Видение праздника. Старая Россия От звонниц летит лебедями да сойками Малиновый звон – во истоптанный снег!… Девчонкой скуластой, молодушкой бойкою Гляжу я в зенит из-под сурьмленных век… Небесный прибой синевой океанскою Бьет в белые пристани бычьих церквей! Зима, ты купчиха моя великанская, Вишневки в граненую стопку налей! Уж Сретенье минуло – льды его хрустнули! — Святого Василья отпели ветра — Румяная, масленая и капустная, И зубы-орехи со сластью ядра — В платке снеговейном, по коему розами — Малина и мед, раки, окорока, И свечи в приделах – багряными грозами, Белуги, севрюги – кистями платка! — В брусничном атласе, с лимонными бусами, В браслетах и килечных, и сельдяных, С торосами семги, с варенья турусами, С цукатами тяжких серег золотых, Со бронзой копчушек каспийских, поморских ли, С застылыми слитками сливок густых, С рассольными бочками, словно бы мордами Веселых до глупости псов молодых, — С гудками и крыльями райских раешников, С аджикою плотницкого матерка, С торчащими черными гривами – елками Над холкой февральского Горбунка, — Красавица! Радость моя незабвенная!… Соболюшка!… Черные звезды очей!… В атласах сугробов святая Вселенная!… Твой рыжий торговец, седой казначей, Твой князь – из Юсуповых либо Нарышкиных, Идущий вдоль рынка под ручку с княжной, Монахиня, что из-под траура – пышкою, В надменных усах офицер ледяной, Два Саввы твоих – и Морозов и Мамонтов — С корзинами, где жемчуга да икра — Палитрою гения!… – бархата мало вам?… — Вот – прямо в лицо!… – осетров веера, Глазастый бескостный изюм Елисеева, Бурмистрова радуга звездной парчи, Хвостами налимов – Сияние Севера!… И – что там еще?… — о, молчи же, молчи, Рыдай, припаявши ладонь узловатую К забывшим кипение сбитня губам, — Родная моя!… Это Время проклятое. Но Праздник я твой никому не отдам — Прижму его крепко ко впалой, чахоточной Груди, зацелую в уста и щеку! — Пока не явился жандарм околоточный. Пока не приставили дуло к виску. Видение рая Уйди. Не стой со склянкой надо мной. Я вижу, вижу драгоценный Рай земной — В берилле неба – яблоки церквей!… Летит в сугробы манна голубей!… Павлина гладит стриженый Малец, У Матери персты – в огнях колец, Полынным сеном пахнет жаркий хлев, И лижет ноги ей смиренный лев!… Все пять хлебов уж муравьи едят… Прекраснейшие женщины летят. В зенита бирюзу, и груди их Пылают сластью яблок наливных, И на серебряных тарелках площадей — Хурма, гранаты, – денег не жалей, А денег нет!… Сожгли!… И даль светла, И светят обнаженные тела Кострами, и бенгальскими свечьми, Лампадами, – о, счастье быть людьми… Уйди!… Я Рай впиваю наяву: Озер сапфиры, детски нежную траву И охристую ржавчину лесов Осенних, и рубины туесов, — Там дикая малина холодна, Там ягодное счастие вина… А солнца тел над лесом на закат Превыше журавлей, крича, летят, И затаил Малец дыханье: ох, Гляди, павлин, – то золотой сполох!… Там муж жену целует сотни лет — Уста, запястья, в жемчугах браслет, Снега ланит растают под рукой, Живот застынет льдяною рекой, Но дождь во чрево брызнет золотой Подземной, поднебесной красотой!… Так вот какая ты, любовь в Раю — Тебя в лицо я, плача, узнаю… А звезды там ручные!… В зимний круг Собьются – и берут огонь из рук: Клешнястый Рак и бешеный Телец, Баран – царь среди звездочек-овец, Две Рыбы – Трилобит и Целакант, И Скорпион – хвостатый музыкант, И пылкий Лев, и льдистый Козерог — Огонь едят и пьют!… Огонь у ног, Огонь в руках моих, – я их пасу, Зверей родных, – во огненном лесу, И я стою, охвачена кольцом Огня! Лоб стянут огненым венцом!… И горным хрусталем улыбки – рот: Там человечья плоть в огне поет, Там человечья плоть поет в земле!… Там папоротник светит на стекле — В мороз – цветком купальской радуги!… Уйди. Я Рай люблю. Я сплю с ним на груди. Не суй во пересохшие уста Мне снадобий, где соль и кислота. Не хлопочи – с намоченным тряпьем К виску. Мы все когда-нибудь умрем. Я не хочу в подвальную юдоль. В битье посуды. В водочную боль. В больницы, где на лестницах лежат. В плакатный красный яд и детский мат. Уйди. Ступай обратно в черный Ад. А я – в Раю. Мне нет пути назад. Уличная ель. Новогодье Черная, огрузлая, седая, Побрякушками, лампадками увешана, Как цыганка старая, гадает Старикам насупленным, среброзубым женщинам: – Дети ваши будут нюхать сладости, Грызть рожки медовые!… Будут жить они в любви и радости, Позабыв столетие бредовое… Машет ель руками черными. На мулаточке игрушки – сладкими клубниками. А ветра по площади просторные Машут флагами над сморщенными ликами. Машут флагами – еще багряными! Отрывают жесть со крыш серебряных!… А пойдут из магазина пьяные — Выдохнут: «А ель-то… как царевна…» И заплачут пьяные, и выпьют из-за пазухи, И засунут снова под тулуп питье горячее: Их сынки – в земле сырой.Им – праздник памяти! Очи радугою слез горят, незрячие… Ах ты, ель, ты черная, дородная. Не маши ты им стеклярусом-подвесками. Впереди еще – беда народная. Впереди еще – жальба голодная. Дай напялить нам наряды новомодные, Прицепить ко шляпам слезы новогодние, Дай помыслить нам, что мы – клейменые! – свободные, Дай полакомиться Петушками детскими. |
