотрел на дорогу сверху, но не с опаской, а скорее с видом затравленного зверя, который готов порвать всех, кто решит попытаться прервать его жизнь.

Бурогрив скрылся в завесе, а следом Тюр. Помпея некоторое время колебалась, но вдохнув поглубже, вошла в клубы влажного воздуха. Единорожка даже почувствовала на белой гриве и шкуре маленькие капельки росы. Те обдали ее мертвящим холодом, и она чихнула.

Она шла по тропе, дрожа и всматриваясь вверх, надеясь увидеть Арона с Тюром. И увидела. Они стояли недалеко и глядели на что-то. Голуборогая перешла на галоп и, доскакав, тоже заметила это.

Храм!

Точнее нечто, похожее на храм. Огромный, высотой в пять сосен, проем, выдолбленный в скале, и украшенная старинной резьбой арка. Узоры Помпее напомнили глаза, непрерывно следящие за входом, как привратники. Волшебнице показалось, что они действительно смотрят, и они рады. Как паук залетевшей мухе.

Еще больше опаски внушали две статуи, стоящие по бокам от входа. Это были скелеты тигийских быков ростом с немолодую сосну. Они сидели на пьедесталах, склонив головы, а загнутые вперед рога, будто копья, были нацелены на гостей.

Тюр сглотнул.

Помпея с Ароном удивленно на него посмотрели. Неужели он боится?

– Ну что… Пошли! – Тюр полетел внутрь.

– Может, не стоит, – предложила Помпея. Вид этого храма не внушал доверия.

– Не думаю, что у нас есть выбор, – ответил Арон, мотнув головой вправо и влево.

Помпея огляделась.

На протяжении всего подъема стояла гора, в которой был выдолблен храм.

– Ее же здесь не должно быть, – Помпея почувствовала себя в ловушке.

– Ну вы идете?! – вскричал Тюр, стоя в широком проеме.

– Выбора у нас нет, – агийвец пошел к арке, Помпея вновь замыкала строй.

Тюр нетерпеливо ждал их. Казалось, что в нем нет ни капли страха перед этим местом.

– Идемте скорей! Чем быстрее вы, трусишки, подойдете, тем скорее кончится ваш страх.

Помпея с Ароном смолчали. В мрачной темноте Помпея зажгла своим рогом свет. Они оказались внутри пещеры с холодными гладким стенами, подобными стенам в Храме Трех Мойр в Елисейском Лесу. Арон с Тюром стояли по бокам и осматривались.

– А у нас за спиной разве не было выхода? – вдруг спросила Помпея.

Они с ужасом обернулись. Арка исчезла, осталась лишь голая стена.

– Чудесно, мы официально в ловушке! – подытожила Помпея шутливо-визжащим голоском.

– Не паникуй, – ответил Тюр.

– Тебе легко говорить!

– Не начинайте снова! – устало прокричал Арон, его нервы тоже трещали по швам.

– Что ж, – вздохнула Помпея. – Как бы то ни было, у нас путь один… Вперед.

Товарищи обернулись, и вновь их храбрость подверглась испытанию. Перед ними появился булыжник, а на нем начерчены слова:

ВАШЕ НАДГРОБИЕ

– Я же говорила, что мне не нравится эта пещера, – съехидничала Помпея.

– Арон, твоя Цапля… – начал Тюр.

– Если она и знала, а она знала, то у нее были причины не рассказывать нам, – по-доброму, зато с напором произнес Бурогрив.

– А у меня будут веские причины ее поджарить! – высказался Тюр. Его голубые глаза так покраснели от ярости.

– Тогда поджарь и меня вместе с ней, – мягко возразил Арон. – И тогда ты с Помпеей лишишься одного члена команды и одного артефакта.

Тюр грозно стиснул зубы. Но вот на лазурной морде появилась улыбка.

– Такую бы храбрость моему отцу, – сказал он.

Голуборогая решила, что пегас слабо верит в спасение. Она сама, если честно, не верит. Странно, у нее появилось знакомое чувство… Она закашлялась.

– Помпея!.. Что с тобой?! – Арон с Тюром вовремя ее подхватили.

Сильные копыта с крыльями поддержали спину единорожки и не дали ей упасть на грубый камень. Прикосновения отрезвили лучше ведра воды.

– Фу! – Помпея резко встала и старательно начала стряхивать с себя якобы пыль. Конь с пегасом смотрели на глупую сцену недоуменно. Помпея, заметив их взгляды, заявила:

– Я хоть и единорог, но тем не менее дама, и так похабно касаться меня не стоило… А-а-а, куда вы смотрите?

Арон и Тюр смотрели за спину Помпее, высоко подняв головы. По их мордам стекали капельки пота.

– За мной что-то страшное, верно? – волшебница ощутила на спине какую-то склизкую дрянь.

Товарищи мрачно кивнули. Голуборогая сглотнула и медленно-медленно повернулась. От смрадного дыхания клыкастой морды можно смело наложить на себя копыта. А горящие рубином глаза так и говорили: «Обед подан!»

– У-у-у меня п-п-план, – выдавила из себя Помпея.

Арон вытащил Разящий из ножен:

– Мы тебя слушаем.

– Я тоже весь во внимании, – согласился Тюр, сверкая всполохами молний.