Пророк Илия возносится на огненной колеснице 1. С пожаром золотых волос- Берез, со шрамами оврагов, С кипением апрельских слез Среди скуластых буераков, С прищурами безрыбных рек, С дерюгою-рваньем буранов — О ты, мой бедный человек, Илья-Пророк, от горя пьяный, Слепой от ненависти, лжи, — Скажи, Илья-Пророк, скажи, Уста отверзни, молви слово Нам, утонувшим во словах, Что остается нам святого Пред тем, как мы сойдем во прах! Отечество тебя объемлет Огромной ночью… Но стоишь В ночи. И зришь Святую Землю: Весь Глад и Мор. И Сушь. И Тишь… И, прострелив очами Время, Весь огненный, в ночной сурьме, Летишь – и плачешь надо всеми, Кто срок пожизненный в тюрьме Мотает, кто хрипит в больнице, Кто в поцелуе невесом… И пламенная Колесница Летит! …И ты – под Колесом. 2. Борода его билась тугим огнем На упорном черном ветру. И от глаз его было светло, как днем. И пылали скулы в жару. Ты, Илья-Пророк, ты два уволок… — А и кто же нам их вернет?… — Эх, старик, ведь наш прогнил потолок, Наш порог обратился в лед. В перекрестье таких проходных дворов, Где секрет – остаться живым, — Ты пророчил: – Будет жива Любовь, — И глотал сигаретный дым. Во застольях таких золотых дворцов, Где цианистый калий пьют, Ты кричал: – Да будет в конце концов Над убийцами – Страшный Суд! А сейчас ты стоишь, весь в пурге-снегу, Тьму жжешь рыжею бородой, И речешь: – Прости своему врагу, Старый царь и раб молодой! Протяните руки друг другу – вы, Убивающие в упор. Возлюбите крепко друг друга вы — Богомаз, офицер и вор! Я пророчу так: лишь Любовь спасет. Чтобы мир не пошел ко дну, Чтобы не обратился в Потопный плот — Возлюби, Единый, Одну! Мы погибнем, чтобы родиться вновь. Мы себя под топор кладем, Чтобы так засверкала в ночи – Любовь: Проливным, грозовым огнем! О, заплачьте вы надо мной навзрыд. Я – Пророк. Мой недолог век. А сейчас – Колесница моя горит, Кони бьют копытами снег. И, доколе не взмыл от вас в небеса, Под серебряный вой пурги, Говорю: распахните настежь глаза, Хоть глаз выколи, хоть – ни зги. И прозрите – все. И прозрейте – все. И прощайте… – мой вышел срок… — Спица огненная в живом Колесе, Рыжеусый Илья-Пророк. Иов Ты все забрал. И дом и скот. Детей любимых. Жен полночных. О, я забыл, что все пройдет, Что нет великих царств бессрочных. Но Ты напомнил! И рыдал Я на узлах, над коркой хлеба: Вот скальпель рельса, и вокзал, Молочно-ледяное небо. Все умерли… Меня возьми! И голос грянул ниоткуда: – Скитайся, плачь, ложись костьми, Но веруй в чудо, Веруй в чудо. Аз есмь!… И ты, мой Иов, днесь Живи. В своей России. Здесь. Скрипи – на милостыню старцев, Молясь… Все можно перенесть. Безо всего – в миру остаться. Но веруй! Ты без веры – прах. Нет на земле твоих любимых. Так, наша встреча – в небесах, И за спиною – два незримых Крыла!… Вокзал. Немая мгла. Путь на табло?… – никто не знает. Звеня монистами, прошла Цыганка. Хохот отлетает Прочь от буфетного стола, Где на стаканах грязь играет. И волчья песня из угла: Старик О Будущем рыдает. Пир Валтасара Содвинулись медные круглые чаши Над бедным, в газетах, столом. Вот гулкое, куцее счастие наше — Общага, наш временный дом. Общага, и кружево пены, бутыли, Селедка на рвани бумаг — И, юные, мы среди песни застыли, Друг друга почуяв впотьмах. Какие там юные!… – Грудь моя сыном В те годы отпита была… И двум сыновьям во квартирных теснинах Мерцали твои зеркала… Какие там свежие!… – Галочьи лапы Морщин, недоступных глазам, И – вниз по годам, по соленому трапу, Не ведая, что ахнет там… Подобно то было небесному свету. Тугое мужское лицо Катилось в меня искрометной планетой, Огнями сжималось кольцо. А то, что златое колечко блестело Меж черных мозолей и вен… — Вот тело мужское. Вот женское тело. И жизнь– за секунду – взамен. И как мы над жирной лазурной селедкой, Над звоном стакана в пиру Друг к другу рванулись! Эх, век наш короткий! Эх, вечное наше: «Умру!…» Но ясная песня цвела и кричала И в щеки нам била, как снег: «Любите друг друга, начните сначала Бровей ваших нежность… и век…» И под общежитскую злую гитару Мы друг через друга текли — И маслом кухонным, и детским пожаром, И кровью небес и Земли, И шепотом писем, похожих на воздух, Что – из кислородных резин, — И слезы всходили, как кратные звезды, Над нитями наших седин!… Улыбкой, дыханьем смыкались, впивались, Сливая затылки, ступни… Мы только глядели. Мы не целовались. Мы были в застолье одни. И замер гогочущий пир Валтасара. И буквы вкруг лампы зажглись Табачные, дымные… Я прочитала. И солью глаза налились. Ты тоже те буквы прочел… Содрогнулся… Но все! Пропитались насквозь Друг другом! Дотла!… И ты мне улыбнулся, И остро коснулся волос… А кто-то селедку норвежскую резал! А кто-то стаканы вздымал! И, пьяный, безумный, больной и тверезый, Всей песней – всю жизнь обнимал. |
